– То есть ты шпионил за судьей?

– Вроде того.

– И?

– Он не ходит. Передвигается в инвалидном кресле. Тебе это о чем-нибудь говорит?

– Нет. А должно? Почему?

– Сам не знаю. Ну да ладно: что есть, то есть. Судья – инвалид.

Была в граффити своя романтика: по крайней мере, так казалось Сэмюэлу. Особенно те, которые рисовали в опасных местах. Как трогательно: автор с риском для здоровья писал на стене эти слова.

– И как он тебе? – спросила Фэй. – Ну, судья?

– Какой-то мелкий и злой. То есть это сейчас он мелкий, а когда-то, возможно, был крупный, просто со временем усох. Кожа у него очень белая. Мучнисто-белая. И тонкая, как папиросная бумага, почти прозрачная.

Ну да, граффитисты рисовали всякую ерунду. Например, снова и снова писали свое имя, все крупнее, объемнее, красочнее. Как сети закусочных, понатыкавшие по всей стране щиты со своими названиями. Такая самореклама. Чтобы не забывали. Ведь авторы писали свои имена на стенах вовсе не потому, что им отчаянно хотелось что-то сказать. Они всего-навсего рекламировали свой бренд. Рисковали жизнью, пробирались в запретные места для того лишь, чтобы создать нечто такое, что органично впишется в господствующую блевотную эстетику. Тоска смертная, в общем. Ниспровергли даже тех, кто пытался ниспровергнуть авторитеты…

– Ты с ним разговаривал?

– Вообще-то не собирался, – ответил Сэмюэл. – Я думал просто понаблюдать. Собрать информацию. Всего-навсего последить за ним из засады. Но он меня заметил.

– И этот ваш разговор имеет отношение к тому, что утром мне выдвинули новые обвинения?

– Возможно.

– То есть, возможно, из-за тебя меня обвинили в подготовке теракта внутри страны. Ты это хочешь сказать?

– Наверное.

Они дошли до ее квартала. Сэмюэл понял, что они почти дома, по зданиям, которые словно застряли во времени, как в каком-нибудь научно-фантастическом фильме: нижние этажи у них были из будущего, а верхние – из прошлого. Осыпающиеся фасады без окон высились над блестящими новенькими пустыми витринами из современного сине-зеленого стекла и белого гладкого пластика сродни тому, из которого в эпоху информационных технологий делают корпусы электронных устройств. Привычная городская сутолока сменялась в этом районе абсолютной тишиной и покоем. Ветер с озера гнал по улице пустой полиэтиленовый пакет.

– Я хотел тебе кое-что рассказать, – проговорил Сэмюэл. – Про судью.

– Давай.

– Это он тебя тогда арестовал. В 1968 году.

– О чем ты?

– Я про того копа, который арестовал тебя вечером накануне демонстрации. Это был он, нынешний судья Чарльз Браун. Он арестовал тебя, хотя ты не сделала ничего плохого.

– Господи боже, – Фэй уставилась на Сэмюэла и схватила его за руку.

– Он сказал, что это ты усадила его в инвалидное кресло. Что это ты виновата в том, что он стал инвалидом.

– Бред какой-то. И как ты все это узнал?

– Я разыскал Элис. Помнишь ее? Твоя соседка по общежитию.

– Ты разговаривал с Элис?

– Она мне рассказала все о том, как вы с ней учились в университете.

– Зачем ты общаешься со всеми этими людьми?

– Элис советовала тебе бежать за границу. И как можно скорее.

Они завернули за угол. Вдали показался дом Фэй. Вдруг они заметили, что впереди какая-то непонятная суета: рядом с машиной Сэмюэла припаркован большой полицейский фургон с крупной надписью “СПЕЦНАЗ” на боку. Казалось, фургон нависает над машиной, точно медведь, который сторожит добычу. Из дома Фэй выходили полицейские – все в черном, бронежилетах, касках, очках, с автоматами на груди – и запрыгивали в открытые задние двери фургона.

Сэмюэл с матерью попятились за угол.

– Что происходит? – недоуменно проговорила Фэй.

Сэмюэл пожал плечами.

