– Ты приехала, чтобы похвалить меня? – спросил он хрипло и иронично. Снял куртку, накинул мне на плечи.

– Нет, – я укуталась плотнее. – Чтобы поговорить.

– Ты могла бы позвонить.

Я наконец-то взглянула ему в глаза.

– Ты тоже мог, Люк.

– Я понял, – сказал он с кривой улыбкой и взял меня за руку. – Ты здесь, чтобы поругаться. Спустимся ко мне в комнату?

– Поругаться? – усмехнулась я.

– Можно даже дважды, – хрипло подтвердил он и погладил большим пальцем мое запястье под брачным браслетом. – Или больше, если останешься на ночь.

Я покачала головой и опустила глаза.

– Я так соскучился, – сказал он тихо. – Но мне не вырваться, Марина. Хорошо, что ты приехала.

В ухе его поблескивала моя серьга – цветок шиповника, рубины и золото, и я некоторое время завороженно смотрела на свою метку. «Я тоже соскучилась», – могла бы сказать я. И так тоскливо было и страшно, что хотелось прижаться, закрыть глаза и помолчать, вдыхая знакомый запах. А потом все же пойти с Люком в его комнату.

Мне настолько этого хотелось, что я высвободила руку. И резче, чем следовало, проговорила:

– Я не за вниманием приехала, Люк. Мне необходима твоя помощь: нужно как-то достать лекарства и оборудование. Иначе госпиталь в Вейне превратится в похоронное бюро. Из Виндерса нам помочь не могут – только если обделить какую-то больницу. Этого я позволить себе не могу.

Муж молчал и хмурился.

– Я планирую в ближайшие дни отослать тебя и матушку с сестрой, – наконец спокойно сказал он. – С госпиталем я решу, завтра же всех раненых увезут и распределят по больницам.

Я не хотела ссориться. Только не здесь, где из-за бесконечных укреплений на нас свинцовой неотвратимой массой двигалась война. Поэтому кротко попросила:

– Не надо. Я нужна здесь, Люк.

– Ты обещала, что уедешь по первому моему требованию, – напомнил он.

Я легко улыбнулась.

– Конечно, я обещала. Ты напугал меня тогда.

– Прости.

– Мне понравилось, – заверила я. Он хмыкнул, и теперь уже я сжала его ладонь. – Не отсылай меня, Люк.

– Это запрещенный прием, детка, – укоризненно сказал он и посмотрел на наши сцепленные руки.

– Для меня это хоть какое-то занятие, – голос мой был почти умоляющим. – Если же появится реальная опасность, я не буду сопротивляться, обещаю.

– Я боюсь за тебя, – сказал он устало.

– А я – за тебя, – нервно парировала я, – но я же не требую, чтобы ты сбежал с фортов. Ну пожалуйста, Люк, – я сделала шаг к нему. – Пожалуйста.

Я и дернуться не успела, как он все-таки прижал меня к себе – и мы несколько минут стояли так, греясь друг о друга. Ветер теперь обтекал нас, не хлеща порывами, а будто бы лаская.

– Пойдем ко мне, – глухо проговорил Кембритч мне в макушку.

Я вздохнула.

– Нет, Люк.

Он помолчал, прижался губами к виску, коснулся языком.

– Мне никто не нужен, кроме тебя.

– Знаю.

– А я нужен тебе.

– Знаю. Но я все еще в ярости, Люк. И из-за этого тоже.

Он подержал меня немного и разжал объятия. Сразу стало холодно. За стеной стремительно темнело – солнце садилось в море.

– Я провожу тебя до машины, – сказал он. – Надеюсь, список необходимых лекарств и оборудования у тебя с собой?

Конечно, он был со мной – перед отъездом я составила его вместе с коллегами. Я отдала лист с записями Люку.

– Будут тебе лекарства, – сказал он, прочитав список. – С оборудованием так категорически не обещаю, но сделаю все возможное. Я что-то еще могу для тебя сделать?

Я выдохнула, обвила его шею рукой и коснулась губами щеки – обещание стоило награды. И снова развернулась к перерытой земле, продолжая держать мужа за руку. Солнце заливало перепаханный лес красноватым жутковатым светом, и вокруг царила мертвая тишина – и я в конце концов сказала:

– Победи в этой войне, Люк. Я знаю, что ты можешь. Сделай это для меня.

Он невесело усмехнулся и повторил:

– Я сделаю все возможное, детка. Обещаю.

В замок я вернулась к ночи, полная непривычного мне умиротворения. После откровений Софи я ехала на встречу с Люком, думая, что опять буду умирать от боли и злости. Эмоции, конечно, никуда не делись: они тлели раскаленными углями под крышкой усталости. Но взрыва не случилось. Ветер на стенах Третьего форта остудил меня, освежил голову, а прикосновения к Кембритчу и вовсе сделали почти счастливой.

Выйдя из машины, я достала телефон.

«Ты не хочешь узнать, добралась ли я домой?» – пальцы бодро набрали сообщение. А когда я почти дошла до крыльца, пришел ответ: «Я знаю, что добралась. Тебя сопровождают, Марина. Иди уже внутрь».

Я хмыкнула, оглянулась: над парком медленно планировал небольшой боевой листолет.

Замок нависал надо мной темной громадой, и я поднялась на крыльцо, думая, что Мартин был прав. Я так хочу простить Люка, что, видимо, выбрала свой личный способ договориться с фамильной гордостью – накормить ее досыта его болью и закрыть эту дверь навсегда.

В Вейне было спокойно. У раненых дежурили санитарки, на кухне погромыхивали посудой – готовили для наших пациентов на завтра, – и даже операционные были пусты. Доктор Кастер наконец-то пошел отдыхать.

Я, проверив обстановку, поднялась в свои покои, приказала дожидающейся меня Марии принести молока с печеньем: нужно было воспользоваться передышкой от токсикоза, которую предоставила Виктория. Но стоило горничной удалиться, как дверь снова открылась и в гостиную вошла леди Лотта.

– Еще не ложишься?

– Нет, заходите, – я откинула голову на спинку кресла и на секунду прикрыла глаза. – Я только вернулась с фортов.

Леди Шарлотта изящно опустилась в кресло напротив.

– Я попросила Ирвинса доложить, когда ты вернешься. Как там мой сын?

– Уставший, – честно сказала я. – Как и все мы, впрочем.

– Я скоро забуду, как он выглядит, – сокрушенно проговорила мама Люка и тут же построжела. – Марина, – деликатно начала она. – Я не вмешиваюсь в ваши с сыном отношения, но не могу промолчать, когда дело касается моего внука. Или внучки. Скажи мне на милость, как тебе в голову взбрело таскать носилки с ранеными? Ты же медик, ты знаешь, к чему это может привести.

Она говорила ласково, без давления, и я почувствовала, что начинаю краснеть.

– И Маргарета ни слова тебе не сказала, несмотря на профильное образование, – укоризненно продолжала внушение моя свекровь, – как и твоя акушерка. Поэтому приходится просить мне. Умоляю, милая, больше никаких тяжестей и подвигов.