Сказала также, что о своём приходе во Францию охотно скажет правду, но не обо всём; и что и через восемь дней всего не скажет.

Мы, епископ, сказали ей, чтобы она спросила совета у асессоров о том, должна ли она присягнуть или нет. На это она ответила, что охотно скажет правду о своём приходе, но не более; и чтоб ей об этом больше не говорили.

Мы сказали ей тогда, что она станет подозрительной, если не захочет присягнуть, что скажет правду. Ответила, как ранее. Опять мы предложили ей присягнуть точно и безусловно.

– Охотно скажу то, что знаю, но не всё.»

Ей хотелось жить, и она, в общем, надеялась, что каким-то чудом вырвется из их рук, – это стало особенно ясно в последующие дни. Но моментами она уже теперь понимала всё с совершенной ясностью. Она вдруг сказала им:

– Мне здесь нечего делать. Я пришла от Бога. Отошлите меня к Богу, от Которого я пришла.

Они делали для этого действительно всё возможное: «Обязуемая и убеждаемая присягнуть, под страхом быть признанной виновной в выдвинутых против неё обвинениях, ответила: оставьте это!

Наконец мы потребовали от неё присяги и ещё раз убеждали её говорить правду о том, что относится к процессу, говоря ей, что отказываясь таким образом, она подвергает себя большой опасности. Тогда она сказала:

– Я готова присягнуть, что буду говорить то, что знаю и что относится к процессу, но не всё, что знаю».

Эта формула давала ей возможность в дальнейшем отводить, как не относящиеся к делу, те вопросы, на которые она не имела права или не была в состоянии ответить.

«Так она и присягнула».

Кошон опять передал председательствование Боперу. На его вопрос она ответила, что не ела со вчерашнего полудня.

Они хотели знать, продолжает ли она и теперь ещё слышать советы нездешнего мира. Она вполне удовлетворила их интерес:

– Я слышала Голос и вчера, и сегодня. Три раза я слышала его вчера: первый раз утром, второй – в час вечерни, и третий раз – когда звонили к Ave Maria… Я слышу его много чаще, чем об этом говорю.

Они хотели подробностей:

– Я спала, и Голос меня разбудил… Нет, он разбудил меня, не прикасаясь ко мне… Я поблагодарила его, но я сидела в постели (скованная, как всегда, и поэтому она не могла встать на колени – С. О.), я сложила руки. И после этого я попросила совета, что мне отвечать на суде. И Голос мне сказал, чтоб я отвечала смело. Я попросила, чтобы Голос попросил для меня совета у Господа, и Голос сказал мне, чтоб я отвечала смело и что Бог меня укрепит.

Сказал ли ей Голос что-нибудь, прежде чем она помолилась?

– Голос мне что-то говорил, но я не всё поняла. А когда я пробудилась, Голос мне сказал, чтоб я смело отвечала.

Случалось ли, что Голос менял свои указания?

– Ни разу я не нашла у него хоть бы два противоречивых слова. Сегодня ночью я слышала, как он мне сказал, чтобы я отвечала смело.

И обращаясь к Кошону, сказала:

– Вы говорите, что вы – мой судья; будьте осторожны, потому что я действительно послана Богом и вы подвергаете себя большой опасности.

Запретил ли ей Голос отвечать на некоторые вопросы?

– На это я вам не отвечу. И я получила некоторые откровения, касающиеся моего короля, о которых я вам не скажу.

Они настаивали.

– Я не знаю, что я должна вам сказать… Дайте мне две недели сроку, и я вам отвечу на это… А если Голос мне запретил, – что вы тогда скажете?.. Будьте уверены, что не люди запретили мне.

Прошлой ночью дал ли ей Голос совет о том, что она должна отвечать?

– Если Голос мне это открыл, я этого не поняла как следует… Я не знаю, должна ли я отвечать или нет, пока мне это не будет открыто. Я верю твёрдо, что этот Голос приходит от Бога и по Его повелению, – так же твёрдо, как я верю в христианскую веру и в то, что Господь искупил нас от адских мучений.

Эта «дерзновенная уверенность» в общении с Богом станет одним из главных пунктов выдвигаемого против неё обвинения. Между тем иначе это вообще не бывает: «Всё, что я могу сказать, – говорит, например, об этом состоянии св. Тереза Авильская, – это то, что душа видит себя соединённой с Богом и в ней остаётся такая уверенность в этой милости, что в ней не может возникнуть об этом ни малейшего сомнения». «Объяснить» эту уверенность Тереза никогда не могла даже своему духовнику.

«– Каким же образом, – спросил я батюшку отца Серафима, – узнать мне, что я нахожусь в благодати Духа Святого? – рассказывает Мотовилов.

– Это, ваше Боголюбие, очень просто, – отвечал он мне, – поэтому-то и Господь говорит: „вся проста суть обретающим разум“… находясь в этом разуме, и апостолы всегда видели, пребывает ли Дух Божий на них или нет, и, проникнувшись им и видя сопребывание с ними Духа Божия, утвердительно говорили, что дело их свято и вполне угодно Богу. Этим и объясняется, почему они в посланиях своих писали: „изволися Духу Святому и нам“, и только на этих основаниях и предлагали свои послания, как истину непреложную, на пользу всем верным, – так святые апостолы ощутительно сознавали в себе присутствие Духа Божия…

– Надобно, – сказал я, – чтобы я понял это хорошенько!.. Тогда о. Серафим взял меня весьма крепко за плечи и сказал мне:

– Мы оба теперь, батюшка, в Духе Божием с тобою».

И Мотовилов увидал на нём то сияние несотворённого света, которое в Шиноне Карл VII видел на Жанне, а сам ощутил «такую тишину и мир в душе, что никакими словами не выразить», и «необыкновенную радость во всём своём сердце» – ту сияющую радость, которую в Лошском замке Бастард Орлеанский видел на лице Жанны.

«– Вы сами теперь в полноте Духа Божия, иначе вам нельзя было бы меня таким видеть, – продолжал преп. Серафим. – Вера наша состоит „не в убедительных человеческия мудрости словесех, но в явлениях духа и силы“. Вот в этом-то состоянии мы теперь с вами и находимся… Ну, уж теперь нечего более, кажется, спрашивать, ваше Боголюбие, каким образом бывают люди в благодати Духа Святого!»

– Этот Голос – от Бога, – продолжала Жанна. – И мне кажется, что я говорю вам не всё, что знаю; и я больше боюсь провиниться перед ними, сказав что-нибудь, что не понравится Голосам, чем боюсь отвечать вам… А насчёт вашего вопроса – я прошу вас дать мне отсрочку.

Думая, что они поймали её, они спросили, запрещает ли Бог говорить правду.

– Мои Голоса велели мне сказать некоторые вещи королю, а не вам. Ещё сегодня ночью Голос сказал мне много вещей для блага короля. Мне хотелось бы, чтобы король узнал это сейчас же, хоть бы мне пришлось зато, как говорится, не пить вина до самой Пасхи: у него стало бы намного веселее на душе…

Опять они попытались поймать её «словесами человеческой мудрости»: разве она не может упросить Голоса, чтобы они это открыли её королю?

– Не знаю, сделали бы они это, – это в воле Господней, как Ему угодно… Он, конечно, может открыть это моему королю – как бы я была этому рада!..