– Тут есть другой вход?

Фэй кивнула, и Сэмюэл двинулся следом за ней в пустынный переулок, к ржавой красной двери у мусорных баков. Фэй и Сэмюэл молча поднялись по лестнице и так же молча прислушались, как внизу последние полицейские выходят из дома. Выждав для верности минут десять, они направились с лестницы по коридору к квартире Фэй. Выбитая дверь держалась лишь на погнувшейся нижней петле, так что фактически лежала на полу.

Всю мебель в квартире опрокинули и раскурочили. Диванные подушки растерзали. На полу валялся матрас с кровати: его распороли ровнехонько посередине, так что вылезла набивка, словно матрас не обыскивали, а вскрывали, как покойника. По комнате летал пух. Книги с полок разорвали и разбросали по полу. Кухонные шкафы распахнули настежь, внутри все перевернули вверх дном или переломали. Мусор из ведра вывалили на пол. Под ногами хрустело битое стекло.

Сэмюэл и Фэй ошеломленно переглянулись. Из ванной донесся шум воды: кто-то открыл и закрыл кран. Наконец дверь отворилась, и на пороге, вытирая руки, показался Саймон Роджерс в неизменных коричневых брюках.

– О, привет! – улыбнулся Роджерс.

– Саймон, что случилось? – спросила Фэй.

– А, – отмахнулся тот, – полиция заходила.

3

Сегодня он бросит “Мир эльфов”.

