В ее действиях было что-то церемониальное. Наверное, потому, что она снимала с него одежду очень медленно. Аккуратно отставила ботинки в сторону, сложила брюки, рубашку, пиджак. Когда он был полностью обнажен, она повела его в ванную, где вода благоухала тонкими ароматами и горели свечи, создавая мягкое сияние, умноженное зеркалами.

Он шагнул в ванну, погрузился всем телом в воду, улегся так, чтоб только голова осталась на поверхности. Хелен подложила ему под голову надувную подушечку и сказала:

— Закрой глаза. Расслабься. Ничего не делай. Старайся не думать. Аромат тебя расслабит. Сосредоточься и вдыхай.

— Что это? — спросил он.

— Особое зелье Хелен.

Он слышал, как она двигается вокруг ванны: захлопнулась Дверца шкафчика, с шорохом упала на пол одежда. И Хелен оказалась рядом, ее рука окунулась в воду. Он открыл глаза: она переоделась в мягкий махровый халат, оливковый цвет которого бросал на кожу теплые блики. В ее руке была мягкая губка с лужицей геля для душа.

Хелен начала легонько тереть мужа губкой.

— Я не спросил тебя про твой день, — проговорил он.

— Тсс, — шепнула она.

— Нет. Расскажи мне. Это поможет мне отвлечься от Хильера и следствия.

— Тогда ладно, — сказала она, но голос ее был тих; она с легким нажимом провела губкой по его руке. От этого прикосновения Линли снова закрыл глаза. — Сегодня у меня был день надежды.

— Рад слышать.

— Проведя глубокие исследования, мы с Деборой выбрали восемь магазинов, где можно найти хорошую крестильную одежду. Мы договорились встретиться завтра и посвятить весь день экскурсии.

— Прекрасно, — сказал он. — Конфликт исчерпан.

— Мы надеемся. Кстати, можно будет взять «бентли» на завтра? Наверняка у нас покупок наберется больше, чем влезет в мою машину.

— Но ведь речь идет об одежде для младенца, Хелен! Новорожденного младенца. Сколько места может для этого понадобиться?

— Да. Конечно. Но ведь есть и другие вещи, Томми…

Он издал добродушный смешок. Она принялась за вторую его руку.

— Ты можешь устоять перед всем, кроме соблазна, — сказал он.

— У меня высокая цель.

— Разумеется, разве может быть иначе?

Но тем не менее он сказал жене, чтобы она брала «бентли» и насладилась поездкой по магазинам. А сам он полностью отдался наслаждению, которые доставляли действия Хелен.

Она помассировала ему шею и размяла мышцы плеч. Попросила чуть нагнуться вперед, чтобы потереть ему спину. Потом занялась его грудью и пальцами надавила на какие-то точки на лице супруга, отчего все напряжение, скопившееся в нем за день, куда-то исчезло. После этого она то же самое проделала с его стопами, и он превратился в теплый кисель. А то, что было у мужа чуть повыше, она оставила напоследок.

Губка скользила по ногам все выше, выше, выше. И вот губка уплыла, а рука Хелен продолжала делать что-то под водой, и Линли вдруг застонал.

— Да? — проговорила она.

— Да. О да.

— Еще? Сильнее? Как?

— Просто делай, что делаешь. — Он выдохнул. — Бог мой, Хелен. Ты очень шаловливая девочка.

— Я перестану шалить, если хочешь.

— Ни в коем случае.

Линли открыл глаза и встретился с ней взглядом. Она улыбалась, глядя на него сверху.

— Снимай халат, — потребовал он.

— Хочешь посмотреть на меня и вдохновиться? По-моему, тебе это уже не нужно.

— Не нужно, я ко всему готов, — ответил он. — Просто сними халат.

И когда она выполнила просьбу, Линли сменил позу, чтобы жена могла присоединиться к нему. Она вошла в ванну, намеренная оседлать мужа, и он потянулся к Хелен, помогая ей опуститься в воду.

— Ну-ка, скажи нашему Джасперу Феликсу, пусть подвинется, — сказал он.

— Думаю, он будет совсем не против, — ответила Хелен.

Барбара Хейверс включила телевизор, чтобы во время утреннего ритуала (кофе, сигареты и печенье с мармеладом) он составил ей компанию. В комнате стоял жуткий холод, и она подошла к окну, чтобы посмотреть, не выпал ли за ночь снег. Оказалось, что не выпал, но бетонную дорожку перед домом покрыл черный покров льда, который зловеще поблескивал в свете фонаря, свисающего с крыши. Барбара вернулась к смятой постели, борясь с желанием забраться туда и дождаться, пока электрический обогреватель не разгонит стужу. Однако она знала, что времени на это нет, поэтому стянула с кровати одеяло и замоталась в него. И в таком вот виде, все еще зябко подрагивая, Барбара смогла добраться до кухни и включить чайник.

За спиной у нее новостная программа потчевала зрителей последними сплетнями из жизни знаменитостей. По сути своей они состояли из сообщений, кто с кем нынче спит — вопрос, волнующий британскую публику с неизменной остротой, — и кто кого бросил ради кого.

Барбара поморщилась и налила вскипевшую воду в кофеварку, нагнулась над раковиной и постучала пальцем по сигарете, зажатой между губ, чтобы стряхнуть столбик пепла, по возможности поближе к сливному отверстию. Кошмар какой-то, думала она, все с ума посходили. Сошелся с этой, сошлась с этим. Хоть кто-нибудь в этом мире оставался в одиночестве хотя бы на пять минут — кроме самой Барбары, разумеется? Казалось, вся нация, каждый человек занимается только тем, что заканчивает отношения с одним и с максимальной скоростью переходит к следующему. Одинокая женщина воспринимается безусловно и однозначно как неудачница, и, куда ни глянешь, этот ярлык преследует тебя повсюду.

Она положила на стол пачку печенья и вернулась к кофеварке. Направив пульт дистанционного управления на экран, выключила телевизор. Чувства сейчас были слишком расстроены, чтобы задумываться об одиночестве. В ушах до сих пор звучали слова Ажара о том, повезет ли ей когда-нибудь стать матерью, и в нынешнем состоянии лучше держаться от размышлений на эту тему как можно дальше. Поэтому она откусила добрую половину печенья и решила отвлечься от мыслей о соседе и о замечании относительно ее семейного положения, а еще не вспоминать об одной входной двери, которую не открыли, когда Барбара постучалась. Разумеется, никто не мог развлечь лучше, чем ее любимый мужчина из Люббока. Она вставила диск в музыкальный центр и повернула ручку громкости на максимум.

Бадди Холли услаждал слух и душу, а она доедала второе печенье и допивала третью чашку кофе. Он воспевал радости своей короткой жизни с такой страстью — и так громко, — что она едва расслышала телефонный звонок, когда направлялась в ванную принять утренний душ.

Она приглушила Бадди и сняла трубку, где знакомый голос назвал ее по имени.

— Барбара, дорогуша, это вы?

Это была миссис Фло (в более официальных случаях — миссис Флоренс Маджентри), возглавляющая дом для престарелых в Гринфорде, где последние пятнадцать месяцев находилась мать Барбары в компании с несколькими пожилыми дамами, столь же нуждающимися в профессиональном уходе.