И его распяли — все произошло очень быстро. Как ни заверял Оуэн, что давно прекратил свое незаконное предприятие, что исполнился решимости стать лучше под впечатлением от инаугурационной речи президента Кеннеди, что поддельными свидетельствами пользовались для незаконной покупки спиртного, а он против пьянства, — ничто не помогло, как и то, что сам он не пил! Ларри Лиш и все остальные, у кого нашли поддельные свидетельства, заработали испытательные сроки до конца весеннего триместра. Но Оуэна Мини исполнительный комитет постановил распять — и они казнили его Они дали ему пинка они выгнали его.

Дэн попытался помешать исключению Оуэна, потребовав отдельного голосования среди преподавателей. Но директор заявил, что решение исполнительного комитета окончательное и голосовать бесполезно. Мистер Эрли обзвонил всех членов попечительского совета, но до конца зимнего триместра оставалось всего два дня — оказалось, что до весенних каникул всех попечителей не собрать, а отменить постановление исполнительного комитета без собрания, проведенного по всем правилам, невозможно.

Решение выгнать Оуэна Мини из школы вызвало такую волну всеобщего недовольства, что даже бывший директор, старый Арчибалд Торндайк, объявился единственно для того, чтобы заявить о своем неодобрении. Старина Арчи сказал одному из учеников, пишущих для «Грейвсендской могилы», и репортеру «Грейвсендского вестника», что «Оуэн Мини — один из достойнейших граждан своей страны, воспитанных нашей Академией», и что он, бывший ее директор, «ожидает от этого маленького паренька великих поступков». Старина Торни также осудил, как он выразился, «гестаповские методы изъятия у школьников их портмоне», а также подверг сомнению действия Рэнди Уайта на том основании, что они не слишком-то «прививают уважение к личной собственности».

— Старый пердун, — фыркнул Дэн Нидэм — Намерения у него, конечно, благие, но его и как директора-то никто не слушал, а уж сейчас тем более.

Дэн считал, что приписывать Академии такую заслугу, как «воспитание» учеников, — значит слишком много на себя брать, и уж меньше всего здесь могли похвастать, будто «воспитали» Оуэна Мини. Насчет того, чтобы «прививать уважение к личной собственности», то, по мнению Дэна, это понятие давно устарело, как и слово «портмоне», хотя Дэн и согласился со стариной Торндайком, что методы Рэнди Уайта и вправду гестаповские.

Все эти разговоры, однако, Оуэну не помогли. Нам с Дэном позвонил преподобный Льюис Меррил и спросил, не знаем ли мы, где Оуэн, — пастор никак не может до него дозвониться. Когда бы и кто бы ни звонил ему домой, в трубке либо раздавались частые гудки (наверно, там ее просто снимали), либо отвечал мистер Мини и говорил, что Оуэн, наверно, в Дареме. Это означало, что он у Хестер, но когда я ей позвонил, она не призналась, что он там.

— У тебя для него есть какие-нибудь хорошие новости? — спросила она меня. — Может, этот урод разрешил ему закончить вашу долбаную школу?

— Нет, — вздохнул я. — У меня нет никаких хороших новостей.

— Ну так и оставьте тогда его в покое, — отрезала она.

Позже я услышал, как Дэн разговаривает по телефону с директором.

— Вы — это самое худшее, что произошло с нашей школой за все время, — сказал Дэн Рэнди Уайту. — Если вы останетесь тут после такой катастрофы, то меня здесь не будет — и я уйду не один, учтите. Вы позволили себе удариться в ребячество, но вам это боком выйдет. Вы повели себя как сопляк! Вы ввязались в драку со школьником, вы встали на одну доску с мальчишкой! Да вы и сами как мальчишка, вы дали Оуэну Мини зацепить себя. Из-за того, что мальчишка вас невзлюбил, вы решили с ним поквитаться — это детский уровень! Да вы просто не доросли до того, чтобы управлять школой. А ведь этот парень учился на стипендию! — орал Дэн в трубку. — Он ведь должен и в университете получать стипендию, иначе он просто не сможет там учиться. Если Оуэн Мини не получит самого лучшего предложения от самого лучшего университета — учтите, вы за это тоже ответите!

