— Паскуда! — прошипел Траверс и замахнулся на Алексис. Алексис подняла голову, прямо глядя Траверсу в глаза и не пытаясь уклониться от удара.

— Ну, решайтесь скорее, бить или не бить. И пошлите срочно за доктором!

Несколько мучительных мгновений, показавшихся Алексис вечностью, Траверс стоял неподвижно. Затем рука его медленно опустилась. Но когда он покидал каюту, Алексис знала, что Траверс всего лишь отложил время своего торжества. Она промокнула испарину на лбу Смита и, покачав головой, с глубокой грустью в голосе сказала:

— На вашем месте должен был быть он. Я не хотела вам зла.

Слезы ее упали лейтенанту на грудь. Превозмогая острую боль, он спросил:

— Почему? Почему вы его так ненавидите?

— Не сейчас. Вам нельзя говорить. Пожалуйста, не умирайте. Тогда и я не смогу жить. Я никого никогда не убивала, а если и желала смерти, то только ему одному!

Смит слабо улыбнулся, сжав ладонью рукоять ножа.

— Я буду жить, если вы расскажете мне правду.

— Что вы хотите знать? — С тоской она глядела сквозь влажную завесу слез на это бледное лицо, вовсе не казавшееся больше мальчишеским, на эти черты, искаженные болью… — Что конкретно?

— Ваше имя.

Алексис наклонилась над ним, касаясь губами мочки его уха. Хриплым от волнения голосом она назвала себя. Когда она подняла голову, чтобы увидеть в его глазах удивление, может быть, страх от столь ошеломляющей новости, она не увидела ничего: глаза лейтенанта были закрыты. Он потерял сознание.

Алексис не протестовала, когда ее увели от раненого. Она не возмущалась и тогда, когда ее отвели в небольшую каморку рядом с кладовой и заперли там. Сидя в уголке и прислушиваясь к звукам шагов уходящих матросов, Алексис гадала, сколько еще ей суждено промучиться до того, как Траверс сумеет от нее избавиться. Но о чем бы она ни думала, перед ней стояло одно лицо — лицо несчастного лейтенанта. На время она забыла о существовании Траверса, всего остального мира и даже Клода.

— С ней проблем не было? — спросил Траверс своих людей, когда они вернулись. — Отлично. Держитесь от нее подальше. И передайте каждому, чтобы никто не смел даже приближаться к этой дряни. Она ненормальная! Она хотела убить меня!

Смита успели уложить в постель, и врач хлопотал над ним.

— Будет жить? — спросил Траверс.

— Я думаю, да, капитан. Рана не так опасна, как можно было ожидать.

— Держите меня в курсе относительно него.

— Я хотел узнать насчет девушки, — решился спросить Джексон. — Надо ей что-нибудь принести? Пищу? Воду?

— Нет! Ничего! Ей ничего не нужно! Я же сказал: она сумасшедшая!

После ухода капитана Джексон, промывая рану больного, с недоумением спрашивал себя, кого хотел Траверс убедить своим криком о невменяемости девушки: себя или его, врача?

Клод встретился с Лафиттом в комнате, смежной со спальней пирата. Он до изнеможения устал от работы, впрочем, не больше, чем остальные члены команды: Даже Пич не захотел оставаться в постели. Джордан смастерил ему костыль, и мальчик смог оказывать посильную помощь, зашивая паруса и подавая гвозди. В результате столь дружной работы основные поломки на корабле были устранены достаточно быстро.

— Трудный день? — спросил Лафитт, глядя, как Клод тяжело опускается в кресло.

— Очень. Но мы не стоим на месте. Быть может, управимся даже раньше, чем рассчитывали.

— Отлично. Траверс, похоже, не в восторге от моего приема. Думаю, что он мечтает покинуть меня как можно быстрее.

— Не дайте ему этого.

— Я сделал все, что в моих силах, — с улыбкой ответил Лафитт, — хотя это и пытка, мой друг, находиться с ним под одной крышей.

— Я мог бы избавить вас от этой необходимости.

— Нет. У вас будет такая возможность позже — подальше от Баратарии. А сейчас отдыхайте. На завтрак я вас не приглашаю: Траверс вернулся на корабль, сославшись на дела, но утром он будет у меня. Поверьте, более неприятного типа я еще не встречал. Даже всегда такой выдержанный Пьер едва сдерживается, чтобы не сорваться. Сегодня он сказал, что его уже заранее тошнит от предстоящей встречи с Траверсом.

— Думаю, со мной было бы то же самое.

— Когда ваш корабль сможет выйти в море? Этот британец очень жестокий человек. Он говорит о своих методах поддержания дисциплины, сводящихся к порке, так, словно этим хочет завоевать мою симпатию. Удивительно, — со вздохом добавил Лафитт, — какое неверное представление имеют некоторые люди о пиратах. Их почитают за кровожадных чудовищ.

Клод громко расхохотался, и Жан остался доволен тем, что к его гостю вернулось бодрое расположение духа. Наступала ночь, и пора было ложиться спать.

Вечером следующего дня, когда Клод вернулся с корабля, Лафитт сообщил ему, что парламентер теряет терпение.

— Завтра к вечеру мы закончим, — заверил его Клод. — Вы не могли бы подержать англичанина еще день?

— Команда управится без вас? — вопросом ответил Лафитт.

— Конечно. Джордан останется за старшего.

— Хорошо. Я хочу, чтобы вы встретились с Траверсом.

— Какого черта, Жан? Почему вы меня об этом просите?

— Я уже уговорил его остаться еще на день, сообщив, что получил весьма заманчивое предложение от американцев и ожидаю завтра прибытия их представителя. Вы должны помочь мне разыграть этот спектакль.

— Идет, — неохотно согласился Клод. — Когда я должен появиться?

— К обеду, я думаю. Жаннин приготовит совершенно потрясающую ветчину. Вам понравится.

— Если кусок полезет мне в горло.

Траверс проводил уже третий день в гостях у Лафитта, и Хью Джексон решил, что настало время проверить, в каком состоянии находится Алексис. Он шел, оглядываясь, не видит ли кто-нибудь, куда он направляется. У Траверса было несколько полностью преданных ему людей, и врач опасался капитанского гнева.

Прислушавшись к тому, что происходит за дверью, и не услышав ничего, кроме глухих всхлипываний, Джексон решил отпереть засов. Подняв фонарь высоко над головой, доктор ступил внутрь. Но буквально на пороге на него набросился кто-то из темноты и свалил с ног. Упав, фонарь покатился по грязному полу, но, к счастью, не погас, и Алексис смогла разглядеть, что за ней явился не Траверс, а всего лишь доктор.

— Простите, док, — слабым голосом пробормотала она. — Я думала, что это капитан.

Джексон поднялся с пола и отряхнулся.

— У вас, кажется, вошло в привычку совершать такие ошибки. Я был бы не прочь оказаться на месте капитана, если бы в ваши намерения не входило убить его.

Он наклонился, взял фонарь и огляделся.