— Это то самое, что происходит со мной: я слышу твой голос, а мысли мои далеко-далеко в прошлом.

Первый год после смерти Семена она почти каждый день ездила на Новодевичье кладбище и подолгу сидела у его могилы. На древней территории Новодевичьего монастыря еще сохранились захоронения детей Ивана Грозного и родственников Петра I. Кладбище разрасталось, его вынесли за ограду. С XIX века там хоронили видных деятелей страны. В советское время кладбище стало официальным некрополем знаменитостей, найти свободный участок для захоронения становилось все трудней. Семена похоронили по указанию председателя горсовета, нашли место между могилами писателей Александра Фадеева и Евгения Вермонта. Обоих она когда-то знала и теперь грустно удивлялась, что судьба привела ее к их могилам.

Августа, в черном костюме или пальто, обычно шла от ворот по главной аллее мимо памятников многим своим знакомым. Ей казалось странным, что на большинстве памятников родственники оставляли тщеславные надписи: «генерал», «народный артист», «депутат», «дважды герой», «министр»… Это вызывало грусть и иронию: люди не в силах отказаться от суеты жизни, заказывая надписи на памятниках усопшим. Что значили эти титулы перед вечностью покоя? Ведь никому эти чины и титулы уже ничего не говорят.

Потом она стирала пыль с черного гранита С профилем ее Сени, там было написано его имя и даты жизни и смерти и одно слово: строитель. Это было все. Августа находила лейку, оставленную у какой-нибудь могилы, наполняла водой из крана, поливала цветы и березку рядом, и садилась на раскладной стул, глядя на Сенин профиль и вспоминая свою жизнь с ним. Часто ее сопровождал Павел, заботливо поддерживал под локоть, сидел с ней молча и тоже вспоминал свое детство с Семеном в еврейском поселении Рыбинска. Иногда с Августой приходил Алеша, грустно и рассеянно смотрел на памятник, потом оглядывался кругом и уходил осматривать памятники с известными именами. Августа была рада остаться одна.

Но жить в одиночестве в большой пустой квартире ей было грустно. Алеша все чаще оставлял ее одну, он жил работой и жизнью бурных 1960-х, проводил время с друзьями. Часто приходил Павел, они сидели, смотрели телевизионные передачи, беседовали, он попивал глотками свою любимую водку.

Однажды Августа сказала ему:

— Я решила разменять квартиру на две — себе и Алеше. Зачем мне эти министерские хоромы? Мне все здесь напоминает Сеню, все кажется, что вот сейчас откроется дверь и он войдет. Я как будто вижу его тень в этих комнатах. Это грустно. Хочу найти что-нибудь поближе к твоему дому, чтобы нам обоим было удобно навещать друг друга.

Обмен квартир в Москве был сложным делом, люди занимались этим годами, давали объявления в газетах, съезжались по воскресеньям на площадь Ногина (ныне разделена на площадь Варварские Ворота и Славянскую площадь), ходили с плакатами об обменах на груди. Августа не хотела давать объявления и не собиралась ходить на пункт сбора. Она попросила помочь Николая Дыгая, позвонила ему:

— Коля, помоги мне обменять квартиру, я опять напеку тебе пирогов, которые ты так любил в молодости.

С его помощью ей нашли две квартиры недалеко от метро «Аэропорт», одну с видом на Центральный аэродром имени Фрунзе, который Семен строил в 1930-е годы, другая была в кооперативе «Советский писатель» — для Алеши. Теперь Августа жила совсем одна, Алеша приходил редко, совсем ненадолго, занятый своими делами и мыслями, быстро ел, рассказывал какие-нибудь новости и торопился уйти.

Павлу она говорила:

— Знаешь, Павлик, когда-то в молодости мне цыганка нагадала: «Мужа своего переживешь на десять лет». Теперь я думаю, млн это правда, то зачем мне эти десять лет? Мне порой бывает так одиноко и грустно, что я даже разговариваю со своим деревом — с фикусом. Дерево — это тоже что-то живое. Просыпаюсь, говорю ему: с добрым утром, мой друг; засыпаю, говорю: спокойной ночи.

У Павла сжималось сердце, когда он слышал это. Надо было знать, какой общительной и живой была Августа еще недавно, а теперь… Он тоже страдал от одиночества, без Марии, и ее грусть воспринимал с двойной болью. Поэтому он старался чаще бывать у Августы и, хотя ему самому не хотелось развлечений, приглашал ее в кино или театр:

— Авочка, помнишь, как мы с тобой еще молодыми ходили в Художественный театр? Ты тогда произвела такое впечатление на администратора, что он посадил нас в директорскую ложу без билетов. Давай тряхнем стариной и пойдем опять.

Августа улыбнулась воспоминанию:

— Теперь, наверное, впечатления уже не произведу, и в ту ложу мы не попадем. Но я согласна, пойдем.

Они смотрели чешскую комедию «Соло для часов с боем» Неожиданно это оказалась пьеса про жизнь одиноких людей в доме престарелых. Играли прекрасные старые актеры Андровская, Станицын, Грибов, Прудкин, того же возраста, что и они. Играли ярко, с юмором, но жизнь этих персонажей так напомнила Августе и Павлу их собственную, так задела за живое, что смеяться не хотелось, они только слегка улыбались, поглядывая друг на друга. В какой-то момент, когда Андровская лихо вспоминает свою молодость и вдруг падает от слабости, Павел импульсивно взял руку Августы в свою и нежно пожал. Никогда он ее не касался, это получилось неожиданно, он даже сам не понял, как и почему. Павел почувствовал, что рука Августы так же нежно ответила на его пожатие. На мгновение они перестали смотреть на сцену, взглянули друг на друга, и оба виновато улыбнулись. Больше они друг друга не касались, но еще долго переживали этот эпизод каждый про себя. И задавались вопросом, что же это было?

После долгих размышлений родилась у Павла идея: нужно ему с Августой жить вместе. Сначала он даже испугался, как ему соединить жизнь с женой Сени, его брата, после его смерти? И как самому соединиться с Августой после смерти Марии? Это его долго мучило. Но ведь Семена нет и Марии нет, а они оба пока еще живы. Ему шестьдесят шесть, ей тоже за шестьдесят. Еще есть, наверное, впереди хоть пяток лет, еще предстоит им обоим пожить сколько-то, пусть даже немного. Для чего же обоим страдать от одиночества? И постепенно Павел стал свыкаться с этой идеей. Да, но как донести ее до Августы, чтобы она поняла и это не обидело ее?

А Августа наедине с самой собой тоже размышляла: зачем и мне, и Павлику страдать в одиночестве? Надо нам что-то придумать. Вот только как сказать ему, чтобы не задеть его чувств к Марии?

Оба пока молчали, но тут пришла страшная весть: у Августы обнаружили рак груди, смертельное заболевание. Надо срочно спасать ее, делать операцию. Где? Кто будет оперировать? Это был очень серьезный вопрос. Она имела право лечиться в Кремлевской клинике, как вдова министра, но не хотела туда ложиться.

— Не хочу я туда, где «полы паркетные, а врачи анкетные». У них нет хороших специалистов, только консультанты. У меня неприятные воспоминания о ней после смерти Сени.

Лиля предложила:

— У нас в Боткинской есть блестящий хирург доцент Роман Панченков. Его считают восходящей звездой. Я с ним оперировала и сама видела, как виртуозно он делает эти операции. Я могу попросить его, чтобы он взял тебя на операцию. Только…