– А про что хочешь? – спросила девочка, глядя на огонь в камине.

– Не знаю. Про что-нибудь доброе. Сказки какие-нибудь… наверное… не знаю, – сказал он и прижал девочку к своему плечу.

Она посмотрела на него и вдруг попросила:

– Тим, поцелуй меня.

– Зачем? – спросил он удивленно.

– Я так хочу, – сказала девочка.

– Я не умею, – признался парень, и она увидела, что он слегка покраснел.

– Я тоже, – сказала она и отвернулась к огню.

Посидев минут пять, они снова тихо заговорили. За окном хлестал дождь. В комнате было тепло и уютно. Мысли о потерянных родственниках все реже возвращались к ним. Детская психика имеет много предохранителей. Иногда девочке казалось, что они так и жили всю жизнь с Тимом. Иногда мальчик думал о том, что его прямая обязанность – навсегда заботиться о ней. Детям, кажется, никто не был нужен в этом мире.

Рухлов, хромая, вошел к Ханину и сообщил:

– Только что наши сообщили… этим… пополнение подошло. Тысяча или чуть меньше бойцов. Точно неизвестно.

– Час от часу не легче, – сказал Ханин, поднимаясь, и, тоже хромая, прошелся возле своей кровати.

– Ты хоть поспал? – спросил Рухлов.

– Немного, – признался Ханин и посмотрел на друга. – Как там Алина?

– Плохо. Не спит толком, как и ты. В госпитале с утра до… утра. Прибегает на пару часов поспать и меня увидеть. Иногда не прибегает.

– Запри ее дома, – порекомендовал Ханин.

– Скорее она меня дома запрет, – признался Антон, чуть улыбнувшись.

– Что с потопом? Восстановили?

– Не можем ничего сделать. Отрубили воду просто. Теперь водопровод только в двух кварталах остался.

– Хорошо поработали уроды, – зло процедил Ханин.

– Это не те… это кто-то из наших, – сказал Рухлов.

– Я понимаю, – кивнул Ханин и спросил: – Кто, хоть есть догадки?

– Леха говорит, что это Кондрат со своей кодлой.

– Он что, не может их выловить никак? – удивился Ханин.

– Нет. Говорит, мы упустили момент. Теперь они в глубоком подполье, – сказал Рухлов.

– Вот уроды. Весь город оборону держит. Людям есть нечего, а они еще и гадят где могут.

Антону было нечего на это сказать.

Без обстрелов города не обходилось ни дня. И без внутренних диверсий и саботажа. Раненые поступали в госпиталь Алины если не потоком, то вполне постоянным, непересыхающим ручейком. И самое страшное для всех – это были раненые дети. Лекарств и медиков не хватало.

Скончавшихся от ранений хоронили в парке прямо рядом с госпиталем. Было страшно читать на досках над могилами годы жизни. Дошло до того, что облегченно вздыхали, что очередная могила оказывалась могилой старика, а не ребенка или молодых парней и девушек.

Встряхнув голову и прогнав из нее дремоту, нападавшую даже на стоящего Рухлова, тот сказал:

– Тут Алина просит дать ей возможность вывести из города детей.

– Куда и как? – спросил Ханин.

– К большой воде. По маршруту Серова.

– Они не пройдут. Мы не знаем до сих пор, прошел ли Серов. Да и эти уроды окружили полностью же.

– Она просит дать ей возможность договориться с боевиками, – сказал Рухлов без особой надежды.

– Мы же уже связывались по этому поводу. Этот их Ринат четко сказал: или – или. Или полная капитуляция. Или все сидят в городе. Мол, так мы быстрее одумаемся, когда начнут дети от голода умирать.

– Мы просили за женщин, детей и стариков. Сейчас она будет просить выпустить только детей.

– Пусть делает, что хочет, – сказал Ханин. – Но я не верю им. Ни одному слову не верю. Верил бы… сдался бы к чертям. И не только я не верю. Никто не верит, после того что они творили.

– У нас нет выбора, – заметил Антон.

– Есть, – сказал Ханин. – Есть возможность пойти на прорыв. И уже прорвавшимися пойти до большой воды и попробовать ее пересечь.

– Прорвутся только крепкие и молодые, – сказал убежденно Рухлов. – Старики и женщины… дети… они не пройдут.

– А так погибнут все. От голода, – сказал жестко Ханин.

Потерев отросшую щетину, Рухлов сказал:

– Я знаю. Давай сегодня попробуем план этот проработать. С учетом выводить только детей.

Договорившись, что они встретятся в штабе обороны города через час, Рухлов и Ханин расстались.

До штаба Рухлов доковылял сам, проигнорировав предложение водителя Ханина подвезти его. Притулившись на стуле у стенки, он закрыл глаза и попытался отрешиться от шума в комнате. Его раздражали постоянные переговоры по рации и споры собравшихся, но не кричать же им, чтобы заткнулись, и не искать же другого места для отдыха. Мало ли что случится.

Раненная осколком минометного снаряда нога тоже болела и ныла, не давая окончательно расслабиться. Но даже эти все препятствия не помешали усталому мозгу провалиться в сон.

Проснулся Антон, когда в штабе уже вовсю шло совещание. Ханин спокойно слушал высказывания людей и сам старался их не перебивать. Только уточнял, что имел в виду тот или иной докладчик.

Антон встал, выругавшись досадливо, что его не разбудили, и подсел к Ханину за стол. Слушая, он постепенно вникал в предлагаемые идеи.

Постепенно все начали понимать, что вообще прорыв их силами вполне реален. На карте стали набрасывать будущий план.

– Ну, а кто останется сдерживать вот это направление? – спросил один из штабистов.

Все замолчали, поглядывая на «гибельное» направление вдоль наметившейся линии выхода из города.

Стали высказывать совсем бредовые идеи, что можно атаковать противника, чтобы сдерживающие основной удар смогли уйти вслед за колоннами беженцев.

– Глупости, – сказал Ханин.

Все посмотрели на него, до этого долго молчавшего. И ему пришлось пояснить:

– Глупости. Никто не должен контратаковать, чтобы оставшиеся смогли выбраться. Мы же не атакуем противника, отрезавшего нас от Крепости. И Артем Наумович не атакует, чтобы с нами соединиться.

– У них другая ситуация. У них провианта хватит на все время осады. И у них нет детей там, – сказал один из присутствующих. – У них только те, кто может держать оборону.

– Да. А у нас дети… – как-то слишком устало сказал Ханин. – И мы должны их вывести. А значит, охранение колонны и тем более отряд прорыва не будет поворачивать назад. Он пойдет впереди до конца.

– Но те, кто останется, обречены, – сказал штабист то, что все и так понимали. – Не от пуль этих уродов, так от голода.