Приехали за полночь, когда весь дом спал. Как доехали? Аллах знает и мы. Однако обошлось, теперь требовалось набраться сил к новым испытаниям. Айдын-мюалим обещал свозить на Шиндан-гала – в древнюю крепость, она на самой границе с Ираном.

…После завершения формальностей наши пограничники открыли ворота из колючей проволоки, ну, не ворота, а калитку, словом, мы оказались за границей, точнее за колючим забором, на нейтральной полосе, которая отделяет всех нас от остального мира. В этой зоне бывают только пограничники и нарушители. Редко попадают сюда залетные птицы, вроде нас. В сопровождении офицера и двух солдат с автоматами мы поехали в Шиндан-гала.

Смотрел я кругом и думал, как жаль, что сюда не пускают пчеловодов или биологов: граница утопала в цветах. Каких только нет! Воздух пропитан нектаром. Вот желтый склон – от зверобоя. Вот лиловый распадок. Представляете: букет величиной с гору! Дорога шла по хребту: справа Иран, слева СССР. Внешне наша территория выигрышнее.

Наши горы под лесом, у них – ни единого кустика. Лишь вдали, ближе к морю, у иранцев еще остались леса. На этом достоинства наши, кажется, и заканчивались. Иранцы приспособили свои склоны под поля, причем так, чтобы на них могла работать техника. Земля спланирована, будто укрыта лоскутным одеялом. Асфальтированное шоссе с прекрасными мостами и тоннелями поблескивало на солнце. На «их» стороне видна рациональность, непривычная взору советского человека…

Вдали показалась на горе гора. Она и есть крепость. Дальше пешком. Тропы как таковой не видно, но она чувствовалась. Пограничник бойко шагал, почти бежал, увлекая за собой, а другой шел сзади, играя автоматом. Так, гурьбой, поднялись, расселись на скале передохнуть, сидим, будто орлы, на вершине, сидим и болтаем ногами над пропастью.

Солнце усердствует, кругом ни намека на тень, не хочется даже говорить.

Перевел дух, успокоилась дрожь в коленях, присмотрелся. Скала как скала. Причем здесь крепость? Не народная ли молва окрестила скалу крепостью за ее неприступный вид?.. Уезжал я с Шиндан-гала с горьким чувством, будто провели на мякине, а вида подать нельзя. Поднялись на голую скалу, и что дальше?

Уже на заставе я узнал, не там были. Собственно, крепость внутри скалы, вход в нее – с территории Ирана. В иранских кустах укрыто начало коридора, по которому может проехать всадник. Глубина коридора метров сорок, а дальше… дальше под землей проходит граница и начинается наша территория. Здесь коридор взорвали, чтобы никто не пробрался и не нарушил нам покой.

Взорвали крепость, известную до новой эры, когда гремело государство Атропатена, или Малая Мидия, страна талышей. Возможно, здесь споткнулся Александр Македонский, не сумевший покорить Атропатену. Об Атропатене писали греки и римляне, о ее правителях знали в Египте… Столько веков никому не мешала крепость.

Айдын-мюалим явно огорчился, он чувствовал мое состояние, может быть, я слишком громко молчал? Конечно, жаль крепость. Но в Талышских горах, говорят, осталось много других памятников истории. «Завтра поедем, еще кое-что покажу», – сказал наш добрый хозяин, желая как-то поднять мое настроение. Он даже оседлал жеребца и привязал его перед домом – вдруг я захочу прокатиться.

Назавтра мы поехали на дальние пастбища, туда на лето переселяется полселения, по пять-шесть месяцев люди живут в шалашах, при скотине. Так жили их предки… Традиции в горах незыблемы, потому что природа и время создали их. У шалашей я видел маленьких детей и постарше, видел седых людей, для которых горы – это среда обитания, жизнь, а костер – родной очаг. Кстати, об очагах. Без костра талыш не талыш, ведь его предки поклонялись огню, молились на него. Сейчас, пожалуй, лишь готовка еды напоминает о тех давних временах. Готовят они в сараях – кухнях без дымохода. В углу, обмазанном глиной, выкладывают костер, над которым тренога, на треногу ставят казан или кастрюлю. А дрова, они под боком, в лесу.

