Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О'Дональд вяло кивнул:
– Мерки уже в городе. Я оставил часть ребят у казарм, чтобы они охраняли дорогу к Главной площади.
– Тогда пошли, – нетерпеливо бросил Ганс.
– Погоди, чертов голландец, – тихо ответил О'Дональд.
Ганс подошел к нему ближе:
– Что случилось? Его голос дрожал.
Артиллерист медленно отнял руку от своего живота:
– Похоже, я тут словил одну.
– Нет, нет!
Бывший сержант едва успел подхватить ирландца, мешком осевшего на землю.
Лицо О'Дональда исказилось от боли.
– Такое ощущение, что я облил себя горячим супом, – просипел он. – Почти всех парней положили на подступах к воротам… надо было атаковать, опустить мост…
– Сиди спокойно, Пэт. Не говори ничего.
Ганс разорвал на раненом рубашку и увидел отвратительную дыру в области желудка.
– Все не так уж плохо, – прошептал он, словно надеясь, что его слова смогут что-то изменить.
– Я слишком старый солдат, чтобы купиться на твое вранье, – проворчал О'Дональд. – Пуля в живот, и тебе каюк. Сделай одолжение, Ганс.
– Все, что ты захочешь.
– Пристрели меня.
– Черта с два!
– Чтоб ты сдох, – простонал Пэт. – Ты же знаешь, что будет дальше. Прощай, Ганс. Давай стреляй!
Шудер стоял на коленях рядом с ним, и слова не шли у него с языка. Смерть от такой раны наступает через четыре-пять дней. Появится опухоль, внутренности начнут гнить, источая предвещающую смерть вонь. Потом наступит горячка, жуткие боли, вопли. Перед самым концом его лицо будет выглядеть как череп.
Ганс бросил взгляд на свой карабин, лежавший на земле. Так все можно закончить за несколько секунд. Старый солдат снова посмотрел на Пэта. Его губы шевелились, бормоча молитву.
– Ave Maria, gratia plena…
Славься, Мария, полная добра… (лат.)
Впервые после того, как Ганс увидел Эндрю, раненного под Геттисбергом, по его лицу побежали слезы.
Вскочив на ноги, он поднял с земли свой карабин. Вокруг него стояли выжившие в последней мясорубке штабные офицеры, ожидая его команды. Шум боя был уже в пятидесяти ярдах от них.
– Четыре человека, носилки, и отнесите его в лазарет, – приказал Ганс.
– Чертов Шудер! – взревел О'Дональд. – Ты же знаешь, что я покойник, так добей меня!
Что Ганс мог ему ответить? Он однажды уже сделал это, когда в прериях одному из его солдат пропороло кишки индейской стрелой. Они не могли просто бросить его, а парень сказал, что он католик и не может покончить с собой. Гансу пришлось взять это на себя. Прошло уже почти двадцать лет, но воспоминание об этом все еще мучило его. Юноша прошептал эту же молитву, перекрестился и, грустно улыбнувшись, закрыл глаза.
– Пэт, я не могу, – тихо сказал он и, склонившись над раненым, посмотрел в его страдающие глаза.
– Будь ты проклят, – выдохнул О'Дональд. Ганс выпрямился и обвел взглядом своих людей.
– Вы знаете, – сдавленно произнес он, – что я хочу взять Михаила живьем. Проследите, чтобы мой приказ не был нарушен. А теперь давайте отобьем наш Суздаль! – И Ганс бросился в гущу боя.
Из-за поворота реки вырвались клубы дыма. Они идут! Вука повернулся к карфагенскому капитану.
– Скоро здесь станет очень жарко, – заметил карфагенянин, обращаясь к огромному мерку.
– Будет безумием оставаться посредине реки, – ответил Вука. – Возьми ближе к берегу.
Удивленный капитан кивнул и повернул штурвал, разворачивая галеру. Хулагар приказал им дежурить перед кораблями, и Вука прекрасно знал, почему он это сделал.
Пропади он пропадом, этот Хулагар! Потом Вука придумает какое-нибудь объяснение. А пока он просто будет наблюдать за всем со стороны.
Когда корабль миновал излучину, по телу Эндрю пробежала дрожь. В свете двух лун казалось, что Тобиас затаился, поджидая их. Посредине Нейпера стоял на якоре «Оганкит», его тяжелое орудие смотрело прямо на них. В сотне ярдов перед ним застыли еще четыре броненосца.
Полмили против течения. Ночную тишину нарушал только скрип весел в уключинах и шум от колес двух броненосцев, идущих в пятидесяти ярдах впереди галер. Над рекой пронесся тревожный звон колокола, на одном из карфагенских кораблей отчаянно завизжал паровой свисток.
«Вот тебе и неожиданное нападение», – подумал Эндрю. Полковник взял рупор:
– Первые три галеры идут прямо на «Оганкит». Четвертая и пятая остаются в резерве и готовятся атаковать ближайшие броненосцы. Когда «Оганкит» будет подорван и кто-то из вас еще будет на плаву, направляйтесь к следующей мишени и, ради Бога, постарайтесь не потопить наше судно.
Он терпеть не мог отсиживаться в резерве, но понимал, что на этот раз он может сыграть решающую роль. Послышался звук выстрела; секунду спустя между двумя его броненосцами взметнулся настоящий гейзер. Командиры пяти галер дали команду грести изо всех сил, и их корабли, казалось, полетели над волнами.
Черт возьми, они плывут слишком быстро, но теперь, когда римляне уже охвачены жаждой боя, остановить их невозможно.
Из труб «Оганкита» вырвался сноп искр.
Расстояние между ними и врагами сокращалось слишком медленно, и Эндрю беспокойно мерил шагами палубу своего судна, будучи не в силах стоять на одном месте.
Когда до «Оганкита» оставалось шестьсот ярдов, один из вражеских броненосцев медленно выплыл на середину реки, преграждая дорогу к своему флагману. Вскоре к нему присоединился еще один корабль.
Неприятельское ядро со звоном врезалось в борт «Геттисберга». Джон продолжал продвигаться вперед, стараясь приблизиться к врагу на расстояние выстрела из карронады.
Эндрю казалось, что время замедлило свой бег. Пятьсот ярдов, четыреста.
Два карфагенских корабля, дымя, шли на них вниз по течению. Его броненосцы выстрелили одновременно, один из снарядов попал в идущее впереди карфагенское судно, а второй исчез в темноте.
Броненосцы неслись навстречу друг другу. Три галеры следовали прямо за своими кораблями, а еще две держались ближе к берегам реки.
В этом месте русло Нейпера было узким, и места для маневра почти не оставалось.
Сто ярдов.
Карфагеняне выстрелили. Ядро попало в батарейную палубу «Президента Калинки», в воду полетели железные осколки и обломки дерева. Один из карфагенских броненосцев изменил курс и направился к трем римским галерам.
– Убирайтесь с его пути! – завопил Эндрю. Вместо этого на ближайшей к врагу галере опустили шест.