Выздоровление Джека затянулось на месяцы. Рана зажила, но он исхудал и страдал от постоянной усталости. Роли остался с ним. Он не обращал внимания на приказ об отъезде в Новую Зеландию, а штабные врачи в Александрии не настаивали на этом. Госпиталь был безнадежно завален ранеными; на счету был каждый санитар. Кроме того, необходимость в его возвращении в Новую Зеландию уже не имела такого значения, как раньше, — с тех пор как Тим Ламберт узнал, что Роли уже не на передовой. Время от времени Роли писал домой и получал письма от Мэри и Ламбертов. Приходили письма и для Джека МакКензи. Роли не знал, читает ли он их. Сам Джек никому не писал.

В декабре 1915 года британское командование эвакуировало всех с побережья Галлиполи, которое уже стали называть исключительно «бухтой АНЗАК». Отступление войск прошло упорядоченно и без дальнейших потерь. Британцы вытащили своих людей с турецкой земли почти незаметно для местных. После отступления окопы подорвали.

Роли взволнованно рассказал Джеку об успешной акции.

— И под конец они наподдали тем ребятам! — воодушевленно говорил он. — Во время взрывов подохла куча турок!

Джек опустил голову.

— А ради чего, Роли? — негромко поинтересовался он. — Сорок четыре тысячи погибших с нашей стороны, а у турок, говорят, еще больше. И все впустую.

Ночью ему опять приснилась битва в окопах. Он снова и снова вонзал штык и лопату в тела своих противников. В сорок тысяч тел… Когда Джек проснулся, выкупавшись в поту, он написал Глории об отступлении отрядов АНЗАК. Джек знал, что она никогда не прочтет его письмо, но ему стало легче, когда он рассказал эту историю.

Зимой Джека мучил ужасный кашель. Военный врач, увидев его худобу и бледность, диагностировал туберкулез и отдал приказ о переводе Джека в санаторий под Саффолком.

— В Англию, сэр? — поинтересовался Роли. — А нельзя нас домой? Там наверняка есть лечебные заведения для легочных больных…

— Там нет военных заведений, — только и сказал врач. — Вы, О’Брайен, конечно же, можете ехать домой. Мы даже будем рады. Конечно, вы принесли огромную пользу, но госпиталь постепенно пустеет. Если кто-то заметит, что мы эксплуатируем гражданского…

— Но официально меня не увольняли, — заметил Роли.

— У вас есть приказ на марш, устаревший на полгода, — улыбнулся врач. — Делайте что хотите, О’Брайен, но уходите отсюда. Мне все равно, если вы проберетесь на уходящий в Англию корабль. Но госпиталь вам нужно покинуть, пока кто-нибудь не отправил вас во Францию!

Переброшенные из Галлиполи войска частично использовались во Франции, а частично — в Палестине.

Роли нашел себе работу на вокзале, пока Джек лежал под слабым английским весенним солнцем и глядел на этот раз в матово-голубое небо. Когда получалось, парень навещал своего мистера Джека, а когда услуги санатория были расширены до оказания помощи инвалидам войны, он даже нашел работу санитара. Тим Ламберт снова отпустил его, но попросил регулярно сообщать о состоянии здоровья Джека. Он писал, что его мать, миссис Гвин, очень сильно встревожена. Роли вполне понимал ее тревогу. Строгая миссис О’Браейн, мать Роли, устроила бы ему взбучку, если бы он целый год держал ее в неведении относительно своего здоровья и благополучия. Однако в ответ на его упреки Джек молчал, равно как и на предложение написать надиктованное им письмо.

— Что я должен писать, Роли?

Джек смотрел, как спеет на полях пшеница; слушал пение жнецов и наблюдал за тем, как осень окрашивает листья в желтый цвет. Зимой смотрел на снег, но все равно видел перед собой окровавленный берег Галлиполи. Прошел еще один год, а он все не выздоравливал. Иногда он думал о Шарлотте, но Гавайки находился далеко, еще дальше, чем Америка, где еще могла быть Глория.

— Три с половиной года, и по-прежнему идет война… — бормотал Роли, листая газету, лежавшую на столике рядом с постелью Джека. Стоял очень теплый для этого времени года день, и сестры вывели больных в сад. Считалось, что свежий воздух необычайно целебен. Свежий воздух и покой. — Чем же все это закончится, мистер Джек? Кто-нибудь победит или же мы будем сражаться вечно?

Джек пожал плечами.

— Все уже проиграли, — негромко произнес он. — Но в конце концов, конечно же, будет большая победа — у кого бы то ни было. Кстати, у меня тоже есть повод праздновать. Врачи отправляют меня домой.

— Серьезно, мистер Джек? Мы едем домой? — Круглое лицо Роли, на котором, впрочем, война тоже оставила свой след, озарилось улыбкой.

Джек слабо улыбнулся.

— Они собирают транспорт для инвалидов войны. Все с ампутациями, все слепые, которые не смогли или не захотели сразу ехать домой…

Большинство жертв Галлиполи отправили из Александрии в Полинезию. Однако к этому моменту мужчины Аотеароа все еще оставались во Франции и в других местах боевых действий. Чаще всего их некоторое время лечили в Англии, прежде чем становилось ясно, что они нормально перенесут путешествие.

— Так я ведь тоже могу поехать с вами, — обрадовался Роли. — Разве им не нужны санитары?

— Они ищут добровольцев среди медсестер, — ответил Джек.

Роли просиял.

— Занятно, — произнес он после паузы. — Когда все начиналось, я хотел на войну, чтобы меня перестали звать «медбратом», а теперь я готов надеть юбку, чтобы сойти за «сестру»!

И вот она, Новая Зеландия. Первый взгляд на Южный остров — для тех, кто еще мог видеть. Джек знал, что должен быть благодарен судьбе. Но он по-прежнему не чувствовал ничего, кроме холода. А ведь от одного только вида острова, окутанного туманом, из которого, словно паря в небе, медленно вздымались вершины далеких Альп, захватывало дух. Корабль должен был причалить в Данидине. Джек вдруг подумал, известил ли Роли об их прибытии Тима Ламберта, а Ламберты, в свою очередь, — Гвинейру. Если да, то семья наверняка будет ждать его на причале. Джек приходил в ужас от этой мысли. Но у него были вполне реальные шансы на то, что все окажется не так. Из-за войны почта приходила с большим опозданием; даже в обычное время должно было сильно повезти, чтобы его письмо пришло в Греймут раньше, чем они.

В Данидине Джека снова отправят в госпиталь. Впрочем, ненадолго: он считался здоровым.

— Вы уже не кашляете, шумов в легких нет… Единственное, что мне не нравится, это ваша слабость, — заявил ему врач в Англии. — Но тут вы сами должны кое-что предпринять. Вставайте, ходите! Побольше участвуйте в жизни, сержант-майор МакКензи!

В последние дни в Александрии Джек с удивлением узнал, что за храбрость в битве за Одинокую сосну его снова повысили и наградили орденом. На этот кусок металла он даже ни разу не посмотрел.

— Хочешь взять себе? — спросил он, когда Роли пожурил его за это. — Вот, возьми орден, ты заслужил его больше, чем я. Покажи его своей Мэри, надень его, когда будешь брать ее в жены. Ни один человек не спросит у тебя подтверждения.