По-моему, после этого директор повесил трубку, по крайней мере, мне показалось, Дэн Нидэм собирался еще много чего сказать, но вместо этого вдруг замолк, медленно положил трубку на рычаг и крепко выругался.

Позже тем же вечером нам с Дэном позвонила бабушка и передала, что сказал ей Оуэн.

— МИССИС УИЛРАЙТ? — переспросил на всякий случай Оуэн.

— Ты где, Оуэн? — ответила она вопросом на вопрос.

— ЭТО НЕ ВАЖНО, — сказал он. — Я ПРОСТО ХОТЕЛ ПОПРОСИТЬ ПРОЩЕНИЯ ЗАТО, ЧТО ПОДВЕЛ ВАС. Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБ ВЫ ДУМАЛИ, БУДТО Я ТАКОЙ НЕБЛАГОДАРНЫЙ — ВЫ ВЕДЬ ДАЛИ МНЕ ВОЗМОЖНОСТЬ УЧИТЬСЯ В ХОРОШЕЙ ШКОЛЕ.

— Мне теперь уже не кажется, что это такая уж хорошая школа, Оуэн, — ответила бабушка. — И ты меня вовсе не подвел.

— Я ОБЕЩАЮ, ЧТО ВЫ ЕЩЕ БУДЕТЕ МНОЮ ГОРДИТЬСЯ, — продолжал Оуэн.

— Я и так тобой горжусь, Оуэн! — заверила она его.

— Я СДЕЛАЮ ТАК, ЧТО ВЫ БУДЕТЕ ГОРДИТЬСЯ ЕЩЕ БОЛЬШЕ! — сказал Оуэн, после чего, словно поколебавшись, добавил: — ПЕРЕДАЙТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ДЭНУ И ДЖОНУ, ЧТОБЫ ОБЯЗАТЕЛЬНО ПРИШЛИ ЗАВТРА УТРОМ НА СЛУЖБУ.

Это было в его духе — называть службой то, что остальные давным-давно уже привыкли звать утренним собранием.

— Чего бы он там ни задумал, надо постараться его остановить, — сказал мне Дэн. — А то как бы хуже не было. Ему надо сейчас думать, как поступить в университет, и притом получить стипендию. Я уверен, грейвсендская средняя школа даст ему аттестат — но только если он не отколет очередной номер.

Разумеется, мы до сих пор не знали, где он находится. Мистер Мини сказал, что он «в Дареме»; Хестер сказала, что не знает, где он, ей, мол, показалось, он делает какую-то работу для отца, потому что недавно уехал куда-то на большом тягаче — не на красном пикапе — и на платформе лежало всякое оборудование.

— Какое оборудование! — спросил я ее.

— Да откуда я знаю! — удивилась она — Я видела только, что там полно всяких тяжелых фиговин.

— Черт бы его побрал! — ужаснулся Дэн. — Не иначе как собрался взорвать директорский дом!

Мы объездили вдоль и поперек весь город и учебный городок, но нигде не заметили никаких признаков ни его самого, ни грузовика. Мы несколько раз ездили за город и поднимались по Мейден-Хиллу, к карьерам, просто чтобы посмотреть, не вернулся ли на место тягач; но он не вернулся. Так мы проездили всю ночь.

— Ну-ка думай, думай! — теребил меня Дэн. — Что он станет делать?

— Не знаю, — отвечал я.

Мы возвращались в город и как раз проезжали мимо заправочной станции рядом со школой Святого Михаила. В предрассветных сумерках игровая площадка у школы выглядела гораздо привлекательнее; рассеянный свет скрадывал выбоины на разбитом асфальте, и оттого поверхность площадки казалась гладкой, словно озеро в тихую погоду. В доме, где жили монахини, не горело ни одного окна. Тут как раз из-за горизонта показалось солнце — розовый сноп света лег прямо на площадку и отразился от свежепобеленной каменной арки, что служила прибежищем для Марии Магдалины. Единственная неожиданность заключалась в том, что самой «святой вратарихи» в воротах не было.