последние полгода у него было ровно четыре приступа. Первый закончился секс-марафоном, второй и третий — зомбированием из-за идиотских таблеток, а четвертый — смесью того и другого, и я могу с этим справиться. Он тоже был рад этому, так что вернулся в прежнее состоянии всего за два дня.

Поначалу, когда он чувствовал, что закипает, он отправлял мне сообщение.

Мой разум становится все громче. Мне становится плохо. Может, тебе стоит навестить своих родителей на неделю или около того. Просто держись от меня подальше, малыш.

Я ни за что на свете не стал бы этого делать, но он все равно пытался убедить меня держаться подальше во второй раз. И снова ничего не вышло. Я все бросил, чтобы быть рядом с ним, как он всегда был рядом со мной. И я говорил ему об этом. Я сказал ему, что отношения — это быть рядом друг с другом в плохие и хорошие времена. Я не буду брать, пока он отдает, — так не бывает.

В третий и четвертый раз он усвоил урок и изменил тон своих сообщений.

Мне становится плохо. Ты нужен мне, малыш.

Это были самые трогательные сообщения, которые он когда-либо отправлял, и я никогда не чувствовал себя счастливее, чем когда он начал зависеть от меня и быть со мной откровенно уязвимым. Это справедливо после того, как он увидел меня на самом дне и поднял. В прямом и переносном смысле.

Он украдкой скользит рукой по моей талии под рубашкой. В местах, где его пальцы ритмично поглаживают кожу, появляются мурашки.

Неважно, как долго мы вместе и как часто он ко мне прикасается — а это очень часто, — когда я с ним, мое тело, сердце и душа гудят от неудержимой энергии.

Потребность прикоснуться к нему постоянная, яркая и со временем становится все сильнее.

Но сейчас для этого самые неблагоприятные условия.

— Николай, — предупреждаю я.

— Да, малыш?

— Перестань вести себя как нетерпеливый ребенок и убери руку.

— Но это нечестно, что ты трогаешь меня, а я тебя нет.

— Веди себя хорошо, иначе не получишь свой приз.

— Нет, блять. Мы с Колей хотим приз, — он крутит бедрами и притягивает меня к себе, потянув за шнурки на штанах.

Мой член оживает и встает, когда он прижимается к нему. Мне приходится поднять кисть в воздух, чтобы не испортить то, над чем я работал последний час.

Я кладу свою палитру на его стол и пробираюсь пальцами к его волосам. Теперь они длиннее и восхитительно ниспадают на плечи. Я положительно и бесповоротно одержим ими, поэтому запрещаю ему стричься.

Он слишком наслаждается вниманием и опирается на мою ладонь, потирая наши члены в чувственном ритме. Несмотря на мои треники и его шорты, я мгновенно становлюсь твердым.

Я дергаю его за волосы.

— А кто попросил меня нарисовать ему новые татуировки, чтобы заполнить пустые места?

— Ты можешь сделать это после того, как отдашь мне мой приз.

— Я потеряю вдохновение.

— Ты можешь рисовать на мне, пока я в тебе, малыш. Я умираю от желания почувствовать, как твоя попка сжимается вокруг моего члена, как ты умоляешь меня трахать тебя сильнее.

— Господи. Твой рот требует срочного урока.

— Ты же знаешь, что хочешь этого. Брэн-младший требует встречи с Колей.

Я смеюсь.

— Тебе серьезно нужно перестать давать имена членам.

— Не всем членам. Только твоему и моему, — он проводит пальцами по моей V-образной линии мышц, вызывая резкий вдох глубоко в моем горле. — Я могу сначала дать тебе приз и подавиться твоим членом. Тебе нравится, когда ты трахаешь мой рот, дергая меня за волосы. У тебя такое собственническое выражение на лице, когда ты смотришь на меня такими трахающими глазами и наполняешь мое горло своей спермой.

— Твою мать.

— Я приму это как «да», — его дыхание обдает мои губы смесью меда и виски из того напитка, который он пил до этого с отцом.

Кстати говоря…

Я рывком возвращаю его на место с неизмеримым самообладанием.

— Прекрати. Мы идем на ужин с твоими родителями.

— Они могут подождать еще немного.

— Ни за что. Я не хочу произвести плохое впечатление.

— Э-э, малыш. Ты шутишь? Они в тебя чертовски влюблены. Больше, чем в этого придурка Лэна, это точно.

— Все равно не хочу рисковать.

Его губы растягиваются в злой ухмылке.

— Тебе ведь нравится, когда моя мама и сестры называют тебя тем, кто приручил дикого Нико, не так ли?

— Ну что могу сказать? Я приветствую это выражение.

— Ну ты говнюк.

— Добавь сюда еще Кайла, Джереми, Гарета, твою тетю Рейну и даже Килла.

— Похоже, ты этим гордишься.

— Потому что так и есть, — я глажу его по волосам и говорю в дюйме от его губ. — Мне нравится занимать особое место в твоей жизни. Это меня заводит.

— Я так хочу тебя трахнуть, — рычит он и уже собирается преодолеть едва существующее пространство между нами, когда раздается стук в дверь его спальни.

— Нико? — доносится голос его отца. — Ты в порядке, или мне еще придется наблюдать за твоими буйствами?

— Иди, папа. Я сейчас выгляжу неприличнее, чем проститутка на коленях у Сатаны! — кричит он, когда я с хмурым видом отталкиваю его и иду открывать дверь, одновременно пряча свою эрекцию.

После нескольких вдохов мне удается привести себя в нормальное состояние. Я улыбаюсь Кайлу, который в это время качает головой.

С тех пор как я окончил университет, я работал над своими картинами, продолжая жить в пентхаусе с Николаем. Мы и так практически жили вместе. Вскоре после этого он впервые привел меня познакомиться со своими родителями, и я пришел к ошеломляющему осознанию.

У Николая самые прекрасные отношения с мамой и папой. Рай называет его своим маленьким чудом. Кайл для него больше, чем просто отец. Он его близкий друг и доверенное лицо, и я часто слышу, как Николай разговаривает с ним по телефону, когда он находится или выходит из состояния покоя.

Внешне Кайл более худощав, но его голубые глаза остро смотрят. Он хорошо сложен и часто носит дизайнерские костюмы, которые придают ему изысканности.

Что мне в нем нравится, помимо того, что он вырос в Великобритании и, следовательно, обладает очень британским чувством юмора, так это то, что он на сто процентов поддерживает всех своих детей. В этом плане он немного напоминает мне моего отца, который сейчас определенно в команде Николая.

Он никогда его не ненавидел, но после того, как он спас меня в тот черный день, папа