— Как долго это продолжалось?

— О, я не знаю… — пробормотала Шарлот, поднося руки к вискам.

— Шарлот, вспомни, это очень важно, у нее только что были судороги.

Больничная комната ожидания казалась слишком ярко освещенной и сверкала безукоризненной чистотой, но, если присмотреться, и стулья, и линолеум были потертыми и довольно ветхими. Алисон, устроившись в уголке, читала забытый кем-то комикс, а две пожилые дамы пытались разговаривать с сидящим в коляске дряхлым стариком, который в ответ на их расспросы только тряс головой и бормотал несвязные слова. Сидя на стуле, привалившись боком к Эдди, Харриет то погружалась в неспокойную дремоту, то вздрагивала, просыпаясь. В очередном сне она шла к библиотеке, нагруженная книгами, но улицы сужались, становились все темнее, и вдруг на ее пути выросла целая баррикада из огромных черных камней. «О, теперь мне надо найти телефон», — сказала она себе…

— Харриет? — Над ней стояла сестра с креслом-каталкой, молоденькая, довольно хорошенькая, с таким разрисованным румянами и помадой лицом, что напомнила Харриет актеров из театра Кабуки в Японии (Харриет видела фотографии театра в огромном альбоме «Иллюстрированная история театра Кабуки» в доме у Тэт).

Они поехали через ярко освещенные залы и длинные, сумрачные коридоры, и время от времени сестра наклонялась к Харриет и гладила прохладной, мягкой рукой по ее щеке. Харриет была так слаба, что даже не могла отдернуть голову. Каблуки Эдди четко отстукивали ритм за ее спиной. Потом сестра отодвинула какую-то занавеску и вкатила кресло в смотровую.

— Ну давай, малышка, — ласково приговаривала она, помогая Харриет перелезть на высокую кровать. — Надо измерить температуру. О, да мы совсем больны, ах ты, моя лапочка, ну ничего, сейчас мы возьмем кровь и… вот и хорошо, умничка, теперь отдыхай.

Сестра вышла, а Харриет свернулась на кровати калачиком, держась обеими руками за живот. Спазмы не проходили, жжение и резь стали почти непереносимыми. «Это все из-за воды, которой я там наглоталась, — подумала Харриет. — Надо же рассказать врачам про воду, но только нет, ни в коем случае, им нельзя ничего говорить!» Но тут страшный старик в мокрой меховой шапке погнался за ней по желтым берегам реки и кричал ей слова, которые она не могла разобрать…

— Юная мисс, просыпайтесь. Вот так, садитесь, садитесь.

Харриет посмотрела в лицо незнакомца в белом халате. Рядом стояла сестра, протягивая ей стакан с какой-то белой взвесью. «Чтобы успокоить желудок», — сказала она.

С виду доктор был самый настоящий индиец, у него были иссиня-черные волнистые волосы и печальные глаза с опущенными вниз наружными уголками. Он спросил ее имя и помнит ли она, где находится, потом заглянул ей в уши и нос, больно нажал на живот и ощупал под мышками ледяными пальцами, от которых она сразу же покрылась гусиной кожей.

— Это первый припадок? — спросил он Эдди.

— Да.

— Ты ела или пила что-нибудь странное на вкус? — обратился доктор к Харриет.

Острый, проницательный взгляд его темно-карих глаз с красноватыми белками заставил ее потупиться. Она отрицательно покачала головой: «Нет».

Доктор мягко взял ее рукой за шею и поднял пальцами подбородок.

— А горло болит? — спросил он вкрадчиво.

Откуда-то издалека до нее долетел испуганный голос Эдди:

— Боже мой, что это у нее на горле?

— Да, несколько пятен. — Доктор провел по ним рукой, затем резко нажал большим пальцем. — Больно?

Харриет издала неопределенный звук. Горло, конечно, болело, но шея ныла гораздо сильнее.

Когда доктор закончил осмотр, Харриет в изнеможении опустилась на подушки. Эдди разговаривала с индийцем.

— Невролог посещает клинику каждые две недели, — говорил он. — Может быть, мы сумеем вызвать его сюда из Джексона завтра во второй половине дня… — И так далее, монотонным, скучным голосом. Приступы рези в животе Харриет заставляли ее каждый раз вздрагивать и прижимать руки к животу.

— Харриет, — услышала она голос Эдди, — посмотри-ка на меня, детка.

Сквозь боль Харриет послушно открыла глаза.

— Посмотрите, доктор, вы видите? Глаза у нее красные, как у кролика. Это может быть воспаление.

— Симптомы вызывают сомнения, они весьма неоднозначны, в любом случае нам надо подождать результатов анализов.

— А вы не забыли про диарею? И почему держится высокая температура? А эти страшные пятна на горле? Господи, такое ощущение, будто ее кто-то душил…

— Да, инфекция есть, но судороги не фебрильной природы. Фебрильный это…

— Я знаю, что такое фебрильный, доктор. Я сама много лет работала сестрой, — отчеканила Эдди.

— Ну что ж, тогда вы должны понимать, что любая неврологическая дисфункция является для нас приоритетной… — в тон ей ответил доктор таким же резким голосом.

— А другие симптомы…

— Как я уже сказал, они весьма неоднозначны.

Харриет села на постели, глядя на них расширенными глазами. Она выпалила:

— Мне надо в туалет!

Доктор и Эдди повернулись к ней с таким удивлением, словно забыли, что она находится там же. Потом доктор сказал:

— Ну так иди, раз тебе надо! — И поднял руку в широком, приглашающем жесте.

Харриет спрыгнула с высокой кровати и выскочила за зеленую занавеску. Она услышала, как доктор зовет сестру, но сестры в коридоре не было. Харриет быстро зашагала по коридору к двери в дальнем конце, на которой было написано «Дамы», как вдруг услышала за спиной высокий радостный голос: «Хэт»!

Это был Кертис, он возник прямо у нее перед носом, а за ним, положив ему руку на плечо, стоял проповедник, одетый во все черное. Красное пятно у него на щеке на фоне белых стен напоминало бычий глаз.

Харриет в ужасе замерла, затем повернулась и бросилась бежать прочь от них, назад к своей загородке. Она поскользнулась на влажном полу, проехалась пятками по мокрому кафелю, тяжело свалилась на бок, едва успев подставить руку, чтобы не упасть щекой на кафельные плитки, и закрыла лицо руками.

Быстрые шаги простучали по направлению к ней, и она услышала встревоженный голос сестры:

— Ударилась? Вставай, девочка, вставай.

Харриет прижалась к ее теплой руке, перечитывая имя, написанное на халате: Бонни Фентон, Бонни Фентон, Бонни Фентон…

— Вот почему в больнице не положено бегать по коридорам, — говорила сестра. Впрочем, она обращалась не к Харриет, а, по-видимому, ко всем окружающим, потому что голос у нее был излишне высокий и громкий. Эдди и доктор появились из-за занавески. Харриет вырвала руку у сестры и, чувствуя на себе внимательный взгляд проповедника, бросилась к Эдди.

— Эдди, Эдди, — закричала она, — забери меня домой, пожалуйста, сейчас!