Схожие жестокие акты репрессий против социал-демократов проводились по всей Германии. Особенно известен был импровизированный концентрационный лагерь, открытый 28 апреля в Дюрргое, в южных пригородах Бреслау, местным штурмовиком Эдмундом Хейнесом. Комендантом лагеря был бывший лидер одной из добровольческих бригад и член крайне правого отряда убийц, которого при Веймарской республике осудили за убийство.) Его заключенными были Герман Людеман, бывший социал-демократический администратор района Бреслау, бывший социал-демократический мэр города и бывший редактор городской социал-демократической ежедневной газеты. Пленники подвергались постоянным избиениям и пыткам. Комендант лагеря проводил регулярные пожарные учения ночью, и заключенных избивали, когда они возвращались в бараки. Хейнес водил Людемана по улицам Бреслау в одежде арлекина под аккомпанемент насмешек и оскорблений со стороны наблюдавших штурмовиков. Он также похитил бывшего лидера социал-демократической парламентской фракции Пауля Лёбе, к которому испытывал личную ненависть со времен тюрьмы в Шпандау. Под давлением его жены и друзей скоро удалось получить приказ о его освобождении, однако он отказывался выходить на свободу в знак солидарности с другими заключенными социал-демократами[862].

При таких репрессиях партия фактически была развалена задолго до того, как попала под такой же запрет, как и коммунисты 14 июля. Оглядываясь назад, можно сказать, что ее шансы на выживание стремительно сокращались в течение примерно года. Решающим в этом отношении был ее провал в создании сколько-нибудь эффективной оппозиции перевороту Папена 20 июля 1932 г. Если ей когда-либо и представлялась возможность выступить в защиту демократии, это было именно тогда. Однако легко осуждать ее бездействие в ретроспективе. Очень немногие летом 1932 г. могли понять, что любительское и во многих отношениях нелепое правительство Франца фон Папена создаст фундамент для прихода к власти через шесть месяцев с небольшим режима, чью экстремальную жестокость и полное неуважение к закону порядочные и законопослушные демократы с трудом могли осознать. Во многих отношениях желание лидеров рабочего движения избежать насилия в июле 1932 г. было крайне похвально, однако они не могли знать, что последствием их бездействия станет еще более яростное насилие.

С уничтожением рабочего движения нацисты при поддержке государственных организаций обеспечения правопорядка и при симпатизирующем бездействии вооруженных сил устранили самое серьезное препятствие для провозглашения однопартийного государства. Рабочее движение было подчинено, профсоюзы растоптаны, партии социал-демократов и коммунистов, чьи голоса в целом заметно превосходили голоса нацистов на последних свободных выборах в рейхстаг в ноябре 1932 г., были уничтожены в оргии насилия. Оставалась, однако, еще одна политическая партия, члены и избиратели которой в целом были верны своим прежним, времен Веймарской республики, принципам и представителям, — центристская партия. Она черпала свою силу не только из политических традиций и культурного наследия, но в первую очередь из своей близости с католической церковью и ее сторонниками. Ее нельзя было подвергнуть такой же дискриминации и необузданной жестокости, которые смели с политической сцены коммунистов и социал-демократов. Здесь требовались более тонкие меры. В мае 1933 г. Гитлер и нацистское руководство приступили к их реализации.

