в объектив ближайшей телекамеры. — А это самое чудесное, что когда-либо случалось с человеком.

Снова загрохотал судейский молоток, заорали присутствующие в зале, чтобы заглушить меня. Телевизионщики отвернули от меня свои камеры, а всех зрителей, кроме главных шишек, удалили. Я понял, что сказал что-то очень важное, и теперь по телевизору наверняка транслируют органную музыку.

Когда шум утих, судья объявил, что процесс окончен и мы с Мадж признаны виновными в дезертирстве. Терять нам было нечего, и я решил ответить.

— Теперь я понял вас, несчастных, — начал я. — Вы не способны существовать без страха. Единственное, что вы умеете, — с помощью страха заставить себя и других что-то делать. Единственная ваша радость в жизни — смотреть, как люди трясутся от страха, что вы что-то сотворите с их телами или отберете у их тел.

— У вас только один способ добиться чего-нибудь от людей, — вставила свое слово Мадж, — запугать их.

— Оскорбление суда! — закричал судья.

— И у вас только один способ запугать людей — не давать им покинуть тело, — добавил я.

Солдаты сграбастали нас с Мадж и поволокли к выходу из зала суда.

— Вы начинаете войну! — вскричал я.

Все замерли на месте, и воцарилась гробовая тишина.

— Мы и так воюем, — неуверенно произнес генерал.

— А мы нет, — ответил я. — Но будем воевать, если вы сию же секунду не развяжете меня и Мадж. — В фельдмаршальском теле я был суров и убедителен.

— У вас нет оружия, — сказал судья. — Нет «ноу-хау». Вне тел амфибии — ничто.

— Считаю до десяти. Если вы нас не развяжете, — сказал я ему, — амфибии займут каждое тело в вашей шайке, промаршируют с вами до ближайшего утеса и прямиком с него. Здание окружено. — Само собой, я блефовал. Одна личность может одновременно занимать только одно тело, но враги об этом, к счастью, не подозревали. — Один! Два! Три!

Генерал сглотнул, побелел и неопределенно махнул рукой.

— Развяжите их, — слабым голосом проговорил он.

Перепуганные солдаты с радостью выполнили приказ. Мы с Мадж были свободны. Я сделал несколько шагов, направил свой дух в противоположном направлении, и красавец фельдмаршал со всеми своими медалями и побрякушками загрохотал со ступенек, словно дедушкины напольные часы.

Я понял, что Мадж пока не со мной. Она все еще оставалась в меднокожем теле с шартрезовыми волосами и ногтями.

— Кроме того, — услышал я ее голос, — в уплату за причиненное нам беспокойство это тело должно быть прислано мне в Нью-Йорк — в хорошем состоянии и не позднее понедельника.

— Да, мэм, — только и сказал судья.

Когда мы вернулись домой, парад как раз домаршировал до местного хранилища, командующий освободился от своего тела и принес мне извинения за свое поведение.

— Забудь, Херб, — сказал я ему, — не надо извиняться. Ты ведь не был самим собой — ты расхаживал в теле.

Это главное преимущество в жизни амфибий — после избавления от страха люди прощают тебя, что бы ты ни натворил за время пребывания в теле.

Есть, конечно же, и некоторые издержки — издержки бывают во всем. Нам по-прежнему приходится время от времени работать — нужно ведь присматривать за хранилищами и готовить пищу для общественных тел. Но это издержки мелкие, а все крупные на самом деле нематериальны, просто люди по старинке не могут перестать беспокоиться о том, о чем они беспокоились до того, как превратились в амфибий.

Как я уже говорил, старики, наверное, так до конца к этому и не привыкнут. Вот и я частенько ловлю себя на том, что переживаю: что же случилось с платными туалетами — бизнесом, которому я посвятил тридцать лет жизни.

Молодежь ничто не связывает с прошлым, и они, в отличие от стариков, даже не слишком беспокоятся о хранилищах.

Так что, я полагаю, эволюция скоро сделает следующий шаг, как случилось с теми первыми амфибиями, которые вылезли из грязи на солнце и больше уже не оглядывались.

ЭПИКАК

© Перевод. С. Лобанов, 2021

Н-да, давно уже пора кому-нибудь взять да и рассказать о моем друге ЭПИКАКе. Он, знаете ли, обошелся налогоплательщикам в 777 434 927 долларов 54 цента. Люди имеют право знать, за что платят такие сумасшедшие деньги. Когда доктор Орман фон Кляйгштадт только-только построил его по заказу правительства, газетчики подняли шумиху. И вдруг все стихло — ни звука, ни малейшей информации. То, что произошло с ЭПИКАКом, никакой военной тайны, в общем-то, не представляет. Правда, армейские шишки пытались представить все именно так. На самом деле история закончилась большим пшиком. ЭПИКАК не оправдал возложенных на него надежд, хоть и стоил огромных денег.

И это, кстати, вторая причина рассказать о моем друге, оставить о нем добрую память. Может, военщину он и разочаровал, однако это не значит, что машина не проявила благородства, величия и таланта. Да, мой лучший друг был именно таким, упокой Господь его душу.

Выглядел он машиной, зато человеческого в нем было побольше, чем в ином двуногом. Вот потому-то, по мнению армейских чинов, затея с ним и не удалась.

ЭПИКАК занимал около акра площади на четвертом этаже лаборатории физики Виандотского университета. Отвлечемся на минутку от его душевных качеств. ЭПИКАК — это семь тонн радиоламп, проводов и рубильников; все это рассовано по стальным ящикам и подключено к стодесятивольтовой сети переменного напряжения, что твой тостер или пылесос.

Фон Кляйгштадт и военные хотели создать суперкомпьютер, который просчитает курс ракеты из любой точки старта на Земле до второй снизу пуговки на мундире Джо Сталина, если будет нужно. Или, если должным образом подкрутить всякие настройки, просчитает экипировку дивизии морпехов для десантной операции, рассчитает все до последней сигары и ручной гранаты. И между прочим, с этим он справлялся.

С компьютерами поменьше у армейских чинов дела задались, поэтому они были целиком и полностью за большой компьютер, когда тот еще находился в стадии проектирования. Любой военнослужащий-снабженец, имеющий отношение к стратегическому планированию, скажет вам: математическая точность выкладок, требующихся на современном поле боя, далеко за гранью способностей мозга жалкого человеческого существа. Большая война требует большой точности, больших счетных машин. А ЭПИКАК, насколько всем известно, самый большой компьютер в мире. Вообще-то он оказался слишком большим даже для Кляйгштадта, так и не понявшего до конца