– Самый могучий из Высших жрецов Тени, – вклинилась Могора, извлекая из своего мешка различные целебные снадобья, – не может выжить без доброй женщины рядом. А раз уж такой не случилось, колдун, привыкай, у тебя есть только я. А теперь уйди с дороги, чтобы я могла заняться этим бедным, беспомощным треллем.

Искарал Прыщ попятился:

– А мне что теперь делать? Ты меня выставила бесполезным, женщина!

– Это не трудно, муж мой. Разбей нам лагерь.

– Я уже приказал мулу этим заняться.

– Это же мул, идиот…

Её слова стихли, когда Могора заметила в стороне отблеск пламени костра. Обернувшись, она увидела большую парусиновую палатку, искусно растянутую, а также обложенный камнями очаг, где под треногой уже закипал котелок с водой. Рядом стоял мул и жевал из своего мешка овёс. Могора нахмурилась, затем покачала головой и вернулась к работе.

– Чаем тогда займись. Найди себе применение.

– Я уже было нашёл! А потом явилась ты и всё испортила! Самому могучему Высшему жрецу в Семи Городах не нужна женщина. Более того, она ему меньше всего и нужна!

– Да ты даже заусеницу исцелить не в состоянии, Искарал Прыщ. У этого трелля в жилах течёт чёрный яд, как блестящая змея. Тут одним Высшим Дэнулом не обойдёшься…

– Ну, началось! Всё это твоё дурацкое ведовство. Высший Дэнул одолеет чёрный яд…

– Возможно, но мёртвая плоть останется при этом мёртвой. Он станет калекой, полусумасшедшим, сердца его ослабнут. – Могора замолчала, затем подозрительно покосилась на мужа. – Престол Тени послал тебя его отыскать, верно? Зачем?

Искарал Прыщ умильно улыбнулся:

– О, теперь у неё возникли подозрения, да? Но я ей ничего не скажу. Только намекну, скромно намекну на свои обширные познания. О да, воистину я знаю, как работает ум моего дорогого Господа – и какой же это извращённый, хаотичный, скользкий ум! Да что там, я знаю столько, что потерял дар речи – ха, только поглядите на неё, глазёнки подозрительно прищурены, будто она начала понимать, что я ничегошеньки не знаю о своём драгоценном, придурковатом боге. Начала понимать и сейчас попробует вывести меня на чистую воду. И под этим напором я, разумеется, паду. – Искарал Прыщ замолк, восстановил на губах улыбку, а затем развёл руками и сказал: – О, дорогая Могора, должны ведь оставаться секреты у Верховного жреца Тени, верно? Секреты – даже от своей собственной жены, увы. Потому я молю тебя более ничего у меня не выпытывать, иначе ты рискуешь испытать на себе непредсказуемый гнев Престола Тени…

– Ты – полный и законченный идиот, Искарал Прыщ.

– Пускай так и думает, – хихикнув, пробормотал тот. – Ну вот, теперь она будет гадать, отчего это я рассмеялся, – нет, не «рассмеялся», а «хихикнул», что, учитывая все обстоятельства, куда более тревожно. То есть, прозвучало как хихиканье, так, наверное, хихиканьем и было, хоть я и впервые его опробовал – или услышал, если уж точнее. «Фыркнуть» – это совсем другое дело. Да только я недостаточно толстый, чтобы фыркать, увы. Иногда мне даже хочется…

– Иди и сиди у костра, который твой мул развёл, – бросила Могора. – Я должна подготовиться к ритуалу.

– Видишь, как её вывело из равновесия это хихиканье? Конечно же, дорогая, а ты играйся в свои ритуальчики, умница моя. А я пока заварю чаю – себе и мулу.

Согретый огнём и тральбовым чаем, Искарал Прыщ следил (насколько только мог разглядеть в темноте) за работой Могоры. Сперва она собрала большие булыжники – все как один повреждённые, треснувшие или иным образом расколотые, – и установила их в песке овалом вокруг трелля. Затем она помочилась на эти камни, передвигаясь невероятной полукрабьей-полуцыплячьей раскорякой, присела над камнем, а затем переходила к следующему противосолонь, пока не вернулась к начальной точке. Искарал подивился удивительной способности так контролировать свои мускулы, не говоря уж о неимоверном объёме мочевого пузыря, который, как видно, достался Могоре. В последние годы его собственные попытки помочиться завершались обычно лишь частичным успехом, а теперь уж даже начать и закончить этот процесс было чрезвычайно непросто.

Удовлетворившись результатом, Могора начала выдёргивать волосы из головы. Их там оставалось совсем немного, но те, что она выбрала, держались так крепко, что Искарал даже испугался, как бы она с себя скальп не сняла, дёргая с такой-то силой. Но, увы, насладиться подобным зрелищем ему не удалось, потому что вскоре, сжимая в руке семь крепких волосков, Могора шагнула в круг так, что ступни оказались по обе стороны от груди трелля. Затем, бормоча какую-то ведовскую скороговорку, она бросила волоски в чернильную черноту над головой.

Инстинкт заставил Искарала проследить взглядом за этими серебристыми нитями, и он с некоторой тревогой увидел, что звёзды над головой вдруг исчезли. Хотя на горизонте продолжали светить ярко и резко.

– О, боги! Женщина! Что ты наделала?

Не обращая на него внимания, Могора отступила из каменного овала и принялась петь на женском языке, которого Искарал, разумеется, не понимал. Как и мужской язык – который Могора называла «галиматьёй» – оставался для неё недоступен. В основном потому, как прекрасно знал Искарал Прыщ, что мужской язык и был по сути галиматьёй, придуманной специально, чтобы сбивать с толку женщин. Известно, что мужчинам слова не нужны, но весьма потребны женщинам. У нас ведь пенисы есть, в конце концов. Зачем слова, если у тебя есть пенис? В то же время у женщин есть две груди, что предполагает разговор, а добрый круп представляет собой отличную пунктуацию, что известно всякому мужчине.

Что же не так с этим миром? Спросишь мужчину, и он ответит: «Не спрашивай». Спросишь женщину и оглохнешь от старости прежде, чем она закончит. Ха! Ха-ха.

Странные нити тонкой паутины начали опускаться в отражённом свете костра, укладываться на тело трелля.

– Это ещё что? – спросил Искарал.

Затем вздрогнул, когда одна из нитей коснулась его запястья, и понял, что это паучиный шёлк, и на конце нити сидит крошечный паучок. Жрец испуганно посмотрел на небо.

– И там пауки? Что за безумие? Что они там делают?

– Тихо.

– Ответь мне!

– Небо наполнено пауками, муж. Они плывут по ветру. Вот, я тебе ответила, так что закрой рот, иначе я туда пошлю тысячу-другую своих сестричек.

Старик захлопнул рот так, что треснули зубы, и подвинулся ближе к очагу. Горите, жуткие твари! Горите!

Трелль оказался уже полностью опутан паутиной. Тысячи, десятки, сотни тысяч пауков сновали по всему телу Маппо Коротышки.

– А теперь, – проговорила Могора, – пришло время луны.

Чернота над головой пропала, когда внезапно вспыхнул серебристый, яркий свет. Взвизгнув, Искарал Прыщ повалился на спину – так его напугало это превращение – и уставился прямо на массивную, полную луну, которая висела так низко, что казалось, протяни руку и коснёшься. Если только посмеешь. Он не смел.