Сегодня он навсегда перестанет играть, Павнер это решил еще вчера, когда уселся за компьютер, поклявшись себе, что уж сегодня-то точно выйдет из “Мира эльфов”, но потом обнаружил кое-какие дела, которыми неплохо бы заняться, чтобы все уладить, прежде чем отправить своих вооруженных до зубов аватаров в цифровое забвение, сперва нужно попрощаться с десятками членов гильдии, к которым он за время игры очень привязался, по-отечески полюбил и за которых чувствовал ответственность, как вожатый в летнем лагере за подопечных детишек, ведь Павнер знал, что если исчезнет не попрощавшись, обманет их доверие, их будет мучить боль утраты, они усомнятся в том, что мир понятен, предсказуем, в целом добр и справедлив (тем более что некоторые из его собратьев по гильдии были как раз в том возрасте, когда еще ездят в летние лагеря, и он ни за что бы себе не позволил обмануть их доверие или причинить им боль), поэтому, сев вчера рано утром за компьютер, он решил, что не имеет права выйти из игры и удалить аккаунт, не поговорив лично и не попрощавшись с каждым из множества постоянных игроков в “Мир эльфов”, с которыми он последние пару лет общался по двенадцать часов в день, а значит, нужно было написать всем прочувствованное сообщение, поблагодарить за все, объяснить, что он больше не может тратить время на “Мир эльфов”, потому что решил заняться карьерой, а именно – написать мистический детектив и прославиться, он сообщил собратьям по игре, что как только закончит первый, черновой вариант романа, тут же подпишет контракт с крупным нью-йоркским издательством, поэтому нужно сесть и круглые сутки писать, посвятить себя этому целиком, для чего придется бросить “Мир эльфов”, потому что в противном случае некогда будет писать роман, в основном из-за ежедневных квестов, каждое утро он выполнял сотни квестов за всех своих персонажей, пять часов такой вот тягомотины, после чего каждый раз клялся себе, что завтра-то уж точно не станет выполнять эти квесты, лучше примется наконец за детектив, он подсчитал, что за час можно написать две страницы (различные сайты с советами для начинающих писателей уверяли, что этого вполне достаточно), значит, в день получится десять страниц, в таком темпе он завершит роман за месяц, причем исключительно за время, которое обычно тратит на ежедневные квесты в “Мире эльфов”, и до следующего утра Павнер твердо верил в то, что так и будет, но потом садился за роман и ловил себя на том, что думает про ежедневные квесты, которые уже разблокировали, а значит, можно их пройти снова, и он давал себе слово, что сейчас сделает перерыв и выполнит квесты исключительно за главного героя и только ради того, чтобы выбросить их из головы и сосредоточиться на романе, ну а если многочисленные его второстепенные персонажи не смогут получить доступ к разным замечательным наградам, что ж, так тому и быть, значит, такова плата за то, чтобы написать мистический детектив и прославиться, но потом, выполнив двадцать квестов за главного героя, он чувствовал такую досаду и умственное переутомление, словно его мозг вымесили, как тесто, сжимали, раскатывали, так что мозг совершенно размягчился, куда уж в таком состоянии писать великий роман, и он продолжал играть, выполнял ежедневные квесты за всех своих альтернативных персонажей, и пять часов спустя его, как и днем прежде, охватывало отвращение к самому себе, и он снова давал себе слово, что уж завтра-то никаких квестов, завтра весь день просидит за романом, однако наутро от решимости его не оставалось и следа, и все повторялось заново, так что в конце концов ему пришлось признаться себе, что написать роман удастся, только если вообще бросить игру, безвозвратно, раз и навсегда уничтожить всех своих персонажей, но сперва, разумеется, нужно попрощаться с друзьями, которые, услышав о том, что он выходит из игры, чтобы писать книгу, сперва, как один, восклицали: “НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!!!!!!!!” (ему, признаться, это льстило), а потом уверяли, что роман наверняка станет бестселлером, и хотя ничего не знали о романе, ни о самом Павнере (они и имени-то его настоящего не знали), все равно было приятно слышать, что он непременно добьется успеха, оттого-то он и просиживал часами перед компьютером, дожидаясь, пока каждый из приятелей по “Миру эльфов” выйдет в сеть, чтобы сообщить им новость и поговорить о том, что обсудил уже раз двадцать на все лады, причем все это время сидел в одной и той же позе, подвернув ногу под себя, так долго, что