Борьба с алкоголизмом – одна из серьезнейших проблем, с которой столкнулась Россия в течение следующего десятилетия. Во многих европейских странах проблема алкоголизма возникала по мере того, как они становились промышленно развитыми. Доходы рабочих выросли, что позволило им тратить большие суммы на алкоголь, прежде чем политики установили на него ограничения. В конце XIX века в Германии на заводах был распространен повсеместно шнапс, а некоторые рабочие приносили бочонки пива на работу. Американское выражение «Не бывает бесплатного обеда» впервые появилось в конце XIX века, когда пивные предлагали бесплатную пищу, чтобы привлечь промышленных рабочих в полдень на бокал пива. Чтобы взять под контроль злоупотребление алкоголем, зачастую требуется проявить сдержанность, объединить усилия работодателей, обеспокоенных производственной дисциплиной, и религиозных активистов, а иногда и спровоцировать рост цен.

В России существует множество препятствий, ограничивающих потребление алкоголя, включая политические влиятельные круги производителей водки. Возможно, самое главное препятствие – то, что этот алкогольный напиток занимает почти священное место в российском воображении. Как гласят легенды, водку изобрели монахи в конце XV века, в XIX столетии ее продавали не бутылками, а ведрами; водка добилась признания как великий объединитель общества в советский период, растворяющий все классовые и географические барьеры. «В девять часов утра, – писал Иосиф Бродский, описывая Ленинград в начале 1970-х годов, – пьяных видели чаще, чем такси». Он мог бы сказать то же самое практически о любом российском городе. Опьянение было одним из очень немногих способов бегства. Даже форма водочной бутылки, как пишет писатель Виктор Ерофеев, «напоминала… космическую ракету, на которой можно улететь в космос».

Такое прошлое наряду с осуждением, которое встретили попытки Горбачёва образумить рабочий класс, помешало реформаторам. Однако неясно, насколько велика общественная оппозиция, чтобы смягчить повышение цен или ограничить продажу водки, особенно если затем предпринимаются усилия по замене водки пивом, которое гораздо реже приводит к отравлению алкоголем или внезапной сердечной недостаточности. Осведомленность о серьезных социальных проблемах, связанных с водкой, растет. В январе 2007 года 40 % респондентов одного опроса сказали, что среди их знакомых и родственников есть по крайней мере один алкоголик, а 65 % заявили, что они отрицательно относятся к пьющим. В опросах по обследованию мировых ценностей людей спрашивали, с кем бы они не хотели жить по соседству, 89 % россиян выбрали ответ «пьяница», это более высокий уровень пренебрежения к алкоголикам, чем в любой другой стране, за исключением мусульманской Иордании и Ирана. Русские, известные своей нетерпимостью к сексуальным меньшинствам, даже предпочитали жить рядом с гомосексуалистами и больными СПИДом. Единственной категорией потенциальных соседей, которые еще менее популярны, чем сильно пьющие люди, были наркоманы.

Преступление и наказание

Россия и преступность стали побратимами в западном подсознании. Все библиотечные полки были заполнены книгами с названиями типа «Товарищ преступник», «Подъем российского криминального государства» и «Бандиты, гангстеры и мафия».

Как уже говорилось в предыдущих главах, преступление было важным аспектом переходного периода России и до сих пор остается предметом озабоченности. Официальную статистику стало довольно страшно читать. Количество крупных преступлений, зарегистрированных в России, выросло после падения коммунизма. В период с 1990 по 2007 год количество краж со взломом[198]увеличилось более чем в три раза – с 83 000 до 295 000; количество воров возросло с 913 000 до 1,6 миллиона человек; количество преступлений, связанных с наркотиками, стало больше в 14 раз, с 16 000 до 231 000.

Все это звучит крайне тревожно, – если не сравнивать статистику России со статистикой других стран. В целом российская милиция зарегистрировала 2 преступления на каждые 100 человек в 2000 году, и к 2007 году их число возросло до 2,5. С этого момента страна стала считаться убежищем законности по сравнению с уголовным раем Новой Зеландии, где совершалось 11 преступлений на 100 человек, в Финляндии – 10 и даже в Соединенных Штатах – 9. В Новой Зеландии, кишащей уголовными преступниками, на душу населения совершается почти в четыре раза больше краж и преступлений, связанных с наркотиками, чем в России. У канадских женщин, как оказывается, в 16 раз больше шансов быть изнасилованными, чем у россиянок, и, если уж на то пошло, в два раза чаще они подвергаются насилию, чем американки! Напрашивается очевидный вывод, что сравнивать официально зарегистрированный уровень преступности в разных странах совершенно бессмысленно, учитывая разную частоту, с которой жертвы разных стран сообщают о преступлениях, не говоря уже об излюбленной практике некоторых правительств искажать статистику для улучшения своей репутации. Кроме того, к резкому увеличению официального уровня преступности в России в 1990-х годах следует относиться с большой осторожностью.

Так что же на самом деле произошло с российской преступностью во время переходного периода? Лучший способ понять это – провести исследования виктимизации, сделав репрезентативные выборки жителей разных стран и опросив, были ли они жертвами особых преступлений, определенных стандартными способами. Такие исследования не искажены значительным расхождением в статистических данных, согласно которым люди в разных странах сообщали о преступлениях в милицию. На них не могут повлиять и власти. С 1989 года ассоциация научных исследователей при финансовой поддержке голландского министерства юстиции провела повторное исследование жертв преступлений почти в 46 странах. Группа опросила население Москвы в 1992, 1996 и 2000 годах. Полученные результаты показывают, что уровень преступности на самом деле увеличился в середине 1990-х годов, но к 2000 году он был примерно равен уровню 1992 года или даже ниже его. Частота краж со взломом возросла с 1,8 на 100 респондентов в 1992 году до 3,2 в 1996 году, прежде чем снова снизилась до 1,8 в 2000 году. Количество краж личного имущества возросло с 10,8 на 100 респондентов до 12,7, прежде чем упасть до 8,2. Число нападений и угроз нападений выросло с 4,9 на 100 респондентов до 5,7, а затем упало до 3,4.

Согласно статистике, Россия не выделяется как особо криминальная страна.

Чем Россия схожа с другими странами в этом вопросе? Последние результаты, которые включают Россию, получены в конце 1990-х и начале 2000-х годов. Согласно этим статистическим данным, Россия не выделяется как особо криминальная страна. Из 46 стран, по которым были предоставлены данные, Россия стоит лишь на 37 месте по количеству жертв, пострадавших от краж со взломом, на 23 месте – от краж личного имущества и на 24 – от нападений с применением силы. Люди с большей вероятностью становятся жертвами тяжких преступлений в ряде развитых стран и государств со средним уровнем доходов. В то время как 1,8 % респондентов Москвы сказали, что их ограбили в предыдущем году, в Англии и Уэльсе об этом заявили 4,8 % городских респондентов, а в Дании – 3,2 %. В Москве на 1,1 % опрошенных нападали с применением силы по сравнению с 4,1 % жертв в Англии и Уэльсе, в Финляндии 2,9 % граждан подвергались нападению, в Швеции – 1,3 %. Во многих отношениях москвичи оказались в большей безопасности, чем жители Копенгагена.