Гугенберг, конечно, не собирался на самом деле уходить из правительства. Однако старый президент полностью опроверг его ожидания и вместо того, чтобы отклонить его заявление и вмешаться в конфликт с Гитлером, не сделал ничего. Встреча с Гитлером с целью попытаться разрешить ситуацию миром только спровоцировала того потребовать роспуска Германского националистического фронта в случае отклонения отставки Гугенберга. Он сказал, что если этого не произойдет, то тысячи госслужащих и чиновников-националистов будут уволены. Однако эта альтернатива была выдуманной, Гитлер никогда не позволил бы Гугенбергу, последнему из остававшихся независимых членов кабинета, отозвать свое заявление об отставке. Когда Гитлер триумфально рапортовал об уходе Гугенберга из кабинета, другие ведущие фигуры Германского националистического фронта встретились с ним, чтобы заключить «дружественное соглашение», в котором они соглашались на «самороспуск партии»[877]. Условия, которые приняли националисты, формальные партнеры Гитлера по коалиции, были внешне менее тяжелыми, чем принятые другими партиями, но на практике нацисты принудили всех депутатов или избранных законодателей, взгляды которых им не нравились, вроде Герберта фон Бисмарка, уйти со своих постов и оставили только тех, в чьей лояльности не сомневались. Гарантии того, что госслужащие из националистов не пострадают из-за своего партийного прошлого, режим не считал неизменными. «Дружественное соглашение» было не более чем малодушной капитуляцией.

Распустив партии, усмирив Церковь, упразднив профсоюзы и нейтрализовав армию, нацисты остались лицом к лицу с единственным крупным политическим игроком: «Стальным шлемом», ультранационалистической военизированной ветеранской организацией. 26 апреля 1933 г. после долгих переговоров Франц Зельдте, лидер «Стального шлема», вступил в нацистскую партию и перевел своих людей под политическое руководство Гитлера с гарантией того, что они продолжат существовать в качестве автономной организации ветеранов войны. Те, кто попытался сопротивляться такому решению, например единый лидер организации Теодор Дюстерберг, были уволены. Из-за резкого увеличения численности организации до почти миллиона человек за счет ветеранов войны, пришедших из разных недавно запрещенных организаций, включая «Рейхсбаннер», политическая позиция «Стального шлема» стала еще больше неопределенной, что делало ее крайне уязвимой для критики со стороны нацистов. В качестве вспомогательной полиции «Стальной шлем» оказывал помощь нацистским штурмовикам в предыдущие месяцы, с одной стороны не принимая полного участия в проводимых акциях, а с другой не препятствуя им. Это было похоже на позицию армии, чьим вооруженным, опытным и обученным резервом считала себя организация. Ее лидер Франц Зельдте был членом правительства и показал себя совершенно неспособным противостоять запугиванию Гитлера и Геринга. К маю «Стальной шлем» оказался полностью нейтрализованным как политическая сила[878].

В конце мая Гитлер сделал следующий шаг, обвинив «Стальной шлем» с определенной правдоподобностью в том, что в его ряды внедрилось изрядное число бывших коммунистов и социал-демократов, которые искали замены своим теперь запрещенным военизированным организациям. Их принудительно ввели в состав CA, хотя они все еще сохраняли достаточные признаки своей прошлой автономии. Присутствие лидера «Стального шлема» Франца Зельдте в кабинете казалось большинству членов организации гарантией того, что их влияние и их роль резерва армии и ассоциации социальной поддержки ветеранов сохранятся. Даже в 1935 г., после переименования в Национал-социалистический германский союз фронтовиков, организация по-прежнему насчитывала около полумиллиона человек. Цель «Стального шлема» — уничтожение веймарской демократии и возвращение авторитарного националистического режима, — очевидно, была достигнута: какие причины могли быть у ветеранов, чтобы возражать против своего включения в состав коричневых рубашек Эрнста Рёма? Слияние на некоторое время вызвало организационный хаос, но в конечном счете лишило националистов последней возможности при случае сформировать на улицах оппозицию бушующим штурмовикам CA[879].

Таким образом, военизированные группы были ликвидированы так же эффективно, как и политические партии. К лету 1933 г. создание однопартийного государства было практически завершено. Только Гинденбург оставался потенциальным препятствием к достижению абсолютной власти, дряхлый старик, не имевший собственной воли, чья власть была нейтрализована актом о чрезвычайных полномочиях. Армия согласилась оставаться в стороне. Бизнес был подчинен. 28 июня 1933 г. Геббельс уже праздновал уничтожение партий, профсоюзов и военизированных группировок, на смену которым пришла обладающая монополией на власть нацистская партия со своими дочерними организациями: «Дорога к тотальному государству. Наша революция обладает сверхъестественным динамизмом»[880].

I

Утром 6 мая 1933 г. у Института сексуальных наук д-ра Магнуса Хиршфельда в изысканном берлинском районе Тиргартен остановилась группа фургонов. Из них выскочили студенты Берлинской школы физического воспитания, члены Национал-социалистической лиги немецких студентов. Они выстроились в военном порядке, и пока некоторые из них, достав свои трубы и тубы, начали играть патриотическую музыку, остальные промаршировали внутрь здания. Их намерения были явно недружелюбными. Институт Хиршфельда был хорошо известен в Берлине не только благодаря своей борьбе за такие цели, как легализация гомосексуализма и абортов, а также за открытые семинары по сексуальному образованию, но и благодаря своей обширной библиотеке книг и манускриптов по сексуальным темам, которую директор собирал еще с конца прошлого века. В 1933 г. в ней было от 12 до 20 тысяч книг (оценки различаются). Кроме библиотеки имелась еще более многочисленная коллекция фотографий на темы секса[881]. Нацистские студенты, ворвавшиеся в институт 6 мая 1933 г., начали заливать красными чернилами книги и манускрипты, играли в футбол фотографиями в рамках, оставив весь пол усыпанным осколками стекла, и вытряхивали из сервантов и комодов их содержимое. Через четыре дня туда приехало еще больше фургонов со штурмовиками, которые несли с собой корзины, куда напихали столько книг и манускриптов, сколько удалось, и отвезли их на Оперную площадь. Здесь они сложили их в гигантскую кучу и подожгли. Говорят, что в том пламени погибло около 10 000 книг. В сполохах вечернего костра студенты привезли на площадь бюст директора института и бросили его в огонь. Когда штурмовикам сказали, что шестидесятипятилетний Хиршфельд был за границей, где восстанавливался после болезни, те заявили: «Тогда пусть надеется, что сдохнет без нас, тогда нам не придется его вешать или забивать до смерти»[882].