на коже отпечатались глубокие рубцы от пластмассового кресла, обтянутого дерматином, в ноге же медленно вызревало то, что врачи называли тромбозом глубоких вен, иными словами, сгусток крови, от которого нога краснела и распухала, ныла, наливалась теплом, побаливала, он обязательно почувствовал бы боль, если бы нога давным-давно не онемела, так что ее даже и не кололо, она совершенно затекла и ничего не чувствовала, как после анестезии, из-за того, что он так долго на ней сидел, прощаясь с друзьями, объяснял, почему удаляет аккаунт, а то и соглашался напоследок выполнить какой-нибудь квест или пробежаться по подземелью – как говорили друзья, “в память о былых временах”, – он с удивлением заметил, что испытывает ностальгию (кстати, он еще и поэтому забывал вытянуть ноги, встать, потянуться, словом, разогнать кровь в туловище, нижних конечностях, а не только в пальцах, которыми играл), да, ностальгию – из-за того, что друзья хотели вспомнить былые победы, подобно тому как некоторые с нетерпением ждут встречу одноклассников, и он с каждым из друзей заново пускался в приключения, которые им довелось пережить несколько недель или месяцев назад, и это навело Павнера на мысль, что неплохо бы посетить все места в огромном “Мире эльфов”, которые он любил, с которыми у него были связаны важные воспоминания, где он совершенствовался как игрок, устроить нечто вроде прощального турне по местам, которые знал и любил, а это, разумеется, займет немало часов (разработчики игры на все лады расхваливали гигантские размеры и масштабы своего виртуального мира: мол, в действительности “Мир эльфов” был бы величиной с Луну), он побывал в Серебристополянном лесу (здесь впервые погиб его аватар, на восьмом уровне: пантеры загрызли), в пещерах Джеденара (там на него напала стая демонов, еле отбился), гробнице Эллены (там всегда играла клевая музыка), на побережье Вырммист (где встретил первого дракона) и развалинах Гурубаши (здесь он убил своего первого орка), и так далее, ему очень нравились эти причудливые названия, он перелетал с места на место на сверхбыстром грифоне, но потом вспомнил, как было здорово и интересно, когда он только начинал играть и еще не раздобыл себе зверя, на котором можно было бы ездить или летать верхом, – тогда он ходил пешком по лесам и полям, любовался окрестностями, тем, как одна экосистема сменяется другой, он почувствовал, как соскучился по простоте и наивности тех дней, оставил грифона на северной оконечности самого обширного континента и зашагал на юг, сперва по заснеженной тундре Саблезимних ледников, перебрался через Лесоморозные горы и спустился в ущелье Ледяного Чертополоха, распугивая прыскавших прочь антилоп-гну да белых медведей, мимо пещер, где обитали человекообразные ледовые йети, с которыми он ладил, дальше и дальше на юг, время от времени делал снимки экрана, как туристы фотографируют достопримечательности, да замечал, как орки бросались от него наутек, потому что знали, кто он, слышали, что он головорез, к этому времени на онлайн-форумах уже высветилась новость о том, что из игры уходит опытнейший вождь, Павнеру приходили новые и новые сообщения, правда ли это, его умоляли остаться, и он уже сам подумывал остаться, потому что вдруг осознал, что в “Мире эльфов” его любят, знают и ценят куда больше, чем в реальном мире, где ему об этом приходится лишь мечтать, и его охватили уныние и страх, он вспомнил, как нервничал в прошлый раз, когда в “Мире эльфов” меняли прошивку и он целый день не мог войти в игру, кружил по комнатам, часами таращился на почтовый ящик, вот и сейчас, шагая на юг по просторам “Мира эльфов”, он не помнил себя от ужаса: вдруг он навсегда бросит видеоигры и каждый день будет мучиться, как в тот раз, когда меняли прошивку, при мысли об этом его как холодной водой окатили, вся его решимость и воля куда-то подевались, и он подумал, что сумеет заставить себя бросить “Мир эльфов”, только если его персонажи перестанут быть суперкрутыми членами элиты, которых все любят и уважают, и единственный способ этого добиться – избавиться от сокровищ, которые он неустанно наживал: ему казалось, что без баснословных трофеев он не пользовался бы такой любовью, славой, не был бы частью элиты, а значит, и бросить игру оказалось бы куда проще, вдобавок обидно было бы после такого длительного успеха очутиться в самом низу иерархии, так досадно было бы снова завоевывать все эти трофеи, так бессмысленно, что хочешь не хочешь, а бросишь играть, и он объявил собратьям по