Государь высоко ценил Витте и не смог отказать своему любимцу: «По мне, так хоть на козе женись – лишь бы дело шло. А насчет развода еврейки твоей я Победоносцеву скажу». Витте заплатил мужу возлюбленной двадцать тысяч рублей отступных, и Матильду Исааковну развели в три дня. Женитьба на ней, правда, дорого обошлась самолюбию Витте: его перестали приглашать на придворные балы, а в высшем свете стали гулять злые эпиграммы в адрес «молодоженов».

Своих детей у Витте не было, и он удочерил Верочку, дочь мадам Лисаневич. А когда та, повзрослев, вышла замуж, не только признал и полюбил внука Лёвушку, но и, по слухам, переписал в его пользу духовную…

Витте между тем снова и снова дергал на сонетку, безуспешно призывая проводника.

– Ну и порядки нынче на железной пороге, – сокрушенно возмутился он. – Никогда не дозовешься проводников – спят, что ли? Матильда, душа моя, ты не распорядишься ли насчет чаю?

Та с готовностью направилась к двери купе, но Новицкий галантно задержал даму:

– Позвольте, я сам схожу, Матильда Ивановна…

Не слушая возражений, Новицкий выскочил в узкий, шатающийся под ногами коридор и, перебирая руками латунные поручни, направился в конец вагона. Дверь в служебное купе была раскрыта, но проводников на месте не оказалось. Пожав плечами, Новицкий направился еще дальше, в рабочий тамбур.

Проводники были там и, судя по перепачканным сажей рукам и лицам, безуспешно воевали с нежелавшим разгораться ведерным самоваром.

– Любезные, в чем дело? – сделал строгое лицо Новицкий. – Почему пассажиры не могут вас дозваться?

– Да вот, ваша милость, самовар проклятущий! – с плачущим лицом отозвался один из проводников. – Не разгорается, хоть ты тресни!

Второй, ожегши пассажира неприязненным взглядом, отвернулся.

Новицкий заглянул в топку самовара, доверху набитую крупными щепками и бумажными обрывками.

– Кто же так разжигает? – подивился Новицкий. – Новички, что ли? Самовара прежде не видели?

Проводники угрюмо промолчали.

– Ну-ка, вытащи все из топки, – решил взять дело в свои руки Новицкий.

Когда труба была освобождена, он зажег скрученную бумагу, сунул ее в самый низ, уложив сверху несколько тонких щепочек. А когда те занялись, добавил щепок потолще. Самовар весело загудел.

– Вот таким образом! – довольно констатировал подпоручик. – Вы, любезные, погодите дальше заправлять, пусть разгорится как следует сначала…

– Благодарствую, ваша милость. Ручки вот свои перепачкали.

– Ничего, в умывальнике вымою, – махнул рукой Новицкий. – Как закипит, во второе купе три стакана принести надо. Что у вас к чаю имеется-то?

Имелось, как выяснилось, не слишком много: пиленый сахар и утрешняя булочная мелочь.

– Ладно, на ближней станции сам куплю, – решил Новицкий. – Когда станция-то?

Проводники переглянулись. Один, ухватив себя рукой за подбородок, нахмурил брови:

– Минск, должно? – неуверенно предположил он. – А по времени в расписание глянуть надо.

– Эх ты, голова! Орша – следующая станция, любезный! А до Минска еще ехать да ехать!

Вернувшись в купе к Витте, Новицкий рассказал супругам, как им всем «повезло» с проводниками. Витте возмутился:

– Быть того не может, чтобы отдел эксплуатации железной дороги выпустил поезд с этаким комплектом проводников! Во всяком случае, пока я служил по железнодорожному департаменту, такого не было, – поправился он. – Впрочем, нынче нравы другие. Забастовки какие-то, брожения умов… Так что давайте без чая разбираться, Андрэ – что мы имеем-с?

Новицкий разложил на столике свои бумаги, и, чуть смущаясь неотрывно следящих за ним огромных зеленых глав Матильды Ивановны, принялся излагать свои соображения:

– На Варшавском вокзале столицы негласный смотр пассажиров первого-второго классов, произведенный опытными чинами полиции, не выявил среди них лиц, причастных к революционной деятельности. Тем паче – лиц, состоящих на тайной службе охранки, то бишь платных агентов. В Витебске, как вы изволили заметить, Сергей Юльевич, мне передали список всех пассажиров нашего поезда. Подозрительных личностей среди них тоже не отмечено. Стало быть, если ваши подозрения небеспочвенны, то исполнитель либо хорошо маскируется, либо выехал из столицы ранее, и вполне может сесть на наш поезд в Варшаве либо Берлине.

– Таким образом, Андрэ?..

– Таким образом, Сергей Юльевич, продолжаем выполнять строжайшие меры безопасности. Наружные двери всех купе вагона[213] держать под замком, и на станциях не открывать ни под каким видом. Никому! – решительно потребовал Новицкий. – Внушите это, прошу вас, вашей свите, а также бонне и камердинеру. Пусть хоть генерал стучится – не пускать, пока я с ним сам не поговорю!

– А как быть с чаем? С нашим питанием, наконец? – поинтересовалась супруга Витте.

– Обеды из станционных буфетов будем вам приносить мы с Матвеем: от проводников наших, как я погляжу, толку мало.

– А как же Берлин? – помрачнел Витте. – Насколько я знаю, там мне собирался нанести визит вежливости если не сам рейхсканцлер фон Бюлов, то кто-то из его кабинета. Что, его тоже не пустим?

– Берлинская полиция предупреждена и гарантировала оцепление вокзала и серьезную ближнюю охрану, – возразил Новицкий. – Думаю, там нам опасаться нечего. Впрочем, Сергей Юльевич, давайте сначала доедем до Берлина! Полковник Лавров, не вдаваясь в подробности, обещал нынче же вечером предпринять какие-то усилия по выяснению личности возможных исполнителей. Депешу от него я ожидаю не позднее, чем мы прибудем в Минск.

– А как же он?..

– Не знаю, Сергей Юльевич! Хоть стреляйте – не знаю! – твердо заявил Новицкий.

⁂

…Вечером 6 июля 1905 года, в день отъезда Витте на Портсмутскую мирную конференцию, у пятиэтажного доходного дома Дубровина остановился экипаж с взмыленными лошадьми. Выскочивший из кареты человек в алой черкеске и большой мохнатой папахе, звеня шпорами, неистово затрезвонил колокольчиком в дверь квартиры домохозяина.

– Где хозяин? – с сильным акцентом закричал горец в лицо перепуганной прислуге.

Не дожидаясь ответа, он ловко проскочил мимо лакея и лихо козырнул вышедшему на шум главе русских черносотенцев статскому советнику доктору Дубровину. Того вечерний переполох оторвал от ужина – Дубровин что-то дожевывал и не успел даже снять заткнутую за воротник салфетку.

– Адъютант его сиятельства князя Шеваршидзе[214]! – отрапортовал ему визитер. – Князь шлет вашему превосходительству горячий привет и просит незамедлительно оказать медицинскую помощь его любимому племяннику, сыну Владетельного князя Абхазии. Вся надежда только на вас, господин доктор! Прошу, дорогой, быстрее!