Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он указал на девочку со спутанными кудрями.
– Это твоя сестра, – сказал он.
– Где это? – спросил я.
– Яффо. Яффа.
Меня бросило в жар. Руки задрожали.
– Значит, все это было ложью?
– Нет. Я действительно любил твою мать.
– Я не верю ни единому твоему слову.
– Все, что я говорил тебе, все, что я чувствовал к тебе…
– Хватит врать.
Он молчал. Я хотел знать только одно, но не мог заставить себя спросить. Виновен ли он в смерти моей матери.
– Садись, – сказал он.
Это была даже скорее мольба, а не просьба. Но я был не в силах. Я прислонился к подоконнику в нескольких метрах от него. Затем он открыл дневник и начал мне все рассказывать. С указанием дат, мест и времени. Как они познакомились в Мюнхене. Как он шпионил за ней. Что она рассказывала ему про Вифлеем. Как она забеременела. И резкий конец, теракт и ее депортация в Бейрут. Его начальники приказали ему прилететь в Тель-Авив для допроса. Они были убеждены, что он что-то упустил. Они ничего не нашли, но он сильно винил себя. Он подал в отставку. Переменился и захотел жить нормальной жизнью.
* * *
Но потом, двенадцать лет спустя, они вернулись.
Они нашли мою мать.
– Этого не было в его дневнике, – говорю я.
– Он никогда этого не записывал, – отвечает Элиас. – И никому не рассказывал. Он умел хранить секреты. Но он помнил каждую деталь этой истории. Как будто ждал, что однажды его призовут к ответу.
Глава
52
Приходит время, когда молчание становится предательством.
Тунис
Они запретили ему вести записи. Это опасно. Мориц должен был все запомнить и докладывать по памяти. Но он не доверял памяти. Не потому что постарел. А потому что она всегда была ненадежной. Он не доверял ей, потому что не доверял своим чувствам. Чувства окрашивают память, как они окрашивают и мысли о будущем. Поэтому он решил, что будет запоминать все происходящее как фотографию, как если бы он сделал ее своими глазами. Будет запоминать каждую деталь. Чтобы защитить реальность от самого себя. Чтобы дать полный отчет. В самый последний раз.
* * *
В феврале 1985 года они призвали Ронни на службу с пенсии. Послали его в Германию, чтобы он лично убедил Морица. Их последняя встреча двенадцать лет назад в Тель-Авиве была не из приятных. Ронни не сердился на Морица за его ошибки. Но был возмущен его увольнением! Он мог многое простить. Но не прощал нелояльность. Когда Мориц снова увидел старого друга, то был потрясен, как сильно тот постарел. Очки с толстыми стеклами. Волос почти не осталось. Ронни был серьезен, почти хмур, но когда принялся объяснять новое задание, в глазах появился прежний блеск.
– Нет, – ответил Мориц, когда Ронни закончил. – Я вышел.
– Ты еще вспоминаешь о ней?
– Нет.
Это была ложь, и Мориц знал, что Ронни на нее не купится.
– Ты наш главный человек для этой миссии. Но буду с тобой честен – ты должен это сделать ради себя. Чтобы примириться с самим собой. Я говорю тебе это как друг.
– Как вы ее выследили? – спросил Мориц.
– Мы найдем любого. Даже тебя.
И он ухмыльнулся, почти как раньше. Но Мориц был не в настроении шутить.
– Разве вы не всех уже убили?
– Некоторые из мюнхенских убийц до сих пор на свободе. Мы будем работать до тех пор, пока не будут уничтожены все члены «Черного сентября». Помощники, руководители, все до единого.
– Откуда вы знаете, что Амаль была в этом замешана?
– Нет никакой уверенности. Списка членов нет. Но у нас есть косвенные улики. А ты должен найти доказательства.
Ронни положил фотографию на стол. Два туриста на арабском базаре. Плюшевые верблюды, шляпы от солнца. А за ними, идет мимо, снятая в профиль, но безошибочно узнаваемая Амаль, с сумкой для покупок на плече. Она повзрослела. По-прежнему очень красивая. С прямой осанкой. Возможно, около рта появилась жесткая складка. Мориц наклонился над фотографией. Чем пристальней он рассматривал, тем более нечеткой становилась картина. Но цвета он определенно узнал. Голубые ставни, белые арки – медина, Старый город Туниса. Надо же, именно здесь. В 1982 году израильская армия вторглась в Ливан. Организации освобождения Палестины пришлось отправиться в новое изгнание. Их принял у себя Тунис.
– Она живет в Тунисе, – сказал Ронни. – Получает зарплату от ООП. Вместе с двумя целями из «Черного сентября», которые несколько раз ускользали от нас. – Он положил на стол еще две фотографии: – Абу Ияд, глава разведки ООП. Организатор Мюнхена. И Джамаль аль-Гаши. Последний выживший захватчик заложников.
– Ронни. Ну правда. Я все еще думаю, что Амаль и Халиль были просто студентами.
– Они поженились. В Бейруте.
– Прекрасно.
Ронни выложил перед ним последнюю фотографию. На ней были бойцы ООП в куфиях и с «калашниковыми» на пикапе. На заднем плане – разбомбленные жилые дома. Один из бойцов, вне всякого сомнения, Халиль. Революционный вид, гордый взгляд.
– Просто студенты, да? Он был элитным бойцом. Подразделение 17, телохранители Арафата.
– Он в списке подозреваемых?
– Он мертв.
Новость поразила Морица, он этого не ожидал.
– А их ребенок?
Ронни пожал плечами:
– Нам не хватает информации из Туниса. Вот тут-то в дело должен вступить ты. Ты можешь сохранить свою легенду. Твой паспорт, твое прошлое в Тунисе. Там любят немцев.
– Ронни… Я тогда пришел к вам, чтобы защищать людей. А не убивать.
– Не беспокойся об этом. Остальное уладят другие.
Мориц отодвинул фотографии. Он не хотел их видеть.
– Око за око, да?
– Дело не в мести, Мориц. Это профилактика. Они должны понять, что мы никогда больше не позволим убивать евреев. Мы покажем им, какова цена.
– Почему нет суда? Сколько невинных людей погибло при операциях? Когда наконец будет достаточно?
– Ты прав. Были допущены ошибки. Неправильно идентифицированы цели. Сопутствующий ущерб. Это не на пользу нашему имиджу. Именно поэтому нам нужна добросовестная, точная разведка. Вот почему этим должен заняться ты, а не непонятно кто. Узнай, на кого она работает, кого знает, к кому ходит в гости, с кем спит. И как только определишь виновного, возвращайся домой.
– Ронни, я покончил с этой жизнью.
– Неужели тебя к этому больше не тянет? Острые ощущения? Приключения?
– Меня никогда не тянуло к приключениям.
– У тебя есть жена?
– Нет, у меня нет жены.
– Почему нет?
– Я в порядке, Ронни. Правда. Последние двенадцать лет были, наверно, самыми лучшими.
– Почему?
– Потому что ничего не происходило.
– Может, ты и считаешь,