– Я знаю точно, – продолжала она, – что мой король получит королевство Французское, – знаю так же точно, как то, что вы здесь передо мною и меня судите. Я бы умерла, если бы не откровение, которое утешает меня каждый день!

Они её перебили вопросом: что она сделала со своей мандрагорой? Этот магический корень, как известно, мог давать способность предвидения.

– Не было у меня никогда никакой мандрагоры!

Они вернулись к видениям и опять начали ловить её на гордыне.

– Бывала ли я в смертельном грехе, я не знаю; мне кажется, что таких греховных дел я не делала… Да не будет никогда угодно Богу, чтобы я когда-либо была в смертельном грехе, и да не будет Ему угодно никогда, чтобы я совершила уже или совершила бы ещё такие дела, которые легли бы на мою душу!

Трибунал стал добиваться шинонской тайны.

– Я вам уже говорила, что не скажу вам того, что касается короля.

В чём заключался знак?

– Я вам всегда отвечала, что этого вы из меня не вытянете!.. Того, что я обещала держать в тайне, я вам не скажу. Я это обещала в таком месте, что не могу этого сказать, не нарушив клятвы.

Кому она что обещала?

– Святой Екатерине и святой Маргарите. Они от меня этого не требовали, я сама их попросила принять мой обет. Слишком много людей спрашивали бы меня, если бы я этого не обещала.

(Мне кажется, ясно, что тут, говоря о «знаке», она говорит уже не о тайне короля, а о своей собственной тайне: она сама, по собственной воле, дала обет никогда не говорить об этом своём прославлении.)

Когда она дала свой знак королю, видела она над его головой корону?

– Я этого не могу вам сказать, не нарушив клятвы.

Это первое упоминание о «короне». Его можно понять как очередную попытку судей выяснить наощупь, каким образом она узнала Карла VII; тогда можно предположить, что они действительно сами подсказали ей аллегорию, которую она потом развила, о том, что «ангел» принёс «корону», т. е. обещание коронации. Но можно также предположить, что через своих информаторов, которые, по-видимому, были у них очень высоко в арманьякском лагере (или, может быть, от неё самой через провокацию Луазелера), судьи, с такой настойчивостью искавшие с самого начала явления света и ангела, имели некоторые сведения о действительном видении Карла VII.

Откуда взялась та корона, которой Карл VII венчался в Реймсе?

– Кажется, король удовольствовался той, которая оказалась в Реймсе… Но потом ему принесли другую, гораздо более роскошную. Он не хотел терять время… А если бы он подождал, он короновался бы другой короной, в тысячу раз более драгоценной.

На простую вещественную тему она как будто начала отвечать простыми вещественными подробностями: в момент коронации официальная драгоценная корона действительно не могла быть использована, потому что вместе со всеми королевскими регалиями находилась ещё в руках англичан в Сен-Дени и только позднее перешла в руки Карла VII. Но по мере того как она говорит, из-за материальных подробностей как будто всё больше выступает аллегория (или нечто иное).

Видела ли она эту другую корону?

Она попыталась уйти от этой темы:

– Я ничего не могу сказать, не преступив клятвы… Но если я и не видела сама той короны, я слышала, что она до такой степени драгоценна и роскошна.

Склонен думать, что она говорит тут о явлении мистической короны, которую она видела вместе с Карлом VII, и в то же время о том, что должно быть, когда исполнится «обещание, принесённое ангелом», и король окончательно получит свою корону, т. е. «полностью получит всё своё королевство». Как бы то ни было, трибунал крепко вцепился в ту, «другую», корону и уже до самого конца не даст ей с этим покоя.

3 марта (опять через день) они вновь стали добиваться внешних подробностей её видений. «Так как она сказала, что у архангела Михаила имеются крылья (когда она это говорила, из протоколов не видно. – С. О.) и так как она ничего не говорила о туловищах и членах святой Екатерины и святой Маргариты, её спросили, что она под этим подразумевает».

– Я вам сказала всё, что знаю, и больше ничего об этом отвечать вам не буду. Я видела их так же хорошо, как знаю, что они – святые Царствия Небесного.

Видит ли она что-либо, кроме ликов?

– Я вам сказала всё, что знаю об этом…

И тут же повторила, что всего она им не откроет:

– Я предпочла бы, чтобы вы велели отрубить мне голову, чем сказать вам всё, что я знаю… Я видела их своими глазами и верю, что это они, так же твёрдо, как в то, что Бог есть. Сейчас вы больше ничего не получите, кроме того, что я вам уже ответила. А то, что относится к процессу, охотно расскажу.

Опять они стали допрашивать её, думает ли она, что освободится из плена.

– Это не касается вашего процесса. Хотите вы, чтобы я говорила против самой себя?

Нет ли у неё на этот счёт обещания от Голосов?

– Это не касается вашего процесса. Я в этом полагаюсь на волю Господню, Он сделает так, как Ему угодно.

Трибунал настаивал.

– Если бы всё вас касалось, я и сказала бы вам всё… Честное слово, я не знаю ни дня ни часа. Пусть будет так, как Богу угодно.

И наконец:

– Да, действительно, они мне сказали, что я буду освобождена, – но я не знаю ни дня ни часа… И ещё – чтоб я смелой была перед вами, с бодрым лицом!

Речь пошла о мужской одежде. Она устало отвечала на вопросы, касавшиеся целого ряда материальных подробностей:

– Я вам об этом уже ответила… Не помню… Не помню… Это не относится к вашему процессу…

Не думает ли она, что совершила смертный грех, одевшись мужчиной?

– Я поступлю лучше благодаря тому, что слушаюсь моего Верховного Государя, т. е. Бога, и Ему служу!

Они стали по всем направлениям разыскивать дьявольские ухищрения. Не заказывали ли другие военачальники вымпелы наподобие того, что был у неё? Не приносили ли эти вымпелы удачу?

Она ответила, что поступала очень просто, без всяких таких ухищрений:

– Я порой говорила нашим: смело идите сквозь англичан – и шла сама.

Говорила ли она им, что у них будет удача?

– Я им говорила то, что уже произошло и ещё произойдёт.

Каким образом под Шато-Тьерри ловили бабочек её знаменем?

– Никогда этого не было и никогда это не говорилось на нашей стороне; а придумали это те, кто на этой стороне.

Что было в Реймсе с перчатками (которые король по обычаю раздавал после коронации)?

– Один дворянин потерял перчатки, но я никогда не говорила, что найду их.

Вместе с этим вздором она должна была теперь отвечать за любовь, которой её окружал народ, за то, что люди насильно целовали ей руки, делали её изображения.