арийское расовое превосходство над евреями и славянами оправдывает убийство. Никаких сомнений. По словам Фрица, они также усвоили характерную для вермахта идеологию гордости за элитный немецкий институт, который прививал дисциплину и солидарность. Сочетание нацистских идеалов и идеалов вермахта привело их к вере в то, что они смогут превратить Германию в более бесклассовое общество, уже представшее в виде армии, в которой все чины в равной степени участвовали в суровых тренировках, жесткой дисциплине и тяготах Восточного фронта, а офицеры и сержанты руководили с фронта.

По словам Бартова, дисциплина стала "извращенной": зверства в отношении мирного населения и вражеских солдат оставались безнаказанными, в то время как за незначительные нарушения воинского устава могли расстрелять. По меньшей мере 15 000 немецких солдат были казнены, еще большее число было расстреляно на месте за дезертирство или скрытность - гораздо больше, чем в большинстве армий того времени. По словам Фрица, обычный ландсер, не имея возможности как-то иначе смягчить свои страдания, в гневе и разочаровании бросался на единственные доступные цели - вражеских солдат и мирных жителей, превращая войну на Восточном фронте в ужасающую кровавую бойню. Один из них вспоминает о своем "почти пьяном возбуждении" в бою. Их письма и дневники выражают восторг от убийства и ощущение свободы от ограничений. Боевое опьянение среди союзных войск встречалось гораздо реже.

Немецкие солдаты на востоке также опасались за свою жизнь в случае капитуляции, учитывая массовые убийства советских гражданских лиц и военнопленных. В последние дни части бежали в объятия американцев, которые, как они правильно полагали, относились к ним лучше. Вермахт вел гораздо более жестокую войну на востоке, чем на других фронтах, не считая унифицированных массовых убийств евреев. Некоторые немецкие солдаты и летчики не могли понять, почему западные союзники не воюют вместе с ними, против коммунизма. Но на востоке они помогли создать еще более идеологически настроенного противника.

 

Красная Армия под Сталинградом

Я не буду подробно останавливаться на наспех созданной Красной армии в годы Гражданской войны в России. Ее устремления были революционными, но ее действия были лишь немногим менее хаотичными, чем у белого противника. В итоге она выиграла войну, потому что крестьяне ненавидели красных меньше, чем белых. Я также не буду рассматривать профессионализацию Красной Армии в межвоенный период, нарушенную затем сталинскими чистками. Но и это не сделало Красную Армию особенно сплоченной силой. Сталин усугубил свое положение, поверив на слово Гитлеру, и поэтому гитлеровское вторжение в июне 1941 г. оказалось для него полной неожиданностью. Вначале Красная Армия была разгромлена. Однако сталинская форсированная индустриализация позволила создать крупную современную силу, способную замедлить продвижение вермахта в Россию. Я сосредоточусь на моменте, когда он остановил это продвижение - под Сталинградом в 1942-43 годах.

Лучшим подтверждением тому служат интервью, взятые в январе-феврале 1943 г. историками, работавшими в Советской комиссии по истории Великой Отечественной войны. Они опрашивали солдат, политических деятелей и гражданских лиц, участвовавших в недавней Сталинградской битве. Очевидно, что в сталинские времена никто не считал возможным критиковать Сталина или общее ведение боя советскими войсками, но в остальном стенограммы этих интервью выглядят честными отчетами о личном опыте, а не пропагандой. Действительно, отсутствие ссылок на "героическое руководство Сталина", доминирующее в официальных советских отчетах, вероятно, стало причиной того, что стенограммы пролежали забытыми в пыльных архивах до самого распада Советского Союза. Затем они были обнаружены российскими историками. Они открыли доступ немецкому историку Йохену Хелльбеку.

В стенограммах потрясающе описаны ужасы пятимесячной битвы, длившейся с августа 1942 г. по февраль 1943 г., страдания от голода солдат и мирного населения. Сначала вермахт перешел в массированные атаки и в результате жестоких боев за каждую улицу, открытое пространство, завод, квартиру, подвал, лестничную клетку занял почти весь город. Практически все здания города были разрушены либо в результате бомбардировок, либо в ходе уличных боев. Казалось, что все потеряно, так как потери в Красной Армии, зажатой между немцами и Волгой, росли. Солдаты говорили о том, что смерть или ранение могут наступить в течение десяти дней после того, как они вступят в бой. Но ожесточенное сопротивление замедлило продвижение немцев, что позволило переправить через реку советские подкрепления. Увязнув в уличных боях, вермахт потерял свое превосходство в мобильности, маневре и точности артиллерийского обстрела. Затем ожесточенные контратаки советских войск в городе и к северу и к югу от него отбросили немцев назад и, наконец, окружили их. Гитлер отказал своим генералам в попытке прорыва и приказал сражаться до последнего человека. Они действительно сражались до последнего человека, так как умирали от голода и не имели топлива, необходимого для прорыва. После этого немецкий генерал Фридрих Паулюс сдал в плен оставшиеся 220 тыс. человек. Вермахт и его союзники по Оси понесли в городе потери в 647 300 человек убитыми, ранеными или попавшими в плен. Это было самое решающее сражение войны, переломный момент, после которого Красная армия, а также британская и американская армии смогли наступать, а не отступать. Но ценой страшных потерь: по официальным данным, в Сталинградской битве Красная Армия понесла 1 129 619 общих потерь, из которых 478 741 человек погибли или пропали без вести, а 650 878 были ранены или больны, т.е. потери составили более половины всех сил. Еще хуже обстояло дело с экипажами танков, оказавшихся в горящих инферно. За всю войну погибло три четверти из 403 272 советских танкистов. Почему же солдаты все же продолжали сражаться в тот период, когда, казалось бы, все надежды были потеряны?

Одной из причин, традиционно подчеркиваемой на Западе (и в Германии в то время), было сочетание жесткой дисциплины и карательной культуры армии. Энтони Бивор поддерживает этот аргумент, но большинство его источников были немецкими и глубоко антикоммунистическими. Кэтрин Мерридейл, опросившая двести ветеранов Красной Армии, также подчеркивает, что страх наказания, пронизывавший армию, превосходил только ненависть к немцам, зверства которых широко освещались. Однако Уэльбек показывает, что эта цифра сильно преувеличена. Часто цитируемая Бивором цифра в 13 500 солдат, казненных во время битвы, сильно завышена. По подсчетам Уэльбека, с 1 августа 1942 г. по 31 января 1943 г. на Сталинградском фронте было казнено 447 советских солдат, что не превышает итальянского показателя казней в этой войне. Роджер Риз использует устные рассказы, мемуары, дневники и письма, а также архивные военные и политические отчеты, чтобы развеять миф о "блокирующих отрядах", которые якобы казнили отставших в тылу. Эти отряды не стреляли из пулеметов по отступающим солдатам. Вооруженные только винтовками, они собирали отставших