Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В толпе было много пострадавших в свое время от Вульфгара в «Мотыге», поэтому словам Крипса охотно поверили.
— Вы обвиняетесь в заговоре и попытке убийства с особой жестокостью доброго гражданина капитана Дюдермонта, почетного гостя нашего славного города, — объявил Яркхельд, закончив свой рассказ и выждав, когда смолкнет рев толпы. — Вы также обвиняетесь в нанесении тяжких телесных повреждений тому же человеку. В интересах правосудия и справедливости мы выслушаем ваши ответы на предъявленные обвинения.
Он подошел к Крипсу Шарки.
— Правильно ли я пересказал все то, что ты мне поведал? — спросил он.
— Да, господин, правильно, — подобострастно ответил Крипс. — Они все так и сделали!
Многие в толпе возмущенно завопили, другие же просто свистели и смеялись — настолько лживо это прозвучало.
— Крипс Шарки, — продолжал Яркхельд, — признаешь ли ты свою вину по первому обвинению?
— Невиновен! — уверенно выкрикнул Шарки, считая, что помощь следствию позволит ему избежать худшей участи, но сто заявление потонуло в гомоне толпы.
— Признаешь ли ты свою вину по второму обвинению?
— Невиновен! — невозмутимо заявил Крипс и улыбнулся судье щербатой улыбкой.
— Виновен! — закричала какая-то старуха. — Он виновен и заслуживает страшной смерти за то, что пытается свалить все на других!
Человек сто разом выразили согласие, но Крипс Шарки по-прежнему улыбался и держался очень уверенно. Яркхельд подошел к краю помоста и стал размахивать руками, стараясь успокоить толпу. Когда крики, наконец, смолкли, он сказал:
— Признание Крипса Шарки позволило нам уличить остальных. Поэтому мы пообещали, что за помощь следствию к нему будет проявлено снисхождение.
Его слова были встречены улюлюканьем и оскорбительным свистом.
— Это награда за его откровенность, а также за то, что, по его словам, которые его подельники не оспаривали, он не был напрямую замешан в этом деле.
— Я оспариваю! — выкрикнул Морик, и толпа взвыла. Яркхельд же сделал знак одному из стражей, и Морик получил тычок дубинкой в живот.
Толпа улюлюкала все громче, но судья не обращал на это внимания, а хитрый Крипс улыбался все шире.
— Мы обещали ему снисхождение, — сказал Яркхельд, разводя руками, словно сожалея, что поделать уже ничего нельзя. — Поэтому его казнят очень быстро.
Ухмылка тут же слетела с физиономии Шарки, и он растерянно оглянулся на собравшийся народ, взорвавшийся одобрительными криками.
Бормочущего, с подгибающимися ногами Шарки поволокли к лобному месту и заставили встать на колени.
— Я невиновен! — завопил он, но его крик оборвал один из стражей, резко толкнув Крипса вперед и с размаху ударив лицом о деревянную колоду. Тут же подошел громадный палач с чудовищным топором в руках.
— Будешь вертеться — удар получится неточным, — предупредил пирата стражник.
Крипс Шарки поднял голову:
— Но вы же мне обещали!
Страж снова грохнул его головой о колоду.
— Прекрати извиваться! — прикрикнул на него другой.
Обезумев от ужаса. Крипс вырвался, упал на помост и покатился по настилу. Стражники ловили его, он отбивался, толпа выла и хохотала, и со всех концов площади неслись вопли: «Повесить его!», «Утопить!» и другие предложения расправы, одно страшнее другого.
* * *
— Какое милое собрание, — неприязненно произнес капитан Дюдермонт, обращаясь к Робийярду. Вместе с несколькими членами команды «Морской феи» они стояли посреди беснующегося и орущего сброда.
— Это справедливо, — жестко ответил чародей.
— Вот интересно, — задумчиво продолжал капитан. — Подобное зрелище устраивается здесь ежедневно. Это правосудие или жестокое развлечение? Боюсь, власти Лускана уже давно перешли грань.
— Вы же сами зашли сюда, — отозвался Робийярд.
— Но я просто обязан был все это увидеть своими глазами, — ответил Дюдермонт.
— Я имею в виду порт Лускана, — пояснил чародей. — Вы сами хотели зайти именно в это город, капитан. Я же склонялся к Глубоководью.
Дюдермонт сурово поглядел на друга, но возражать не стал.
* * *
— Прекрати вертеться! — рявкнул стражник Крипсу, но тот лишь отчаяннее стал биться и вопить. Ему вновь удалось на короткое время вырваться из рук палача, к восторгу зрителей, которые с наслаждением наблюдали за его безнадежной борьбой. Крипс, бешено извиваясь, вдруг встретился глазами с судьей. Яркхельд посмотрел на него таким холодным и непреклонным взглядом, что пират замер.
— Привязать к лошадям и четвертовать, — медленно и четко проговорил старик.
Толпа взвыла в экстазе.
За все годы Крипс только дважды видел самую жестокую из всех казней, но этого было достаточно, чтобы он смертельно побледнел, задрожал всем телом и обмочился на глазах у всех собравшихся.
— Ты же обещал, — едва дыша, одними губами проговорил он, но старик его понял и подошел вплотную.
— Я обещал тебе снисхождение, — тихо произнес он, — и я сдержу свое слово, но только если ты будешь помогать. Так что выбирай сам.
Те, кто стоял у самого помоста, расслышали его слова и разочарованно загудели, но Яркхельд их как будто не слышал.
— Четыре лошади стоят наготове, — многозначительно произнес Яркхельд.
Крипс расплакался.
— Заберите его на лобное место, — приказал магистрат подчиненным. Теперь уже Крипс не сопротивлялся.
— Ты же обещал! — слабо крикнул Крипс, когда его голова уже лежала на колоде. Жестокий старик только улыбнулся и кивнул, но не Крипсу, а громадному палачу.
Взмах огромного топора, толпа на мгновение замерла, а потом разразилась воплями. Голова Крипса Шарки покатилась по помосту. Один из стражников бросился к ней, поднял за волосы и повернул лицом к мертвому телу. Существовало поверье, что, если удар был быстр и точен, обезглавленный человек еще долю секунды находится в сознании и может увидеть свое изуродованное тело и тогда его лицо успевает исказиться гримасой непередаваемого ужаса.
Однако лицо Крипса Шарки хранило все то же печальное выражение.
* * *
— Прекрасно, — язвительно пробормотал Морик на другом конце помоста. — Да, эта лучшая участь, чем та, что ждет нас.
Стоявшие по сторонам от него Вульфгар и Ти-а-Никник ничего не ответили.
— Просто прекрасно, — повторил обреченный Бродяга. Морик довольно часто оказывался в отчаянном положении, но впервые за всю жизнь у него вдруг не оказалось вообще никакого выхода. Он с величайшим презрением поглядел на Ти-а-Никника, потом повернулся к Вульфгару. Великан был настолько невозмутим и глух ко всему происходящему, что Морик ему даже позавидовал.
Он слышал, что Яркхельд продолжает урезонивать толпу. Он извинялся
