— Здорово живете! — поздоровался я.

Мужчина кивнул в ответ и предостерегающе поднес палец к губам.

— Понял, понял, — зашептал я в ответ, подходя к нему поближе. — По-английски разговариваете? — осведомился я, приблизившись вплотную. — Или, может быть, по-русски?

Хозяин дома отрицательно покачал головой и для убедительности развел руками. Договориться на словах было невозможно, но я не растерялся. Завидев на столе карандаш, я схватил его и поводил над столом, изображая готовность что-то нарисовать. Мужчина понимающе улыбнулся, нагнулся и извлек из-под своего стула густо исписанную и явно детскую книжку. Единственным относительно чистым местом на ней была тыльная сторона обложки. Первым делом я изобразил домик и две фигурки в нем. Уткнув в одну из них грифель, я второй рукой указал себя в грудь. Вторую фигурку я постарался отождествить с моим «собеседником». Тот что-то прошелестел и энергично задвигал бровями. От домика я протянул дорогу, которую разрисовал деревьями, не забыв отметить положение сторон света. От дороги я прочертил уходящий в сторону пунктир, около которого как можно более натуралистично выписал Лау Линь, в остроконечной шляпе и более крупного Юджина. Чтобы особо подчеркнуть его национальную принадлежность, я вложил ему в руку флаг, на котором изобразил характерные полосы и звезды. От удивления лицо хозяина даже перекосилось. Он потыкал пальцем в фигурку девушки и дал мне понять, что не понимает, что вьетнамская женщина делает в лесу с незнакомым американцем. В ответ я изобразил бинты и у того и у другого и, не ограничившись этим, пририсовал даже струйки крови, текущие по земле. Брови хозяина дома сурово сошлись на переносице, и он, приподняв мою руку, взглянул на часы. Была половина третьего. Он вновь взял мою руку и ногтем указательного пальца показал на цифру «6». Светло уже в пять утра, надо бы пораньше подняться. И я более настойчиво постучал по цифре «5».

На том мы и порешили. Боясь, что меня забудут взять с собой, я прикорнул тут же у дверей, то и дело просыпаясь, промучился до рассвета. В экспедицию поначалу собрались только три человека, с одними носилками, но я кричал, ругался и все же добился того, чтобы пошли хотя бы шестеро. Вторых носилок в деревне не нашлось, и вместо них вьетнамцы прихватили обычные — строительные. Еще одна проблема возникла тогда, когда мы начали выбирать основное направление движения. Оказалось, что от деревни в лес уходили аж три дороги, и никто из собравшихся толком не знал, откуда я к ним заявился. Не знал этого и я, поскольку был в таком состоянии, что мало что соображал. Наконец мне удалось втолковать им, что, подавая сигнал, я стрелял один раз и в деревне должны быть два человека, которые точно знали, на какой из дорог был произведен этот выстрел.

Начались поиски очевидцев. Вскоре к нам присоединился совсем низенький, согнутый радикулитом старичок со своим внуком, который уверенно заявил, что стреляли именно в них. В результате на выручку раненых мы двинулись только в половине седьмого, причем я настоял, чтобы с собой взяли много чая и хоть какой-нибудь еды. Шли довольно долго, и мне не раз начинало казаться, что мы идем вовсе не туда. Но меня каждый раз успокаивали, давая понять, что направление выдерживается правильно. Вскоре нашелся и мой пистолет, что несколько успокоило мои разыгравшиеся нервы. Добрались и до брошенных мною на дороге сучьев, и теперь уже я уверенно встал во главе поискового отряда. Есть хотелось неимоверно, и я принялся потихоньку отщипывать тесто от продолговатой лепешки, выданной мне для раненых. Было ужасно стыдно, но я ничего не мог с собой поделать, поскольку исстрадавшийся без еды желудок настойчиво требовал насыщения. «Вот тебе и поездка в экзотическую страну, — невесело размышлял я, высматривая очередную путевую метку, — вот тебе, дружок, и героические подвиги! Почему-то все время приходится бороться не с врагами, а с голодом и с недостатком времени для сна. О каких приключениях буду потом рассказывать в полку? О том, как жрали вареных змей, да от комаров отбивались? Стыдоба!»

