– У нас есть две версии вашего паспорта. – Он вручил Фесту манильский конверт. – Будучи на задании, пользуйтесь тем, где более ранняя дата въездной визы. Уничтожьте его перед отъездом. Выезжать будете по документу с более поздней датой получения визы.

– Сколько времени выделено на выполнение задания?

– В смысле, согласно визам? В той, что с более поздней датой, указано, что вы въехали… так, что же там указано?.. Одиннадцатого февраля, по-моему. Так что вам придётся находиться на территории страны как минимум до этого дня. Но сама виза действительна в течение шести месяцев.

Ему не понравилось, как прозвучало это «в течение шести месяцев». Но цель отсрочки даты получения визы на две недели состояла в том, чтобы там было указано, будто он въехал уже после срока выполнения задания. Следовательно, насколько он понял, они планировали, что всё это не продлится дольше двух недель.

Фест положил конверт на колени, стянул зажимы, открыл отгиб и приподнял раскрытый край, чтобы заглянуть внутрь. Там было два немецких паспорта – один из них он вынул и прочитал имя владельца: Клод Гюнтер Райнхардт.

– Интересно. Клодом зовут моего сына.

В честь старика. И моего геройски погибшего брата.

– Взяли тот, что лежал наверху стопки.

– Разумеется. Всего лишь совпадение.

Лицо на фотографии было его собственным. В чертах всегда проскальзывало что-то от избалованного мальчишки, но борода прикрыла изнеженность – к тому же благодаря ей Фест (по собственному мнению) несколько походил то ли на Зигмунда Фрейда, то ли на Эрнеста Хемингуэя. В костюме он, наверно, смотрелся несколько грузно, но зато ощущал себя солиднее. Даже в Штатах его и дальше заставляли проходить какие-то курсы, включая довольно сложную в физическом плане оперативную подготовку. Однако ему было тридцать шесть лет и два месяца. Это не могло длиться вечно. На самом-то деле он думал, что покончил с американскими загранкомандировками…

– Въедете по вашему собственному паспорту. По тому, с которым приехали сюда.

– Разумеется.

Как только молодой человек расплатился за кофе с булочками и собрался уходить, он напустил на себя нестерпимо небрежный вид и обмолвился как бы между прочим о пароле и отзыве, времени и месте, намеченных для инструктажа Феста в Сайгоне.

Теперь Фест не доверял гонконгским таксистам. Он решил не оставаться на обед, вышел за два часа, без труда прибыл в аэропорт и сел, наблюдая за тем, как собираются для отлёта домой его спутники – бодрые состоятельные азиаты, возвращающиеся с отдыха в Гонконге, Бангкоке или Маниле: суетливо перетаскивают хозяйственные сумки пастельных цветов, улыбаются, даже смеются. Каких людей предстоит увидеть во Вьетнаме, он не знал – должно быть, затравленные, измученные войной народные массы, сгорбленные плечи, непроницаемые лица; а впрочем, он особо и не думал об этой войне, никогда не ожидал, что приедет и увидит её, и послан был сюда по недосмотру – как и все остальные. Стюардесса выдала ему фиолетовый саквояж с эмблемой вьетнамских авиалиний, он уложил его, не наполнив ничем, на колени, засмотрелся на облака, задремал и дремал почти до вечера, пока та же самая стюардесса не тронула его за плечо и не сообщила, что они снижаются в небе над Таншоннятом.

На обветшалом терминале, набитом солдатами – как американцами, так и азиатами, заставленном горами ящиков и прочего багажа, он нашёл нужного человека – негра с табличкой «МИКЕР ИМПОРТС» в руках.

– Мистер Райнхардт, – представился человек, – меня зовут Кеннет Джонсон. С вами ещё кто-нибудь есть?

– Не знаю.

– И я не знаю. Но мы примем всех прибывших.

Этот человек умел хранить бодрость духа. Никого больше с ним не было.

– Как долетели?

– Все полёты оканчиваются на земле.

– Именно так утверждают утки. Чёрт возьми, – воскликнул он, – и кто только выдумывает все эти пароли?!

– Не знаю, – повторил Фест и не добавил ничего, хотя понимал, что здесь, вероятно, неплохо было бы ввернуть какую-нибудь остроту.

Они вышли через парадный вход к ряду такси, у которых подскакивали и размахивали руками шофёры, и Джонсон сказал:

– Вас уже заселили под фамилией «Райнхардт» в заведение под названием «Куан Фо Са». Документы ведь у вас на Райнхардта, верно?

– Правильно.

– Вот и хорошо. Ступайте же, мистер Райнхардт.

– Не понимаю.

– Мне дальше ехать нет смысла. Моя задача – удостовериться, что вы прибыли на место.

– Ясно.

– Завтра вы меня ещё увидите. Но только краем глаза.

– На инструктаже?

– Да. Но только краем глаза.

– Мне надо будет использовать тот же пароль и отзыв?

– Нет. Я буду там и представлю вас как полагается.

Они пожали друг другу руки, Кеннет Джонсон усадил его в такси, коротко переговорил с водителем и ушёл.

– Вы говорите по-английски?

– Да, сэр. Чуть-чуть.

– Знаете ли вы, где моя гостиница?

– Да, сэр. Гостиница «Куан Фо Са».

– Что это значит?

Ответа не последовало. Такси въехало в сам город, прокатилось по проспекту, заставленному зданиями, выкрашенными то в розовый, то в голубой, то в жёлтый, замедлило ход, остановилось, сдвинулось на расстояние пары машин, остановилось. Водитель сказал ему, что сейчас Новый год. Все куда-то едут.

– Какой сейчас наступает год? – спросил Фест. – Год Собаки? Год Козы?

Водитель ответил, что не знает. Более крупный транспорт огибали гудящие потоки мотоциклов. Один пронёсся мимо них с пассажиркой на дамском седле – она сидела, скрестив лодыжки, и читала журнал. Двигатели кашляли выхлопными газами. По обочинам дороги тянулись шеренги довольно-таки чахлых на вид пальм. На тротуаре, развалившись, сидела четвёрка уличных мальчишек – они играли в карты на сигареты.

Зачем понадобилось задерживать его в Гонконге, если можно было вручить документы здесь же, в Сайгоне?

Поток снова тронулся. На надгробиях какого-то крохотного кладбища Фест заметил эмблемы в форме свастики, да и на дверях небольшого кладбищенского храма тоже были вырезаны свастики. Это зрелище повергло его в шок. Годами не видел он ни одного такого символа, кроме как на фотографиях. Включая два-три снимка отца. Фест искал глазами уличные вывески и вообще какие-нибудь ориентиры, пытаясь составить мысленную карту территории, понять, где находится. Проверил часы. Через девятнадцать часов его проинструктируют относительно графика и методов. Резковатая манера Кеннета Джонсона свидетельствовала о многом. Коллеги держали его на некотором расстоянии. Возможно, он был прислан сюда по душу какого-нибудь американца – даже, может, и самого Кеннета Джонсона.

Когда он вышел из такси и направился к гостинице, шёл небольшой дождь, но прохладнее от этого не стало. У входа прямо на своих снятых сандалиях сидела какая-то женщина. Он предположил, что американцы здесь не останавливаются