Прежде чаруж отличались от талышей и одеждой. Носили архалук, что-то типа жилетки, делали на плече «ложный» карман – нашивали треугольником лоскут ткани по традиции, зародившейся со времен Халифата. Там нашитый лоскут был обязателен для христиан, он служил им знаком отличия.

А женщины чаруж на лицо вешали «раза» – украшения из мелких монет. Несколько монеток, связанных ниткой, это уже «раза». Тетушка Гюльнара показала и украшение, которое пришивали к одежде, вроде брошки – иранская монета, но крупная. Тоже знак из далекого прошлого, рассказывающий о культуре народа. Из таких знаков, как из мозаики, складывается историческое панно. Или тайная летопись.

Идет человек, и понятно, он чаруж… Теперь этого нет. Теперь они азербайджанцы – «тюрки», чуждые тюркской культуре и не желающие знать ее. Увы, никому еще не удалось обмануть Природу, о том очень точно сказал великий поэт Востока:

Благородство и подлость, отвага и страх —

Все с рожденья заложено в наших телах.

Мы до смерти не станем ни лучше, ни хуже —

Мы такие, какими нас создал Аллах.

Журнал «Вокруг света».

Ноябрь 1991 г.

Письмо поэта

Здравствуйте, Мурад Эскендерович!

Читаю ваши книги, могу сказать, много горечи доставляют они нам, забывшим своих предков. Хочу поддержать их доброй завистью: вы озарены светом Тенгри и потому счастливы, ибо вы – избранный. Это стихотворение родилось тотчас, как начал читать «Дыхание Армагеддона».

Мифотворчеству вопреки

Мураду Аджи

«Я пишу свои книги, страдая»,

Чем мне горечь души утолить,

Если правда – давно не святая,

И во лжи всем приходится жить.

Археолог вскопает лопатой

Глянец Лжи, но паркетный лакей

Все, что вскрыто в курганах горбатых,

Постарается спрятать в музей.

И угодливо смолкнет запасник,

Только я – сумасшедший фанат,

Нет, – счастливец в Истории страстной,

Озаренный искомым величием дат.

Мне не надо придумывать нечто,

Все, что вызнал, полынной травой

Глянец Лжи прорывая беспечный,

В книге каждой, как пламень живой.

Да, сгорает в огне саламандра,

И про рукописи зря говорят,

Не хочу быть безумной Кассандрой,

Но костры всем правдивым сулят.

Мы не любим уроки и знанья,

Мы с рожденья мудры на века,

Задолбив назубок в свою память:

«Горе, горе – всегда от ума!»

Нет, я счастлив, нарушивший вето,

«Кто есть я?» – вопрошаю себя.

Прорастает сквозь горечь ответов

Родославная гордость моя[4].

И – последнее. Это стихи другого читателя. Они родились после «Азиатской Европы»:

Очистить память и остаться ничем…

Переписать историю и остаться никем…

Забыть о предках и остаться одной…

И это то, что зову – Родиной.

Так есть ли выбор у человека?

Есть!

Я – остаюсь!..

… но «я» ли это?..

(1) В монографии «Эпоха крестовых походов» под ред. Э. Лависса и А. Рамбо, одной из лучших работ о Средневековье, приведены подробности жизни Батыя. Они объясняют истоки его прозвища Добродушный. Вопреки устрашающим вымыслам, реальный Батый был настолько слаб, что над ним потешались братья из младших линий. Абу-ль-Гази также говорит о слабости Батыя. По его словам, Чингисхан, предвидя, что братья не станут слушать Батыя, приказал помогать ему. [Эпоха крестовых походов. С. 1058, 1070–1071; Абу-ль-Гази. С. 149.]

(2) У слова «сагин» (сагын) был еще один оттенок, которого нет в Древнетюркском словаре. О нем легко догадаться, обратившись к прилагательному «сагинук». Оно образовано добавлением окончания «-ук» к глаголу и означает «праведный, благочестивый, набожный». Значит, «сагин» – не просто «думай», а «думай о божественном, размышляй о святых делах». Сагин и Булай – имена как бы дополняют друг друга. Люди верили, что преступившего религиозные запреты наказывает Пулай-хан. Отсюда хакасский глагол «пулайсы» (заболеть из-за нарушения религиозных запретов). Заболевшего омывали настоем богородской травы. [Древнетюркский словарь. С. 486–487; Бутанаев В. Я. С. 96.]

(3) Карамзин, ссылаясь на Рубрука (члена ордена миноритов), пишет: «При дворе сына Батыева Сартаха жил один из славных Рыцарей Храма (тамплиер. – М. А.) и пользовался доверием Моголов». Любопытно, что в более позднем издании книги Рубрука (1997) этой фразы уже нет. [Карамзин И. М. Т. IV. С. 38; Рубрук. 1997.]

(4) Дель Плано Карпини, рассказывая о «татарах», отмечал: «Их Патриарх живет обыкновенно близ шатра Царского». Цит. по: Карамзин H. M. Т. IV. C. 36. Интересно, что и эта фраза отсутствует в более позднем издании дель Плано Карпини (1997). [Карпины. 1997.]

(5) В примечаниях к «Истории Государства Российского» бегло рассказывается об истории Татарской державы в Сибири со ссылками в числе прочих на Строгановскую летопись. Отмечая многочисленные противоречия в летописи, «сочиненной, как вероятно, около 1600 году», Карамзин тем не менее останавливается на интересных преданиях. Одно из них – сказание о царях Сибирской земли – сообщает «о каком-то мятежнике Чингисе».

Многие исследователи видели в нем «славного Чингисхана». Он, будучи «от простых татар», убил законного царя «и сам бысть Царь». Но слуги убитого спасли законного наследника. Так уцелела истинная царская династия, которая, по преданию, правила потом Сибирью из Тюмени. [Карамзин Н. М. Т. IX. С. 219–220; Прим. 644.]

(6) О становлении веры в Бога Небесного на Евразийском континенте, о Гесере и титуле «царь» я подробно рассказал в I части книги «Тюрки и мир: сокровенная история». К этому могу добавить, что традиция царского титула уходит корнями в глубокую древность, когда Алтай еще не знал веры в Бога Небесного, племена имели тотемы и считали своими покровителями животных. Вот почему любопытно пояснение Абу-ль-Гази к слову «касар». Так называли четвероногих животных, «которые питаются одним мясом, каковы волк, тигр, леопард». Все это тотемы тюрков, давшие названия царским родам. [Абу-ль-Гази. С. 60.]

(7) Любопытно, что и в Индии обряд помазания на трон сохранялся долгое время еще со времен ариев. Эта церемония называлась «абхишека» и перешла в буддизм. Эдикты Ашоки, например, датируются обычно со времени абхишеки. [Бонгард-Левин Г.М., Ильин Г. Ф. С. 222.] Древнетюркский словарь поясняет, что помазание на трон абишик было обязательным элементом посвящения как при рукоположении в духовный сан, так и при возведении на царский трон. [Древнетюркский словарь. С. 2.]