гильдии, что раздает все свое добро, он как раз шагает на юг, подходите, кто хочет, получите какую-нибудь классную ценную штуку, и вскоре за ним, как на параде, следовала толпа менее авторитетных игроков, – нужно сказать, что в это самое время у него в ноге оторвался тромб, в тот самый миг, когда Павнера осенило, как нужно поступить, и он объявил об этом гильдии, и сунул под себя уже другую ногу, так что сгусток крови медленно поплыл по кровеносным сосудам, твердый комочек размером не больше стеклянного шарика продвигался по его телу, и Павнер это сразу почувствовал – где-то давило, где-то стреляло, – хотя, признаться, у него практически все время что-то болело, он относился к боли как к биологическому белому шуму, ему было больно из-за хронического переутомления, неподвижного образа жизни, из-за того, что питался он в основном замороженными полуфабрикатами и пил много кофе, и от этого всего у него регулярно кололо то тут, то там, оттого-то он сейчас и не обратил внимания на боль из-за передвигавшегося по сосудам сгустка крови, для него это было в порядке вещей, он и так практически все время испытывал резкую боль, к тому же она как-то притупилась, поскольку он о ней не помнил, потому что лобная доля мозга и гиппокамп практически атрофировались из-за недосыпания, неправильного питания и лошадиных доз облучения, которые он получал, часами просиживая за компьютером – ученые пока что даже не представляли, насколько это опасно, – так что каждый раз, как он испытывал боль, его перегруженный, смертельно изнуренный мозг тут же отсекал эту информацию, так что когда у него в следующий раз начинало где-то сильно резать или колоть, ему казалось, что раньше такого не было, и он говорил себе, что, если подобное повторится, непременно нужно будет показаться каким-нибудь врачам, где-нибудь на той неделе, – но тут вокруг него собрались друзья, и он принялся раздавать сперва золото, золотые, серебряные, медные монеты из карманов убитых орков и охраняемых драконами сокровищниц, заработанные на игровых торгах, он научился ловко управлять различными сырьевыми биржами и значительно приумножил богатство, установив за малым не монополистический контроль над системой снабжения “Мира эльфов”, между прочим, он прекрасно знал, что его золото ценится и в реальном мире, что одни игроки продавали другим золото из “Мира эльфов” на настоящих торгах за настоящие американские доллары, слышал даже, что какой-то экономист из Стэнфорда разработал конвертер валют, рассчитывавший курс золота из “Мира эльфов” к доллару, то есть, получается, он мог продать золото и получить уж во всяком случае не меньше, чем зарабатывал в копировальном центре, но он этого никогда не сделал бы, поскольку играл в “Мир эльфов” для удовольствия, работа же удовольствия не приносила (хотя, если вдуматься, нельзя сказать, что играть в “Мир эльфов” – сплошное удовольствие, потому что каждый день сперва приходилось по пять часов выполнять одни и те же квесты, снова и снова, пока они не превратились в рутину сродни ручному труду, какое уж тут удовольствие, однако это приносило награды, помогавшие получить удовольствие потом, когда он пускал их в дело, вот только пока их заслужишь, разработчики обновят прошивку, и появятся новые награды, чуть-чуть лучше прежних, так что даже зарабатывая награды, он сознавал, что они уже обесценились, потому что вот-вот появятся новые, более совершенные, так что, если подумать хорошенько, в “Мире эльфов” он дольше готовился к тому, чтобы поиграть в свое удовольствие, но толком никогда этого удовольствия не испытывал, разве что во время рейдов, когда они с собратьями по гильдии убивали какого-нибудь очередного могущественного врага и получали какой-нибудь крутой лут, да и тогда удовольствие это приносило лишь первые пару раз, а потом становилось чем-то вроде повторяющихся маневров, удовольствия от которых, в общем, не было никакого, зато напрягов куча, и еще бесило, если у гильдии вдруг не выходило то, что еще неделю назад получалось, так что чаще всего во время рейдов он не удовольствие получал, а старался ни на кого не злиться, и он решил, что, видимо, искать удовольствие следует в чем-то другом, может быть, даже не в каких-то конкретных игровых моментах, а просто ловить кайф оттого, что играешь, потому что, входя в “Мир эльфов”, он всегда испытывал глубокое удовлетворение, здесь он чувствовал себя своим, здесь его ценили, не то что в реальной жизни – видимо, это и есть то, что можно назвать “удовольствием”), это все к