Урза ощутил прилив горячего, молодого гнева; и гнев подсказал ему, что делать. Если бы он мыслил разумно, он бы попытался отступить, начать переговоры, отложить все на другой день. Но теперь все его тело пронизывала боль, и эта боль рождала гнев. И Урза поступил так, как повелел ему гнев.

Он снял защиту, которая всегда возникала сама собой всякий раз, когда они с Мишрой сходились один на один. Вместо этого он взял силу камня и обратил ее против брата, впервые в жизни напав на него.

Он вложил в Камень силы весь свой гнев, вложил туда всю свою ярость, всю свою любовь и всю свою ненависть к Мишре, все то, что он пережил за годы, когда они своими руками, ведя друг против друга войну, уродовали и собственную жизнь, и мир, в котором жили. Все это он вложил в камень, и тот нанес противнику единственный всесокрушающий удар.

В момент удара Урза почувствовал, как у него внутри что-то надломилось. Ему показалось, что в его теле что-то лопнуло от напряжения. В одно мгновение он понял, что младший брат был прав.

Он никогда не понимал, в чем подлинная сила.

Вплоть до этого мига.

Урза понял, что сила исходит из него самого, не из устройства, не из камня. И эту силу он вложил в камень и послал ее в сердце своего брата.

Грудь Мишры взорвалась, из нее словно вылетел огненный шар, и младший из братьев, испустив ужасающий крик, рухнул на землю. Огонь охватил его одежду, он изо всех сил пытался сбить пламя, объявшее его целиком. Затем он вскочил и бросился прочь, скрывшись в клубах дыма.

Урза долго смотрел ему вслед. И он понял, почему Мишра так силен. Одежда Мишры сгорела, превратилась в прах, сгорела и кожа. И Урза увидел металл. Урза видел его всего лишь миг, но этого было достаточно. Вместо ребер у Мишры были стальные прутья, вместо мускулов — тяги и пружины.

Его брата уничтожили его собственные машины. Он сам стал одной из них.

Урза ощутил, что нанесенный им удар изменил его. Он открыл потайную дверь, которую уже не закрыть.

Отныне он чувствовал мир так, как никогда не чувствовал. Он чувствовал заключенную в себе силу и силу, заключенную в земле, земле у себя под ногами.

И эта земля кричала от боли. Нет, не только земля Аргота — весь материк Терисиар содрогался в предсмертном крике. Они с братом долгие годы вгрызались в землю, надеясь взять себе ее богатства, и нанесли ей непоправимый ущерб. Оскверненная ими земля кричала, молила о передышке. Она просила дать ей успокоение.

Краем глаза Урза заметил, что к нему опять кто-то приближается. Он поднял Камень силы. Но на этот раз из дыма, спотыкаясь и кашляя, вышел Тавнос. За спиной у него висел какой-то мешок. Урзе показалось, что его бывший ученик выглядит старше его самого.

— Урза, — сказал Тавнос, — машины вышли из-под контроля.

Урза обновленными глазами посмотрел на поле боя. Если раньше дым скрывал от него все, то теперь он увидел на одном из холмов таинственного повелителя, подчинившего своей воле их с братом машины.

— Появился демон из Фирексии, — продолжил Тавнос. — Он напал на меня и на Ашнод. Ашнод сказала, что я должен принести тебе вот это. — Бывший подмастерье вынул из мешка силекс. — Урза, ты слушаешь меня?

Урза взглянул на чашу и еще раз прислушался к мольбам земли,

— Я слушаю тебя, — сказал он. — Ты не поверишь, но никогда прежде я не слушал тебя так внимательно, как сейчас.

— Надо отступать, — сказал Тавнос, — убираться отсюда прочь. Если только твой брат найдет нас…

— Мой брат уже побывал здесь, — сказал Урза, — и он вернется снова. — Изобретатель принял силекс из рук Тавноса и едва прикоснулся к чаше, как стенания израненной земли зазвучали громче. Воздух вокруг Урзы содрогался от криков боли, но слышал их только он.

— Ашнод сказала, что эту штуку надо наполнить воспоминаниями о земле, — сказал Тавнос. Затем он помялся и добавил: — Я не знаю, как это понимать.

— А я знаю, — сказал Урза, и это была правда. Едва коснувшись чаши, он понял, для чего она нужна и как ею пользоваться. Это знание прошло сквозь него, как удар молнии.

— Бежим, — сказал Тавнос.

— Нет, — тихо сказал Урза.

— Урза, ты ранен… — начал Тавнос, но Урза жестом оборвал его.

— Нет, — твердо сказал изобретатель. — Все кончено, здесь и сейчас, для меня и для него. Для нас обоих. — На миг его взгляд задержался на лице Тавноса, и Урза сказал: — Тебе же в самом деле следует отыскать безопасное место. Место, где можно спрятаться.

— Урза, я не…

— Не спорь со мной! — громовым голосом произнес Урза, и его глаза налились гневом. — Найди самую глубокую пещеру, самое удаленное дерево, самую крепкую крепость. Найди место, где сможешь укрыться, немедленно!

Тавнос исчез, и Урза остался на холме один. Впрочем, лишь на миг, потому что справа от него раздалось громыхание и скрежет чего-то металлического. С каждым мигом звук становился все громче. Мишра возвращался, и на этот раз он привел с собой механического дракона.

Гигантская машина выплыла из дыма и двинулась вверх по холму к раненому ученому. Урза подумал: «Мишра привел дракона не с собой, а в себе. Вернее, себя в нем…»

У брата обгорела почти вся плоть, Мишра превратился в клубок проводов и пружин, с которых капала какая-то маслянистая жидкость. Кабели его тела соединялись с кабелями механического дракона — того самого, что был в Корлинде. Машина и человек стали единым целым.

Лицо Мишры пострадало не сильно, если не считать длинного обожженного шрама на левой щеке. Рваная, отслоившаяся кожа хлопала по обнажившемуся металлу, механическая челюсть открывалась и закрывалась, изрыгая проклятия. Подбородок щеки был залит чем-то красным, возможно кровью, но Урза уже не был в этом уверен.

Увидев чудовище, в которое превратился его брат, изобретатель понял, что нужно делать. Он произнес магическое слово и призвал на помощь энергию, заключенную в земле.

В тот же миг склон холма, по которому взбирался Мишра-дракон, обрушился вниз, увлекая за собой чудовище. Низвергающиеся потоки грунта опрокинули человека-машину, и она скатилась на дно долины.

Урза понимал, что оползень не сможет остановить его переполненного ненавистью брата, он сможет лишь задержать его. Но и этого времени достаточно.

Урза уселся на землю, скрестил ноги и поставил силекс на колени. Руны спиралью сбегались от краев к центру чаши, но Урзе не нужно было их читать. Та сила, которая текла отныне в его жилах, даровала ему понимание, он мог не только слышать мольбу земли, но и говорить с чашей. Кровь из зияющей на лбу изобретателя раны каплями стекала в медный сосуд, окрашивая вырезанные на его дне значки.

Урза воззвал к своей памяти, извлек из ее глубин все, даже самые незначительные моменты жизни и поисков и усилием воли поместил их в чашу. Он вспоминал Аргив и Корлис, он вспоминал свои мастерские, башни, «голубятню» в Крооге, земли, над которыми он пролетал и за которые сражался, он вспоминал о Керских горах и пещерах Койлоса.