Реформа, благодетельная при наличии обеспечения, была подорвана. Потребовалось огромное напряжение и власти и населения, особенно рабочих и служащих, чтобы удержать незыблемость установленного паритета для новых денег.

Обмен произошел. Он принес почти общее разорение. Вкладчики банков, кредиторы казны, получили прекрасные по внешности, но так же быстро обесценивавшиеся, благодаря необеспеченности, деньги. Мелкие вкладчики сберегательных касс, крестьянство, имевшее некоторую наличность, оказались просто ни с чем.

Неотвратимый провал денежной реформы был первым серьезным ударом по авторитету земского правительства. Этот провал создал некоторые трения внутри совета управляющих ведомствами, усилил значение оппозиции в только что открытом народном собрании и побудил общественное мнение более внимательно отнестись к тем скрытым силам, которые за спиной правительства «делали погоду»308.

Причин для этого было достаточно и кроме денежной реформы; так, например, острый, наделавший шуму конфликт управляющего ведомством юстиции Грозина с прокуратурой, коллективно подавшей в отставку «ввиду незакономерных приказов и распоряжений» главы ведомства, побудивший Грозина покинуть свой пост;

работа владивостокской следственной комиссии, в которой многие видели скрытое ЧК;

большие непорядки в Комитете по ввозу и вывозу, потребовавшие строжайшей ревизии и только благодаря партийным влияниям в совете министров не приведшие весь состав комитета на скамью подсудимых;

не совсем гладкая работа Комиссии по ликвидации грузов, особенно каучука, селитры и меди, представлявших весьма значительную ценность на десятки миллионов рублей.

В военно-морском ведомстве большие нарекания вызвала деятельность военного совета. Согласно первоначальному своему «Положению», военный совет являлся «высшим в крае учреждением по военным вопросам, касающимся армии и флота», причем все его постановления законодательного характера подлежали «окончательному утверждению Временного правительства».

С созданием совета управляющих ведомствами, а затем и народного собрания, такое положение военного совета являлось явно несообразным. Тем более что и деятельность его со времени Русско-японского соглашения 29 апреля, с установлением ограничительной зоны и замены в таковой войск милицией, свелась в сущности к отпуску всех видов снабжения и, главным образом, кредитов не только для Приморья, но нелегально и для Амурской области, имевшей свое местное правительство и свою казну.

Обескровленный за время японского выступления, собиравшийся почти полулегально и крайне неаккуратно, военный совет тем не менее чрезвычайно тормозил необходимую текущую работу.

Постановлением Временного правительства 11 июня военный совет был упразднен, он потерял уже значение и для Дальбюро, ликвидация его не вызвала особых возражений.

По вновь разработанному проекту организации военно-морского ведомства, военный совет полагался уже при управляющем военно-морскими делами, под его председательством, при участии политического уполномоченного как представителя общественности.

Возникло сильное течение и за ограничение института политических уполномоченных в войсках, вносившего двойственность в управление и волокиту. Ему предполагалось оставить лишь право опротестования тех или иных назначений командного состава и ведение культурно-просветительной работы.

При всех отмеченных условиях дальнейшее существование совета управляющих ведомствами, со столь явным преобладанием коммунистического влияния, становилось затруднительным. Возникла мысль о коалиционном кабинете. Против нее не возражали и коммунисты – им надо было ослабить оппозицию в народном собрании и переложить значительную долю ответственности за все уже содеянное до этого времени на чужие буржуазные плечи и их же противопоставить начинавшему вновь усиливаться напору крайне правых группировок.

Последние или поняли этот скрытый замысел, или, в силу своей решительной непримиримости, уклонялись от вхождения в кабинет.

Предложение приняли торгово-промышленная группа и кадеты. И те и другие искренно опасались усиления реакции и все еще не изжитого страха перед японской оккупацией.

Власть была демократической – это рассеивало последние проблески сомнений.

Переход к коалиционному кабинету был чрезвычайно выгоден для коммунистов. Владивосток в значительной степени сыграл уже свою роль в их программе закрепления своего влияния на Дальнем Востоке; центр тяжести переносился в Западное Забайкалье.

Перестройка «буфера» началась оттуда, со стороны Верхнеудинска, где с 6 апреля образовалось свое или, вернее сказать, дружественное Дальбюро, правительство, назвавшееся «Дальневосточной республикой»309, с явными претензиями на роль центрального правительства всего Дальнего Востока.

Приморье было пока еще нужно – на время первого удара по Забайкалью, против Семенова. Этот выигрыш во времени успешнее всего мог обеспечить коалиционный кабинет: он должен был усыпить подозрительность интервентов и сдержать на необходимый срок усиливающуюся активность правых, склонных к слиянию с Семеновым и к его поддержке.

Амурская область была уже подготовлена – там уже свое правительство. Камчатка, Сахалин и полоса отчуждения Китайской Восточной дороги в лице созданной там Рабочей конференции должны были обеспечить моральную поддержку и сочувствие.

Изменить этот новый, выгодный большевикам политический ход представлялось тогда невозможным – это загоняло бы все умеренные элементы, всю демократию в лагерь непримиримо идущих к реакции крайне правых и задерживало бы вопрос объединения с остальной Россией. Таким образом, демократия и часть буржуазии невольно помогали советской России, облегчали ей подход к берегам Тихого океана.

Невыясненной оставалась роль третьей, наиболее мощной силы – Японии, но и в этом направлении советская власть и Дальбюро начали большую подготовительную работу. Первый этап – соглашение в районе Иркутска – уж пройден, он положил начало дружественным отношениям.

Дальнейшую работу в этом направлении повел представитель Верхнеудинска во Владивостоке В.С. Шатов. Его усилия увенчались значительным успехом, закончившимся соглашением между Верхнеудинским правительством (Дальневосточной республикой) и японским командованием, подписанным 13 июля 1920 года на станции Гангота.

Соглашение это предусматривало прекращение военных действий обеих сторон на фронтах: Амурском – в районе обоих берегов Шилки и на Забайкальском – в районе Яблонового хребта, причем устанавливались особые демаркационные линии с небольшой нейтральной зоной между этими линиями.

В отношении железнодорожного движения конечным пунктом для поездов, следующих с запада, устанавливалась станция Гангота, с востока – станция Сохондо.

Началом прекращения военных действий назначалось 12 часов дня 18 июля 1920 года. Срок окончания соглашения – «окончание работ съезда представителей, правильно выражающих волю населения русского Дальнего Востока» (впоследствии Читинская конференция).