тому, что богатства у Павнера накопились несметные, так что когда он тысячами принялся раздавать золотые монеты, этого все же хватило на десятки игроков, прежде чем кошелек его опустел, и Павнер чувствовал себя Робин Гудом, который идет по лесу и раздает добро бедным, а когда у него кончились деньги, начал раздавать экипировку, наугад щелкая мышкой по кому-нибудь из толпившихся вокруг него игроков, отдал оружие, длинные мечи и палаши, большие ножи, клейморы, рапиры, кинжалы, кортики, сабли, серпы, ятаганы, заточки, секиры, дубины, топоры, молоты, томагавки, булавы, ледорубы, палки, древковое оружие, копья, пики, алебарды и один загадочный меч, о котором и вовсе позабыл, назывался он “фламберг”[41], а когда оружия не осталось, стал раздавать кольчуги, доспехи из листового металла, снаряжение, которое он украл или раздобыл в битвах, совершенно чумовые наплечники, утыканные шипами, поножи, увитые колючей проволокой, дивные шлемы с бычьими рогами, в которых он походил на Минотавра (кстати, уже поползли слухи о его щедрости, поскольку кое-кто из игроков снимал долгую прогулку Павнера к югу на видео и выкладывал ролики на сайт с титрами “ЛЕГЕНДАРНЫЙ ГЕЙМЕР РАЗДАЕТ ВЕСЬ СВОЙ ЛУТ!”), сперва Павнеру жаль было раздавать нажитое, ему нравились и доспехи, и оружие, к тому же он прекрасно помнил, сколько времени и сил потратил на то, чтобы раздобыть каждый из предметов (на один только шлем с бычьими рогами ушло два месяца), но вскоре сожаление неожиданно сменилось спокойной уверенностью, удовольствием от собственной щедрости и великодушия, умиротворением и теплом (наверно, сказывалось утомление, потому что к этому моменту он уже играл в “Мир эльфов” тридцать часов без перерыва), он раздал все добро, а толпа почитателей все шла и шла за ним, и он подумал, что, быть может, вдохновляет их на подвиги, наверно, нужно сказать им что-нибудь важное, мудрое, кажется, с Буддой случилось нечто похожее, или с Ганди, или с Иисусом, что-то о том, чтобы раздать все свое имение и идти, звучит знакомо, и в конце концов происходящее стало казаться Павнеру не последней отчаянной попыткой выйти из игры, на что у него явно не хватало силы воли, а чем-то вроде духовного странствия, проникнутого альтруизмом и самоотречением, словно он делает что-то важное, хорошее, милосердное, подает собравшимся пример, и он тешил себя такими вот сладкими надеждами, пока толпа не начала редеть, когда все поняли, что раздавать ему больше нечего, и Павнеру пришло несколько личных сообщений с вопросами, мол, всё, или еще что-то осталось, тут-то он наконец сообразил, что все они шли за ним вовсе не для того, чтобы сопровождать Павнера в его долгих духовных странствиях, а в надежде заполучить новые клевые игрушки, и он разозлился на них за вопиющую меркантильность, но потом вспомнил, что, собственно, для того и затеял раздачу добра, чтобы все его бросили и ему расхотелось играть в “Мир эльфов”, где его уже не ждали, теперь же, когда это случилось, когда его и правда все бросили и он шагал по бескрайним равнинам без оружия, доспехов, золота и друзей, обычный эльф в набедренной повязке, жалкий, слабый, ему по-прежнему не хотелось бросать игру, и он двигался дальше на юг, пока не дошел до нижней оконечности континента, каменистого плато над океаном, он понимал, что путешествие завершилось, что пора выходить из игры, удалять аккаунт, возвращаться в реальный мир, писать роман, чтобы прославиться и вернуть Лизу, сесть на диету и радикально изменить все, что нужно, чтобы жить так, как мечтается, и пусть он больше не мог придумать ни единой причины для того, чтобы оставаться в игре, и пусть его аватар оказался в буквальном смысле беспомощен – без оружия, без гроша, – все равно выйти из игры не было сил, и он по-прежнему смотрел на цифровой океан, и мысль о том, чтобы бросить играть и вернуться в реальный мир, пугала его куда сильнее, чем большинство дееспособных взрослых людей, так как из-за того, что Павнер пристрастился к игре и сутками просиживал за компьютером, физиология его мозга начала сбоить, в нейронной сети внутри его черепной коробки произошли серьезные изменения, наряду с неизбежным ущербом для организма – лишним весом, мышечной атрофией, болями в спине и непреходящей ломотой в груди, видимо, вызванной тем, что он правой рукой постоянно щелкал по кнопкам мыши, – атрофировалась и ткань ростральной передней поясной коры головного мозга, которая выступает в роли своего рода вербовщика и в случаях конфликтов мобилизует другие отделы головного