Хардин делает паузу, барабанит пальцами и начинает:

– Прости меня. Тесса, ты должна понимать, что это началось до того, как я познакомился с тобой. – Его взгляд молит о пощаде.

Я с трудом могу выдавить из себя:

– Расскажи.

– В ту ночь… вторую ночь… на вечеринке, когда ты пришла. Мы играли в «Правду или действие»… И Нэт спросил, девственница ли ты…

Он закрывает глаза, словно собираясь с мыслями.

О нет! Если бы мое сердце могло разорваться по-настоящему, так и было бы. Это невозможно. Это не может происходить. Не сейчас. Не со мной.

– Продолжай, – говорит Джейс и подается вперед, наслаждаясь зрелищем.

Хардин бросает на Джейса такие свирепые взгляды, что, если бы сам не был во всем виноват, убил бы его.

– Ты сказала, что да… и это навело кое-кого на мысль…

– Кого навело на мысль? – прерывает Молли.

– Меня… навело меня на мысль, – признается Хардин. Его взгляд не отрывается от меня. Но от этого не легче. – Что… было бы прикольно… поспорить.

Он опускает голову, а из моих глаз льются слезы.

– Нет! – Я задыхаюсь и делаю шаг назад.

Сумятица в мыслях мешает разобраться, понять услышанное. Затем растерянность сменяется болью и гневом. Всплывают воспоминания, собираются воедино…

«Держись от него подальше». «Будь осторожна». «Иногда ты думаешь, что знаешь людей, но это не так». «Тесса, я должен кое-что тебе сказать».

Все проговорки Молли, Джейсом, даже самим Хардином прокручиваются в памяти снова и снова. В глубине души я всегда понимала, что чего-то не знаю. Из маленького зала, кажется, пропал весь воздух, мне нечем дышать. Столько раз мне делали подсказки, а я была слишком ослеплена Хардином, чтобы понять!

На что он спорил? На то, что я буду с ним жить?

– Ты знала? – спрашиваю я Стеф.

Я не могу больше смотреть на Хардина.

– Я… я много раз собиралась рассказать тебе, Тесс. – Ее глаза наполняются виноватыми слезами.

– Я в это не верил, даже когда он говорил, что победил, показывая презерватив, – хихикает Джойс, наслаждаясь шоу.

– Да? Я тоже! Хотя была простыня. Как ты мог отрицать кровь на простыне! – смеется Молли.

Простыня. Вот почему она валялась в его машине…

Я знаю, что должна что-то сказать, что угодно. Но голоса нет. Жизнь течет по-прежнему: люди в баре едят и пьют, не замечая наивной девушки с разбитым сердцем в трех метрах от себя. Как жизнь может продолжаться, когда я слежу, как Тристан опускает голову, как плачет Стеф и как Хардин смотрит на меня?

– Тесса, прости.

Он делает шаг ко мне, и у меня нет сил даже отодвинуться от него.

Раздается ядовитый голос Молли:

– В этом есть драматический момент, который все оценят. Помните, когда мы были здесь последний раз? Стеф сделала Тессе дурацкий макияж, и Хардин с Зедом боролись, кому отвезти ее в комнату. – Она смеется и продолжает: – Хардин отвез тебя в комнату, верно? У него была водка! Ты думала, он пьян, верно? Ты помнишь, я позвонила ему, когда он был там? – Мгновение она смотрит на меня, словно ожидая ответа. – На самом деле той ночью он должен был выиграть пари. Он утверждал это, но Зед твердил, что ты не могла дать ему так быстро. Я думаю, Зед был прав, но все же ты дала ему быстрее, чем я ожидала, так что хорошо, что я не делала ставок…

Мир исчезает – остаются только ужасный голос Молли и глаза Хардина.

Раньше я никогда не чувствовала себя так отвратительно. Такого уровня унижения и потери я не могла себе даже представить. Все это время Хардин играл со мной. Все эти объятия, поцелуи, улыбки, смех, «я люблю тебя», секс, планы на будущее – все это сгорело на хрен без всякого следа. Каждый его шаг, каждая ночь, каждая мелочь были спланированы – и все об этом знали, кроме меня. Даже Стеф, которую я считала своей подругой. Я смотрю на него, позволяя себе минуту слабости. Он просто стоит – стоит, словно только что не разрушился мой мир, словно он не унизил меня перед всеми.

– Тебе будет интересно узнать, что стоила ты не очень много, несмотря на то что Зед несколько раз пытался поднять цену. Но, получив с Джейса, Логана и Зеда деньги, Хардин вполне может позволить себе купить тебе ужин, – смеется Молли.

Джейс допивает пиво и орет:

– Я только жалею, что пропустил это «Я тебя люблю!» у всех на глазах. Говорят, прикольно было.

– Заткнись, мать твою! – орет Тристан к всеобщему удивлению. Если бы я не так окаменела изнутри, я бы, наверное, тоже удивилась. – Пошли вы все. Ей и так уже достаточно!

Хардин делает ко мне шаг.

– Детка, пожалуйста, скажи что-нибудь…

И это его «детка» наконец возвращает мне дар речи.

– И ты еще осмеливаешься меня так называть! Как ты мог так поступить со мной? Ты… ты… я не могу… – Так много накипело, что я просто не знаю, что сказать в первую очередь. – Я не буду ничего говорить, потому что это именно то, чего ты хочешь.

На словах я гораздо увереннее, чем чувствую себя. Внутри я сгораю, и сердце мое лежит на полу, под подошвами Хардина.

– Я знаю, я все испортил, – начинает он.

– Ты испортил? Ты испортил? – кричу я. – Почему? Только скажи, почему я?

– Потому что ты была там, – говорит он, и его честность меня добивает. – И был азарт. Я не знал тебя, Тесса. Я не знал, что влюблюсь в тебя.

Упоминание о любви вызывает у меня совсем иное чувство, чем последние несколько недель, я чувствую, что меня тошнит.

– Ты болен. Ты, мать твою, болен! – кричу я, выбегая за дверь.

Это слишком. Рука Хардина хватает меня за запястье, но я вырываюсь и, развернувшись, бью его по лицу. Сильно. Гримаса боли на его лице приносит мне некоторое удовлетворение.

– Ты все разрушил! – кричу я. – Ты взял у меня то, что тебе не принадлежит, Хардин. Это предназначалось тем, кто любил меня, любил искренно. Это было твое, только твое, и все это ты променял – на деньги? Из-за тебя я испортила отношения с мамой. Я все бросила! Мне нужен был кто-то, кто бы любил меня и не заставлял страдать. Ты отвратителен.

– Я люблю тебя, Тесса. Я люблю тебя больше всего на свете. Я собирался рассказать тебе. Я пытался, чтобы не они тебе рассказали об этом. Я хотел, чтобы ты об этом никогда не узнала. Вот почему меня не было всю ночь: я пытался заставить их не говорить тебе. Я собирался рассказать тебе сейчас, когда мы живем вместе и когда это не имеет никакого значения.

Я уже не контролирую свои слова.

– Ты… ты… Боже, Хардин! Что с тобой, черт возьми? Ты думаешь, что убедить всех не рассказывать мне – это достижение? Если я не знаю, значит, все хорошо? Ты думал, раз мы живем вместе, я позволю этому продолжаться? Вот почему ты так хотел, чтобы аренда была и на мое имя! О господи. Ты псих!