— Что?

— Ты не одна такая, — повторил Бен. — Видишь ли…

Он замолчал и посмотрел на Эдди, тот кивнул. Посмотрел на Стэна, который выглядел подавленным… но и он после короткой заминки пожал плечами и кивнул.

— О чем вы? — спросила Бев, которой надоело, что в этот день ей постоянно говорят что-то непонятное. Она схватила Бена за руку. — Если ты что-то об этом знаешь, скажи мне!

— Хочешь рассказать? — спросил Бен у Эдди.

Эдди покачал головой. Достал ингалятор и вдохнул огромную порцию распыленного лекарства.

Говоря медленно, выбирая слова, Бен рассказал Бев о том, как встретился в Пустоши с Биллом Денбро и Эдди Каспбрэком в последний день учебы… почти неделю назад, хотя верилось в это с трудом. Рассказал, как на следующий день они построили в Пустоши плотину. Рассказал историю Билла о школьной фотографии его мертвого брата, на которой тот повернул голову и подмигнул Биллу. Рассказал свою историю о мумии, которая шла по замерзшему Каналу в разгар зимы, с шариками, летевшими против ветра. Беверли слушала со все возрастающим ужасом. Чувствовала, как глаза раскрываются шире и шире, а руки и ноги холодеют.

Бен замолчал и посмотрел на Эдди. Тот еще раз приложился к ингалятору и вновь рассказал историю о прокаженном, только в отличие от Бена, который говорил медленно, сразу затараторил, и слова налезали друг на друга, спеша слететь с губ. Закончил он полувсхлипом, но на этот раз не расплакался.

— А ты? — спросила она, повернувшись к Стэну Урису.

— Я…

Внезапно повисшая тишина заставила их вздрогнуть, как от взрыва.

— Стирка закончена, — сказал Стэн.

Они наблюдали, как он встает, маленький, сдержанный в движениях, элегантный, идет к стиральной машине, открывает ее. Он достал тряпки, которые слепило в комок, осмотрел их.

— Одно пятнышко осталось, но это не страшно. Выглядит, как от клюквенного сока.

Он показал им, и все важно кивнули, как будто ознакомились с серьезным документом. Беверли ощутила облегчение, сходное с тем, что испытала, когда они прибрались в ванной. Она могла пережить и пастельное пятно на обоях, которое там осталось, и красноватое пятно на материнских тряпках для уборки. Им удалось что-то с этим сделать, и это главное. Может, полностью избавиться от крови и не получилось, но и достигнутый результат успокоил сердце, а ничего другого дочери Эла Марша, в принципе, и не требовалось.

Стэн загрузил тряпки в одну из цилиндрических сушилок, бросил в щель для монет два пятачка. Сушилка начала вращаться, и Стэн вернулся на прежнее место между Эдди и Беном.

Какое-то время все четверо молчали, наблюдая, как тряпки поднимаются и падают, поднимаются и падают. Гудение работающей на газу сушилки успокаивало, почти усыпляло. Женщина поравнялась со стеклянной дверью в прачечную, катя перед собой тележку с купленными продуктами. Взглянула на них и прошла мимо.

— Я кое-что видел, — внезапно заговорил Стэн. — Я не хочу говорить об этом, предпочитаю думать, что это сон или что-то еще. Может, даже припадок, какие бывают у Стейвиера. Вы его знаете?

Бен и Бев покачали головами.

— Парень, у которого эпилепсия? — спросил Эдди.

— Да, верно. Видите, как все плохо. Я предпочитаю думать, что у меня что-то такое, чем знать, что я что-то видел… что-то реальное.

— Что именно? — спросила Бев, не уверенная, что ей и впрямь хочется это знать. Речь шла не об истории с привидениями, которые рассказывают у костра, пока ты ешь сосиску в булочке и маршмэллоу, поджаренные на открытом огне до черноты и хруста. Они сидели в душной прачечной самообслуживания, и Бев видела большие комки пыли под стиральными машинами (отец называл их «какашки призраков»), пылинки, пляшущие в горячих косых столбах солнечного света, падающих в прачечную сквозь грязные окна, старые журналы с оторванными обложками. Все здесь выглядело привычным. Милым, привычным и скучным. Но Бев боялась. Ужасно боялась. Потому что чувствовала — это тебе не выдуманные аисты, не выдуманные монстры. Мумия Бена, прокаженный Эдди… кто-то из них, а то и оба могли бродить по улицам после захода солнца. Или брат Билла Денбро, однорукий и безжалостный, мог кружить по черным дренажным тоннелям под городом с серебряными монетами вместо глаз.

И однако, поскольку Стэн не ответил сразу, она повторила вопрос:

— Что именно?

— Я попал в тот маленький парк, — медленно начал Стэн, — где стоит Водонапорная башня.

— Господи, как мне не нравится это место, — печально вздохнул Эдди. — Если в Дерри где и живут призраки, так это там.

— Что? — резко спросил Стэн. — Что ты сказал?

— Ты ничего не знаешь об этом парке? — спросил Эдди. — Мама не позволяла мне ходить туда еще до того, как начали убивать детей. Она… она очень заботится обо мне. — Он смущенно улыбнулся и еще крепче сжал лежащий на коленях ингалятор. — Видишь ли, какие-то дети там утонули. Трое или четверо. Они… Стэн? Стэн, что с тобой?

Лицо Стэна Уриса стало свинцово-серым. Губы беззвучно шевелились. Глаза закатились так, что видна была только нижняя часть радужек. Одна рука схватила воздух и упала на колено.

Эдди сделал единственное, что пришло в голову. Наклонился, одной рукой обхватил обмякшие плечи Стэна, сунул ингалятор ему в рот и пустил мощную струю.

Стэн закашлялся, захрипел, начал давиться. Выпрямился, взгляд его вновь сфокусировался. Он принялся кашлять в приложенные ко рту ладони. Наконец, громко рыгнул и откинулся на спинку стула.

— Что это было? — просипел он.

— Мое лекарство от астмы. — В голосе Эдди слышались извиняющиеся нотки.

— Господи, на вкус, как дерьмо дохлой псины.

Они все рассмеялись, но как-то нервно. И с тревогой смотрели на Стэна. На его щеках теперь затеплился румянец.

— Гадость, конечно, это точно, — не без гордости изрек Эдди.

— Да, но она кошерная? — спросил Стэн, и все снова рассмеялись, хотя никто из них (включая Стэна) не знал, что означает «кошерная».

Стэн перестал смеяться и пристально посмотрел на Эдди.

— Расскажи, что ты знаешь о Водонапорной башне.

Эдди начал, но и Бен, и Бев тоже внесли свою лепту. Водонапорная башня Дерри высилась на Канзас-стрит, примерно в полутора милях к западу от центра города, около южной границы Пустоши. Когда-то, в конце девятнадцатого века, она снабжала водой весь Дерри, вмещая в себя два, без четверти, миллиона галлонов[166]воды. С круговой галереи под самой крышей Водонапорной башни открывался отличный вид на город и окрестности, и она пользовалась популярностью где-то до 1930 года. Горожане семьями приходили в маленький Мемориальный парк по выходным и, если выдавалась хорошая погода, поднимались по ста шестидесяти ступеням на галерею, чтобы полюбоваться открывающимся видом. Очень часто они открывали там корзинку с ленчем и ели, пока любовались.