мозга, отвечающие за рациональное мышление (как если бы вспыльчивый и потерявший от волнения рассудок человек позвал на помощь более спокойных друзей, чтобы те оценили ситуацию и дали объективный совет) и необходимые для когнитивного контроля и управления эмоциями, так вот у Павнера этот участок мозга вообще отключился, как в доме после Рождества отключают праздничную иллюминацию, отказал, и всё, как у героиновых наркоманов при виде героина: у них просто-напросто отключается передняя поясная кора, так что сигналы от “разумных” частей головного мозга до нее не доходят, и мозг вообще никак не может помочь им преодолеть примитивные саморазрушительные порывы, затмевающие все остальное, порывы, с которыми у них никак не получится справиться самостоятельно, что и случилось с Павнером, когда он смотрел на море, он помнил, что хотел бросить “Мир эльфов”, но мозг ему такого приказа не посылал, к тому же в некоторых частях орбитофронтальной коры, которая отвечает за мотивацию и направленность на достижение цели, серьезно уменьшился объем серого вещества, и вследствие этой атрофии мозг осознавал, что существует некая цель, однако никак не мог помочь ее достичь, просто видел, что вдалеке маячит некая цель, фиксировал ее, как фермеры со Среднего Запада замечают, какая стоит погода (“Ага, дождик собирается”), очередная нейробиологическая ловушка “Мира эльфов” – чем больше играешь в “Мир эльфов”, тем меньше твой мозг способен сосредоточиться на каких бы то ни было задачах, кроме самых краткосрочных и непосредственных, то есть на задачах самого “Мира эльфов”, – недаром игра каждый час-другой выдавала участникам вознаграждение, подбрасывала очередной клевый лут или позволяла перейти на новый уровень, или выполнить какую-нибудь задачу, причем каждую такую победу встречала фанфарами и фейерверком, – так что мозг исподволь привыкал к таким вот крошечным, ближайшим целям, и долгосрочные задачи, которые к тому же нужно было тщательно планировать и которые требовали воли и дисциплины (например, написать роман или сесть на диету), казались ему в буквальном смысле непонятными и недостижимыми, – не говоря уже о том, что творилось во внутренней капсуле его мозга, в ее задней ножке, единственной части мозга Павнера, которая окрепла за время его оголтелого увлечения “Миром эльфов”: первичная двигательная кора посылала аксоны для управления пальцами, уж что-что, а мелкую моторику Павнер разработал как нельзя лучше, нажимая правой рукой множество кнопок мыши, а левой – клавиатуры на сто четыре клавиши, причем все это по памяти, чтобы, не глядя, за считаные доли секунды отыскать из сотен кнопок и клавиш нужную и нажать, и от такого вот режима изменилась сама физическая структура его мозга, аксоны во внутренней капсуле утолщились, но беда в том, что с точки зрения эволюции такие большие отростки, отвечавшие за подвижность пальцев, вовсе не нужны (у наших предков не было ничего похожего на пятнадцатикнопочную электронную игровую мышь), поэтому и объем внутренней капсулы ограничен, не рассчитан на то, что аксоны вдруг увеличатся в размерах, вследствие чего разросшееся из-за чрезмерно развитой мелкой моторики белое вещество Павнера принялось вытеснять другие важные ткани, и в первую очередь заняло нервные пути, по которым сообщались передний и подкорковый отделы мозга, отвечавшие в том числе и за принятие решений и самоконтроль – видимо, именно этим можно было объяснить как неприличное поведение Павнера в магазине органических продуктов, так и в целом весь его образ жизни в последний год, – и то, как он медленно чах перед компьютером, и бессонницу, и неправильное питание, и бред величия – мол, стану известным писателем, и Лиза ко мне вернется, – и простые парциальные приступы, которых он даже не замечал, спровоцированные не то недосыпом, не то световыми вспышками на экране компьютера, а может, острым химическим дисбалансом из-за недоедания (или же всеми тремя факторами сразу), от которого у него периодически немели конечности, а то вдруг хотелось себя ущипнуть, чтобы искры из глаз посыпались, – Павнер давным-давно обратился бы к врачу по поводу этих симптомов, если бы дорсолатеральная область префронтальной коры его мозга не отключилась: эта часть мозга помогает принимать решения и контролировать эмоции, у тех же, кто старается одновременно делать массу дел, она просто-напросто засыпает, не выдержав переизбытка информации, а пока она спит, решения принимают области мозга, которые отвечают за чувства, и это все равно что