На Кавказе есть правило – ничего не просить. Никогда. Как решат хозяева, пусть так будет. Закон гостя здесь ко многому обязывает хозяев, своей просьбой вы можете поставить принимающих вас людей в трудное положение. Лучше неудобство, но только не просить. Словом, опростоволосился я. Услышал, что в селении Сарак живет народ чаруж, говорит на своем языке… Как не попроситься туда? Нам назначили день и час.

О народе чаруж я даже не слышал. Вообще мало кто знает о нем. Есть мнение, что язык чаруж ближе к гилякам – народу, живущему в Иране. Гиляков в мире не более двух миллионов. А сколько чаруж? Этнографическая наука, видимо, просмотрела этот народ, в справочнике «Народы мира» о нем не упоминается. Оказывается, еще три народа живут среди талышей – мелев, халаджи и дережа, о них тоже не упоминает этнографическая литература… Я просто не мог не напроситься сюда.

…Селение Сарак ничем не показалось: дома, как всюду. Разве что участки больше, да сады гуще. Селение разместилось в предгорье, а кругом «железный» лес. Здесь растут уникальные железные деревья с очень прочной древесиной, она тонет в воде. Не всякий топор одолеет ее – отскакивает, как от камня.

Когда въехали в селение по проселку, заметил, достатка в домах еще не бывало. Дома строятся много-много лет. В горах строят не из камня, а из глины и веток. Сперва каркас будущего дома, между стойками вплетают ветки, обмазывают их глиной. Стена готова. Так строили предки.

Гюльнара Мамедова первой вышла навстречу, за ней – многочисленное семейство. Когда закончился ритуал приветствия, появился Багали – хозяин дома. Он не успел к нашему приезду, он с утра возился с коровой: зарезать корову – работа не на полчаса. Целую тачку мяса толкал перед собой… Все-таки у него гости. Эту бедную корову я себе не могу простить до сих пор, она была единственной в их доме. Спросил, как же они без молока, такой семьей. «У соседей будем брать, пока своя телка не отелится», – спокойно ответил Багали.

Стол поставили во дворе. Стали подходить соседи. Особенно запомнился Гафиз-мюалим, ветеран, в прошлом учитель, наверное, самый уважаемый в селении человек. Гафиз-мюалим надел новый пиджак, повесил орден, но не успел побриться – слишком неожиданно мы нагрянули. Подошел он медленно, по – стариковски, протянул руку. Вижу, волнуется аксакал, возраст берет свое, и чтобы помочь ему, завожу разговор о тросточке, которая подрагивает в его руке. Оказывается, эти палочки старики делают сами из мушмулы, кустарника, на котором к осени созревают вкусные шишки. Мушмула хороша тем, что не ломается и очень легкая. «Бросишь в собаку палку – не сломается». А железное дерево – хрупкое, такой тростью собаку не ударишь.

Когда он это рассказал, тросточка уже не прыгала в его руке. И мы стали говорить о чаруж, о его предках, о ныне здравствующих родственниках.

– Хорошо ли живем? – переспросил он по-талышски. – Конечно, хорошо.

Немного помолчал и добавил:

– Рога после ушей появляются, но рога всегда выше ушей бывают.

Я его понял… Когда-то предок Гафиза-мюалима, спасаясь от преследования, привел сюда из мусульманского (шиитского) Ирана родственников, видимо, те были христианами или монофизитами, теперь они мусульмане – сунниты. Только этим можно объяснить, что место для деревень нашлось им в предгорье. На равнине жили шииты. Для кого-то эти различия не важны, но только не для мусульман. Сначала было все хорошо, община жила своей жизнью – росли уши. А с 1938 года появились рога: чаруж, как и другие народы Азербайджана, потерял имя. Их «сделали» азербайджанцами (тюрками)!.. Лишь считанные единицы ныне помнят родной язык.