Прошли последний поворот, и я непроизвольно ускорил шаг. Сердце мое буквально трепетало от наваливающегося на мои плечи подспудного ужаса. Едва я на секунду закрывал глаза, как тут же передо мной возникали два неподвижных, распластанных по земле тела, пожираемых жуками и ящерицами. Завидев знакомое дерево, я не выдержал и, насколько хватило сил, затрусил к нему, отшвыривая попадающиеся на пути ветви. Вот мелькнул в траве и женский силуэт, и я, словно бы ослабев, рухнул около неподвижно лежащей Лау Линь на колени. Приложился губами к ее пылающему лбу, зачем-то пощупал пульс. Сзади шумно подбежали крестьяне.

— Скорее, — принялся я бестолково размахивать руками и командовать, — грузим ее в первую очередь.

— Что случилось, кто здесь? — вдруг забормотал очнувшийся пилот.

Разодрав заплывшие гноем веки, он рассмотрел меня и из последних сил с жалобным стоном перевалился набок.

— Да возблагодарит вас Господь, — принялся бормотать он, силясь подползти к брошенным неподалеку носилкам, — да будут счастливы ваши дети…

Что он там нес еще, меня в тот момент ничуть не интересовало, поскольку все мои заботы были только о Лау Линь. Вставив в ее рот бутылку с чаем, я, как мог, напоил и собственноручно уложил на носилки. Правда, пришлось ее уложить на строительные носилочки, поскольку Юджин был для них слишком велик. Теперь спасение раненых зависело только от нас. Вновь встав впереди отряда, я постарался задать максимально возможную скорость передвижения, но довольно быстро скис и, в основном, был вынужден догонять стремительно передвигающихся носильщиков. Все же нагрузки, выпавшие на мою долю, оказались слишком велики и, кроме того, сумка с электронными блоками, которую я не доверил никому, изрядно тормозила меня своей неуклюжей тяжестью. В результате я добрел до деревни только к обеду, когда и Лау Линь и Юджина уже увезла машина «скорой помощи», присланная из расположенного в соседнем городке подземного госпиталя.

Душа моя буквально рвалась не мешкая идти за ними, но бренное тело отказывалось повиноваться. Не обращая внимания на что-то расспрашивающих меня жителей, я словно сомнамбула забрался в кучу рисовой соломы, громоздящейся прямо посреди деревни, и провалился в глухой, обморочный сон. Как мне потом говорили, я проспал двадцать восемь часов. Разумеется, видя бедственное состояние, меня вскоре перенесли в дом и уложили на постель, но я никак не отреагировал на все это.

* * *

Итак, проснулся я, вернее сказать, очнулся, лишь к вечеру следующего дня. Открыл глаза и с удивлением осмотрелся по сторонам. В моем воспаленном мозгу продолжали прокручиваться какие-то кошмары, и я никак не мог вспомнить, как я оказался в этом помещении и что, собственно, со мной происходит. Ощутив жажду, попытался встать, но ничего из этого не вышло. Поднятая было рука безвольно упала за голову, а ноги даже не отреагировали на сигнал, пришедший из моей как-то нехорошо звенящей головы. Но тут же у моего изголовья появилась девочка лет двенадцати, которая поднесла к моим губам носик фарфорового чайничка. Сделав несколько глотков, я устало прикрыл глаза и мгновенно провалился в дремотное оцепенение. Приходили какие-то люди и кругами ходили вокруг моей кровати, что-то негромко бормоча. Со мной проделывали какие-то странные манипуляции, и вскоре я ощутил в левом бедре даже укол шприца, но все это было как в тумане, словно и не со мной вовсе. Я то и дело погружался в сказочный мир бредовых видений, где двуручным мечом сокрушал надсадно воющие самолеты, которые потом с наслаждением топтал своими огромными ногами, слушая, как хрустят их распадающиеся на части костяные панцири.