Фицджеймс зажигал трубку. Табак у него уже давно кончился. Я не хотел знать, чем он теперь ее набивает.

— Для того чтобы под ними могли укрыться команды всех восемнадцати лодок, даже если в конечном счете мы возьмем с собой всего десять, — негромко сказал он.

Большинство людей в лагере уже спали. Замерзшие часовые, притопывая ногами, расхаживали взад-вперед сразу за пределами освещенного фонарем пространства.

— Мы будем прятаться под парусиной, когда пойдем по чистой воде к устью реки Бака? — спросил я.

Мне никогда не представлялось, как мы сидим на корточках под парусиной и настилом из досок. Я всегда воображал, как мы весело гребем при ярком солнечном свете.

— Возможно, мы не пойдем на лодках по реке, — сказал Фицджеймс, попыхивая трубкой, набитой чем-то похожим на сухие человеческие экскременты. — Если летом воды вдоль берега освободятся от льда, капитан Крозье примет решение плыть морем.

– До самой Аляски и Санкт-Петербурга? — спросил я.

– По крайней мере до Аляски, — сказал капитан. — Или, возможно, до Баффинова залива, если прибрежные проходы во льдах откроются к северу. — Он сделал несколько шагов вперед и осветил фонарем лодки на санях.

– Вы знаете, что это за лодки, доктор?

– А они что, отличаются от предыдущих, капитан?

Я обнаружил, что страшная усталость побуждает человека высказываться честно, не испытывая смущения.

– Да, — ответил Фицджеймс. — Вот эти две, привязанные к специальным саням мистера Хани, называются тендерами. Безусловно, вы видели их, когда они стояли на палубе или на льду рядом с кораблями в течение последних трех зим.

– Да, конечно, — сказал я. — Но вы говорите, они отличаются от вельботов?

– Сильно отличаются, — сказал капитан Фицджеймс, снова зажигая трубку. — Вы заметили на них мачты, доктор?

Даже при тусклом свете фонаря я видел две мачты, торчащие над каждым судном. В парусиновом тенте были искусно прорезаны и аккуратно обметаны отверстия для них. Я сообщил капитану о своих наблюдениях.

– Очень хорошо, — сказал он, без малейшего намека на снисходительность в голосе.

– А эти разборные мачты не разобрали намеренно? — спросил я, скорее с целью показать, что я внимательно слушал все предшествовавшие пояснения, нежели по какой-либо иной причине.

– Они не разборные, доктор Гудсер. Это мачты люгерного вооружения… или, возможно, они известны вам под названием гафельных. Они постоянные. И вы видите рули под кормой? И выступающие кили?

Я видел.

– Из-за рулей и килей эти лодки нельзя волочить по льду, как вельботы? — осмелился предположить я.

– Совершенно верно. Вы правильно диагностировали проблему, доктор.

– Разве рули нельзя снять, капитан?

— В принципе, можно, доктор Гудсер. Но выступающие кили… их вдавит в днище или, наоборот, вырвет из него при прохождении через первую же торосную гряду, не правда ли?

Я снова кивнул и положил руку в рукавице на планширь.

– Мне кажется или эти четыре судна действительно несколько короче вельботов?

– У вас отличный глазомер, доктор. Двадцать восемь футов длины против тридцати у вельботов. И они тяжелее. Вдобавок у них прямоугольная корма.

Я только сейчас заметил, что у этих двух лодок, в отличие от вельботов, имеются резко выраженные нос и корма. Ничего похожего на каноэ.

— Скольких человек вмещает тендер? — спросил я.

– Десятерых. Это восьмивесельное судно. На нем хватит места для незначительного количества припасов и останется место, чтобы всем укрыться внизу во время шторма, даже в открытом море. За счет двух мачт парусность у тендеров вдвое больше, чем у вельботов, но, если нам придется подниматься по реке Бака, «большой рыбной», от тендеров будет меньше толка, чем от вельботов.

– Почему? — спросил я, чувствуя, что мне уже следует знать ответ, что капитан уже объяснял мне.

– У них осадка больше, сэр. Давайте взглянем на следующие две лодки… ялы.

Я рассмотрел следующие два судна.

— Они, похоже, длиннее тендеров, — заметил я.

– Так и есть, доктор. Тридцать футов длиной… как вельботы. Но они тяжелее, доктор. Даже тяжелее тендеров. Тащить ялы по льду на санях — дело очень трудное, уверяю вас. Мы и досюда-то еле-еле доволокли их. Вполне возможно, капитан Крозье предпочтет оставить ялы здесь.

– В таком случае не стоило ли просто оставить их у кораблей? — спросил я.

– Нет, — помотал головой Фицджеймс. — Нам необходимо выбрать такие судна, на которых у сотни человек больше шансов продержаться несколько недель или месяцев в открытом море или даже на реке. Вам известно, доктор, что эти лодки — все эти лодки — оснащаются по-разному для морского и речного плавания?

Теперь настала моя очередь помотать головой.

— Неважно, — сказал капитан Фицджеймс. — Мы подробно разберем различия между речной и морской оснасткой судна как-нибудь в другой раз — предпочтительно теплым солнечным днем, когда будем находиться далеко к югу отсюда. Теперь оставшиеся восемь лодок… Первые две — это полубаркасы. Следующие четыре — корабельные шлюпки. И последние две — ялики.

— Ялики вроде значительно короче остальных, — заметил я. Капитан Фицджеймс попыхал своей зловонной трубкой и кивнул, словно я изрек некий перл мудрости из Священного Писания.

— Верно, — печально сказал он. — Длина яликов всего двенадцать футов против двадцати восьми у полубаркасов и двадцати двух у корабельных шлюпок. Но ни первые, ни вторые, ни третьи не оснащаются мачтами и парусами, и все они маловесельные. Боюсь, людям в них придется туго, коли мы выйдем в открытое море. Я не удивлюсь, если капитан Крозье решит оставить их здесь.

«Открытое море?» — подумал я. Мысль о плавании на любом из этих суденышек по любой акватории шире реки «большой рыбной», представлявшейся мне подобием Темзы, никогда прежде не приходила мне в голову, хотя я не раз присутствовал на различных совещаниях, где обсуждалась такая возможность. Глядя на маленькие и довольно хрупкие на вид полубаркасы, ялики и шлюпки, я подумал, что людям, вышедшим на них в море, останется лишь провожать взглядом двухмачтовые тендеры и одномачтовые вельботы, скрывающиеся за горизонтом.

Но люди на маломерных суденышках будут обречены. Как людей разделят на команды? Или капитаны уже определили состав команд, втайне от всех?

И к какой лодке приписали меня — на какую участь обрекли?

— Если мы решим воспользоваться лодками малого размера, мы будем тянуть жребий, кому на какую сесть, — сказал капитан. — Места же в тендерах, ялах и вельботах будут распределены между санными командами.

Должно быть, я испуганно уставился на него.

Капитан Фицджеймс рассмеялся хриплым смехом, перешедшим в надсадный кашель, и выбил золу из трубки, постучав чашечкой о башмак. Ветер усилился, и стало очень холодно. Я понятия не имел, сколько сейчас времени, хотя знал, что уже за полночь. Стемнело часов семь назад, самое малое.