III

Граф Клеменс Август фон Гален был католическим священником традиционного толка. Он родился в 1878 г. в благородной семье в Вестфалии, вырос в атмосфере аристократической набожности, поддерживаемой родственными связями с такими людьми, как его знаменитый дядя, епископ фон Кеттелер, один из основателей социал-католицизма. Одиннадцатому из тринадцати детей, Клеменсу Августу, казалось, было предначертано пойти в священники. Его родители, чья политическая сознательность была разбужена попытками Бисмарка обуздать католическую церковь в 1870-х, научили его тому, что совесть, в особенности религиозная совесть, рождается из подчинения власти. Но они также научили его скромности и простоте, потому что им не хватало денег и приходилось жить в спартанских условиях в замке, в котором не было воды, оборудованных туалетов и отопления в большинстве комнат. Гален учился частично дома, частично в иезуитской академии и сдавал экзамены в университет в государственной школе. В 1904 г. он стал священником, окончив факультет теологии в Инсбрукском университете. С 1906 по 1929 год он служил приходским священником в Берлине, в протестантском городе с сильным и по большей части атеистичным рабочим классом. Под два метра ростом, Гален имел во многом командирскую внешность и пользовался уважением за личный аскетизм и умение общаться с бедняками. В его отношении к жизни серьезную роль играли обязательства, накладываемые его положением[863].

Неудивительно, что, имея такое прошлое, Гален придерживался правых политических взглядов. Он поддерживал войну Германии в 1914–18 гг. и пытался пойти добровольцем (неуспешно) на фронт. Он ненавидел революцию 1918 г., потому что она опрокинула государственный порядок, дарованный свыше. Он твердо верил в миф об «ударе в спину», ставшем причиной поражения Германии в войне, был против изначальной приверженности центристской партии веймарской демократии и принимал участие, хотя и в качестве сторонника умеренных взглядов, в неудавшихся обсуждениях, посвященных образованию нового католического политического движения с более правой позицией. Гален критиковал Веймарскую конституцию как «безбожную», повторяя слова кардинала Михаэля Фаульхабера, называвшего ее светские основы «богохульством». Фаульхабер вместе со многими другими священниками приветствовал обещание руководства нацистов восстановить крепкие христианские основы государственности в 1933 г. И действительно, Гитлер и большинство из его первых помощников прекрасно знали о глубоких религиозных чувствах большинства населения и не желали задевать их в процессе борьбы с партиями вроде центристской. Поэтому в первые месяцы 1933 г. они осторожно и регулярно подчеркивали приверженность нового правительства христианской вере.

Они объявили, что «националистическая революция» должна была положить конец материалистическому атеизму веймарских левых и распространить вместо него «положительное христианство» независимо от течений и в соответствии с немецким духом[864].

Католические священники вроде Галена в целом были обеспокоены положением католической церкви в стране, где главной угрозой казался атеистический коммунизм. Но у них были и более приземленные заботы. В Веймарской республике католическое сообщество добилось беспрецедентного представительства в государственных органах, правительстве и на государственной службе. В стремлении подписать предложенный конкордат, который, как их заверяли, позволит сохранить эти достижения, немецкие епископы вышли из оппозиции к нацизму и в мае издали коллективную декларацию о поддержке режима. Они стали оказывать давление на местных священников, которые настаивали на продолжении критики нацистского движения. Штурмовики и члены нацистской партии, бывшие католиками, не имели возможности посещать мессы, поскольку епископы запретили ношение униформы в церкви, поэтому их стали видеть на протестантских службах, где такого запрета не было, что оказалось тревожной демонстрацией массового бегства в религиозную оппозицию. Кардинал Бертрам убедил епископов снять запрет[865]. Вскоре пассивная терпимость превратилась в активную поддержку. Многие священники приняли участие в общественных церемониях, проводимых при отмечании Дня национального труда 1 мая. На съезде епископов в Фульде 1 июня 1933 г. было издано пастырское послание с приветствием «национального пробуждения» и поддержкой сильной государственной власти, хотя в нем также выражалось беспокойство по поводу одержимости нацистов расовым вопросом и растущей угрозы мирским католическим институтам. Генеральный викарий Штайнман был сфотографирован протягивающим руку в нацистском приветствии. Он объявил, что Гитлер был дан немецкому народу Богом, чтобы повести его за собой[866]. Организации католических студентов опубликовали декларацию верности новому режиму («единственному способу восстановить христианскую сущность нашей культуры… Хайль нашему лидеру, Адольфу Гитлеру»). Католические газеты перестали выходить или превратились в некое подобие нацистских органов пропаганды[867].