По химии и физике у меня в школе были стабильные тройки,которые ставились мне исключительно из уважения к моим успехам по гуманитарнымпредметам. Поэтому еще до того, как мне удалось разлепить веки, я на полном серьезеприкидывал, может ли гранитная плита быть жидкой внутри. Выходило, что может.Первой мыслью, которая прорвалась сквозь плотный туман неопределенности,окутавшей мозг, было понимание того, что я умер и представляю собой гранитныйпамятник самому себе. И чем же еще я мог быть, если и руки, и ноги, и головавсе, из чего я состоял, было каменно-тяжелым и неподвижным. А внутри плескаласьболь, пронзительная и жгучая, как приправленный острым перцем кипяток. Еенельзя было тревожить, ибо при малейшей попытке шевельнуть веками или губамиона взвивалась упругими волнами, словно старалась вырваться наружу, распираямой череп изнутри. Я старался сохранять неподвижность и одновременно придуматьспособ обмануть эту хитрую и коварную жидкую боль внутри гранитно-неподвижноготела. Ну ладно, пусть не обмануть, но хотя бы понять, что случилось. Я ехал вмагазин, в большой супермаркет, чтобы набить багажник машины продуктами и нанесколько недель плотно осесть в одиночестве на даче и поработать без помех.Настроение было премерзким, это я помню точно, и даже помню, почему именно. Абольше не помню ничего. Ехал по Садовому кольцу, по внешней стороне,направлялся к Комсомольской площади, чтобы выехать на Русаковскую улицу, где инаходился вышеупомянутый супермаркет, оттуда по прямой собирался выскочить наЩелковское шоссе и без приключений доехать до дачи. Приключение, однако,все-таки случилось, но убей меня бог, если я помню, какое именно, где и почему.

Я, конечно, писатель, и, по определению, у меня с фантазиейдолжно быть все хорошо, но ничего, кроме аварии, я придумать так и не смог.

- Вы меня слышите? - донесся откуда-то издалека едваслышный голосок, больше напоминавший шелест сухих листьев.

Я сделал над собой усилие и шевельнул губами. Хотел сказать"да", но что получилось на самом деле - не знаю. Зато неловкаяпопытка вступить в контакт с внешним миром была немедленно наказана бурнымвсплеском боли, буквально ударившей изнутри по глазам и затылку.

Шелестящий голосок еще что-то спрашивал о моем самочувствии,но я счел за благо больше не рисковать, потому что понял: битву с болью наданном этапе мне все равно не выиграть, так что лучше затаиться, уйти в тину иприкинуться водорослью. Потом я почувствовал укол в руку и через некотороевремя уснул.

* * *

Второе пробуждение оказалось куда более приятным и вочередной раз подтвердило старую истину об относительности всего в этом мире. Япо-прежнему оставался надгробным памятником самому себе, заполненным изнутритяжелой жидкой болью, но боль эта была уже не такой сильной и вполне позволялапотихоньку шевелить губами. Конечно, разговаривать в полный голос я еще не мог,первый же изданный мною звук, резонируя в черепной коробке, напрочь пресек этиглупые помыслы, но если шепотом - то все получалось. И уже одно это вселялооптимизм и поднимало настроение. Более того, я осмелился открыть глаза, нопочти ничего не увидел. В комнате было темно, лишь слабая полоска светапробивалась откуда-то со стороны окна.

- Как вы себя чувствуете? - очень тихо спросил кто-то,чьи очертания я лишь смутно угадывал рядом с кроватью.

- Не очень, - честно прошептал я. - Голова сильноболит. Где я? Что со мной?

- Вы в больнице. Вы попали в аварию.

- Не помню...

- Как вас зовут?

- Андрей Михайлович Корин. Документы...

- Что?

- В машине были документы, паспорт, права... Разве ихне нашли?

- Нашли, не волнуйтесь.

- Тогда почему вы спрашиваете мое имя?

- Так надо. Вы устали?

- Нет... Да... Где это случилось?

- А вы сами не помните?

- Нет... Я ехал по Садовому, перестраивался, чтобы свернутьк трем вокзалам... Где-то там, да?

- Когда это было?

- Не знаю... сегодня, наверное... может быть, вчера...Около восьми вечера. Сколько времени я здесь нахожусь?

- Сутки. Авария произошла вчера. Какое было число?Вопрос показался мне глупым, но я сообразил, что меня проверяют. Раз так сильноболит голова, значит, я получил травму черепа, и теперь доморощенным эскулапамнеобходимо убедиться, что у меня крыша не слетела. Благодаря родителям-медикамкое-какие осколочные знания из области врачевания у меня были.

- Вчера было восемнадцатое июля, - добросовестновышептал я, стараясь как можно активнее шевелить губами.

- Какого года?

- Тысяча девятьсот девяносто девятого. Почему здесь тактемно? Почему нет света?

- Вам нельзя ни света, ни громких звуков. Отдыхайте,Андрей Михайлович, постарайтесь уснуть.

Особо стараться не пришлось, я действительно ужасно устал завремя этого короткого разговора. Уже почти заснув, я вдруг вспомнил, что так ине выяснил, что это за больница и где находится. Интересно, они уже связались скем-нибудь, сообщили обо мне? Лина, конечно, вряд ли будет рвать на себеволосы, у нее своих проблем выше крыши, бизнес занимает все ее время ивнимание. Наверняка даже ездить ко мне в больницу будет не чаще раза в неделю.А вот Муся по-настоящему расстроится, станет переживать, поднимет на ноги всюмедицинскую общественность страны, чтобы как можно быстрее привести меня вформу. Что ж, вполне понятно, мое здоровье - это быстрейшее завершение новой книги,которую я намеревался закончить, сидя в дачном затворничестве, мои книги - этомои гонорары, а мои гонорары - ее проценты. Я не льщу себя надеждой, что Мусятак активно ведет мои дела, потому что любит меня как друга и восхищается моимталантом. Ха-ха! Талантом, если он вообще есть, она восхищается ровнонастолько, насколько этот талант делает книги продаваемыми, а вовсе не потому,что ей самой эти книги нравятся. Но мне все равно, меня это не обижает и незадевает. Главное, что Муся сняла с меня практически все заботы и хлопоты, втом числе и неприятные, а я добросовестно плачу ей за это деньги. Как толькоМуся узнает о том, что я попал в больницу, сразу же все завертится, закрутится,встанет на место и образуется в самом лучшем виде. Когда проснусь, надо будетпервым делом попросить, чтобы связались с ней.

* * *

Девушка в белом халатике ловко перестелила простыни,поворачивая меня с боку на бок, и помогла мне немного приподняться.

- Тошнит? - заботливо спросила она.

- Кажется, нет.

- Попробуем покушать?

Мне стало смешно. Как с ребенком разговаривает, честноеслово, а ведь мне уже сорок четыре.