дать шестилетке ключи от автопогрузчика, а мозг Павнера действительно был перегружен, поскольку на экране его компьютера была открыто множество дополнительных диалоговых окон, которые в режиме реального времени показывали ему, сколько у врага осталось здоровья, куда и как он сам может двигаться, причем эта информация постоянно обновлялась, были тут и всевозможные таймеры, отображавшие, сколько времени осталось до того, как те или иные ходы снова окажутся доступны, и как именно лучше атаковать врага, чтобы причинить ему максимальный вред, статус каждого из участников рейда, общий для всей группы показатель урона в секунду, схема боя с высоты птичьего полета, где основные участники окрашены разными цветами в зависимости от их роли в бою, и все это помимо собственно игры, на фоне которой горят и мигают все эти диалоговые окна, причем Павнер следил не только за тем, что происходит на экране – хотя и этого хватило бы, чтобы довести до нервного срыва какого-нибудь привыкшего к размеренному образу жизни крестьянина из XVIII века, – но, поскольку он обычно играл сразу шестерыми персонажами, то одновременно следил за событиями на шести экранах, то есть за секунду получал больше информации, чем все воздушные диспетчеры в чикагском международном аэропорту О’Хара вместе взятые, оттого-то область его мозга, отвечавшая за разум и логику, выбросила белый флаг и сдалась, так что центры эмоций просто-напросто отключили любые сигналы, связанные с рассудком, логикой и дисциплиной – проще говоря, чем больше он играл в “Мир эльфов”, тем меньше был способен бросить игру, то есть речь шла уже не о дурной привычке, а о серьезных изменениях в анатомии мозга, о фундаментальном расстройстве нервной системы, вследствие чего мозг в буквальном смысле не позволил бы Павнеру бросить “Мир эльфов”, и Павнер понял это, стоя на южной оконечности континента, гадая, что делать дальше, но так ничего и не придумал, а потому стоял и смотрел на море, как вдруг раздался сигнал тревоги, предупреждавший о приближении врага, камера автоматически повернулась и заметила за спиной у Павнера орка, который следил за ним издалека, в другое время Павнер бросился бы на орка, врезался бы в него щитом, после чего зарубил бы огромной секирой, вот и сейчас, хотя у него не осталось ни щита, ни секиры, вообще ничего, чем можно было бы атаковать орка, он машинально двинулся на врага – но отчего-то не сумел ступить ни шагу, что-то мешало, навалилась вялость, подкатила тошнота, голова закружилась, он вдруг понял, что не может не то что пошевелить рукой, а и сделать вдох (тут надо пояснить, что сгусток крови, образовавшийся в ноге, к этой минуте успел вызвать тромбоэмболию легочной артерии, кровь уже не поступала в легкие, отчего в груди у Павнера разлилась боль, он задыхался, отчаянно пытаясь вдохнуть, в глазах потемнело, словно солнце стремительно закатилось и вместо сумерек сразу же наступила темнота), так что Павнер не напал на орка, и тогда орк сделал к нему шаг, потом другой, с опаской, готовый в любой миг броситься наутек, не спуская глаз с Павнера, который и рад был бы атаковать, но не мог, потому что на грудь навалилась страшная тяжесть, его словно придавило наковальней, орк же, заметив, что Павнер не шелохнулся, снял с пояса кинжальчик и, поколебавшись, нападать или нет, вдруг это ловушка и самый могущественный эльфийский воин его просто-напросто разыгрывает, ударил-таки Павнера в грудь, потом еще и еще, а эльф в набедренной повязке даже не сопротивлялся, стоял себе, пошатываясь, под рев сирен тревоги, полоса здоровья упала до нуля, Павнер с ужасом наблюдал за этим, не силах пошевелиться, сгущалась темнота, поле его зрения сужалось, он уже не мог двигаться, губы и кончики пальцев синели, и вот наконец его израненный эльф упал замертво, Павнер смотрел, как орк пляшет на его трупе, и последнее, что он увидел, прежде чем в глазах померкло, было сообщение от орка: “ОМГ Я ТЕБЯ ЗАПАВНИЛ ЛОЛОЛОЛОЛОЛОЛОЛ!!!!”, и тут Павнер решил, что раздобудет заново все свои сокровища, станет в два раза сильнее, поймает этого сраного орка и убьет его несколько раз подряд, как только сможет отдышаться, пошевелить руками и ногами, ну и хоть что-то увидеть, если уж на то пошло, и несмотря на то, что системы организма стремительно отказывали одна за другой, мозг упорствовал: главное сейчас – убить орка, чего Павнеру было сделать не суждено, потому что сегодня он должен был навсегда выйти из “Мира эльфов”, и если мозг не сумел его заставить, пришлось телу ему помочь.