Несмотря на мучающие Этайну голод и жажду, она в конце концов заснула, однако некоторое время спустя ее разбудил пронзительный скрип проворачиваемого в замке ключа. Когда она открыла глаза, ее тут же ослепил свет горящих факелов, а потому она почти не успела рассмотреть стражников, которые схватили ее и потащили вверх по лестнице. Лишь только когда Этайна оказалась в тесной комнате, использующейся в качестве кабинета, зала суда и столовой шерифа Беро, ее глаза наконец-таки привыкли к свету, и она смогла оценить, как она сейчас выглядит. Драка с охранником Эрнодана и пребывание в тюремной камере превратили ее наряд проститутки в вымазанные грязью лохмотья, от которых пахло плесенью. На ее руках и ногах — а еще, наверное, и на лице — от прикосновения к известковым стенам тюремной камеры остались беловатые следы. Она быстренько завязала волосы в узел на затылке и поправила то, что еще оставалось от ее одежды. Ее смущали и раздражали обращенные на нее недружелюбные взгляды. Хорошо хоть, что ее не заковали в цепи…

Кроме шерифа — гнома с морщинистым лицом, очень похожим на высохшее яблоко, кожа которого имела фиолетовый оттенок, а голова, казалось, была воткнута сверху, как пробка в графин, в просторный камзол невообразимого цвета — и писца, склонившегося над своими записями, в помещении находились еще два персонажа. Они оба сидели в нелепых позах на слишком низких для них стульях. Один из них, средних лет, напоминал своей внешностью то ли наемного солдата, то ли наемного убийцу. Второй — еще довольно молодой — был облачен в дорогую дорожную одежду, которая сразу же привлекла внимание такой опытной воровки и грабительницы, какой была Этайна. Ей подумалось, что этот франт — какой-нибудь мелкопоместный дворянин, гордящийся своим благородным происхождением. Интуиция подсказала Этайне, что это, наверное, кто-то из родственников убитого ею торговца. Может, его сын… При каких-нибудь других обстоятельствах она наверняка сумела бы его соблазнить, однако сейчас во взгляде, который этот молодой человек бросил на ее полуголое тело, чувствовалась скорее неприязнь, чем похоть.

— Этайна, проститутка, была арестована за убийство господина Эрнодана Гона, — сообщил монотонным голосом писарь. — О совершении ею данного преступления стало известно от Эврара Турпина, служившего охранником у упомянутого господина. Еще она подозревается в убийстве Созона Нэма, также служившего охранником у упомянутого господина. Установленный размер компенсации — сто золотых монет.

— Я не согласен ни на какую компенсацию, — заявил молодой человек решительным голосом.

Оба гнома — шериф и писарь — обменялись усталым взглядом.

— Расходы на содержание под стражей и на казнь составляют десять золотых монет, — сообщил писарь. — Если вы хотите, чтобы казнь была публичной, то тогда не десять, а двадцать золотых монет.

Этайна увидела, как молодой человек процедил сквозь зубы какое-то ругательство и обменялся быстрым взглядом со вторым мужчиной, который, по-видимому, был его телохранителем. Он наверняка разозлился на этого охранника, которого звали Эврар, за то, что он притащил ее, Этайну, сюда, в тюрьму, вместо того чтобы просто перерезать ей горло. Молчание затянулось, и нарушила его Этайна.

— Не видать ни казни, ни какой-либо компенсации! — заявила она с такой решительностью и такой самоуверенностью, на которые только была способна.

— Да как ты смеешь?! — воскликнул шериф.

Этайна в ответ лишь протянула к нему руку. Помещение было маленьким, а потому она находилась достаточно близко от шерифа для того, чтобы он разглядел надетый на один из ее пальцев перстень. Перстень с изображением руны березы. Этот гном хотя и был шерифом, у него, тем не менее, не было ни малейшего желания вступать в конфликт с Гильдией. Он с таким смущенным видом отвел взгляд в сторону, что Этайна невольно усмехнулась.

— Я служу барону Горлуа Тинтагелю, вассалу принца Пеллегуна, сына короля Кера, — сказала Этайна, поворачиваясь к молодому дворянину.

— И что это означает? Уж не хочешь ли ты сказать, что господин Горлуа приказал тебе убить моего отца?

Да, это был, как она и предполагала, сын убитого ею торговца. Молодой дворянин, разбогатевший благодаря торговым сделкам своего отца и наверняка пытающийся теперь пробиться в высший свет. Тут есть за что зацепиться…

— Я ничего подобного не говорила, господин Гон. Однако у меня имеются сведения, которые я могу сообщить только сенешалю в городе Лот. Он будет благодарен вам, если вы доставите меня туда, и воздаст вам соответствующие почести.

Молодой человек растерянно захлопал ресницами: его, похоже, ошеломили самоуверенность Этайны и неожиданное смущение шерифа.

— Я буду вашей пленницей, — сказала Этайна, кладя свою ладонь себе на грудь — как будто для того, чтобы потянуть за остатки материи и получше прикрыть грудь. — Когда король услышит те сведения, которые я намереваюсь ему сообщить, он будет вам весьма признателен.

— А почему я должен тебе верить?

Этайна, выдержав паузу в несколько мгновений, ответила:

— А потому, что в противном случае вы не сможете выбраться из Ха-Бага живым.

Уже начало светать. Лес просыпался под звуки, издаваемые щеглами, сороками и дроздами, обитающими на его опушке. Лландон лежал, вытянувшись во весь рост, под папоротниками, листья которых, слегка раскачиваемые ветром, то пропускали через себя лучи восходящего солнца, то скрывали их. Это был один из тех моментов, когда время останавливается, — момент абсолютного покоя. Однако эльф прижимал к груди свой большой лук и стрелы, наконечники которых были смазаны ядом. Вокруг него, укрывшись в зарослях, на высоких ветках деревьев и среди кустов крапивы, замерли его товарищи, ожидающие, как и он, приближения черных волков. Днем раньше охотники обнаружили в лесу испражнения хищников, следы их когтей на коре одного из дубов и затушенный костер. Черные волки, похоже, пришли в лес не одни, а в сопровождении кобольдов — людей-собак из Черных Земель. Их было около дюжины, не больше. Возможно, это была одна из свор, оставшихся в лесу после того, как войско монстров было отброшено назад, а входы в прорытые монстрами туннели обвалились. Наверняка ведь не все монстры были убиты во время сражения, и не всем им удалось сбежать в Черные Земли. Сколько-то из них — возможно, несколько сотен — волей или неволей осталось в Элианде, и теперь орки, кобольды и черные волки бродили по лесу — неподалеку от опушки — маленькими группами, выходя при этом из своих убежищ только по ночам. Наутро охотники находили наполовину съеденные туши животных, а иногда и труп какого-нибудь эльфа, который безрассудно решил побродить по лесу в одиночку, и даже мертвые тела людей. В течение вот уже нескольких месяцев лучники Элианда выслеживали монстров шайку за шайкой, свору за сворой, намереваясь постепенно истребить их всех до одного, чтобы ходить по лесу снова стало безопасно.

Это была не настоящая война, а своего рода охота, однако подобные — пусть даже и не очень-то героические — налеты на монстров из засады постепенно притупляли чувство стыда, которое испытывал Лландон из-за того, что он не принимал участия в сражении. Эти нападения также ослабляли угрызения совести, которые были такими болезненными, что все его тело, казалось, от них содрогалось, а сердце и горло судорожно сжимались. На время боевых действий Лландона отпускали муки совести от того, что он не нашел Ллиану, покинул Морврина и вернулся в Силл-Дару один.