Кто знает, а вдруг пустырь уже прочесывают? Может, они уже нашли револьвер ее отца? Из него стреляли — это они смогут определить сразу же. А раз он там валяется, логично, что им придет в голову заглянуть наверх.

Да еще Хилли и его дурацкие вопросы. «Тебя арестовали?» Он бы умер от зависти, если бы ее действительно арестовали, для него жизнь — это забавная игра. До сих пор. Вот младенец.

Тут ей в голову пришла ужасная мысль. А вдруг полицейские наблюдают за машиной? Как в фильмах, где они оцепляют место преступления и следят, не появится ли там преступник? Конечно, у Хилли достаточно ума, чтобы не лезть прямо в руки полиции, но вдруг они спрячутся и будут сидеть в засаде? Она выругала себя за то, что не предупредила Хилли об опасности. Впрочем, Харриет надеялась, что если он увидит людей, то просто повернет обратно.

Около полудня к ней зашел их семейный врач по фамилии Бридлав, которого Эдди за его высокие гонорары окрестила «мистер Жадюга». Это был высокий, довольно молодой человек с обвисшими щеками и таким неприветливым выражением лица, что напоминал бульдога на привязи. Говорил он всегда сухо, резко, язвительным тоном, как будто не доверял больным ни на грош, и Харриет терпеть его не могла, впрочем, как и другие его пациенты. Однако своей открытой неприветливостью доктор Жадюга избавлял ее от необходимости демонстрировать фальшивую общительность и улыбаться ему, когда ей того не хотелось, поэтому она невольно испытывала к нему что-то вроде уважения.

Доктор Жадюга мрачно обошел ее кровать, избегая смотреть ей в глаза, как дикий кот перед дракой. Потом он уставился на нее холодным взглядом и некоторое время рассматривал ее тело под одеялом. Наконец он спросил:

— Ты ешь много салата?

— Да, — сказала Харриет, хотя она вообще его не ела.

— А ты вымачиваешь его в соленой воде?

— Нет, — сказала Харриет, поняв, что он ожидает от нее именно такого ответа.

Доктор пробормотал что-то про дизентерию и немытый мексиканский салат и после паузы, повесив ее карту обратно на спинку кровати, вышел из палаты.

Зазвонил телефон. Забыв о капельнице, Харриет рванулась к нему и схватила трубку после первого звонка.

— Эй, привет! — Это был Хилли. Из трубки до Харриет доносились звуки из спортзала, в котором проходили репетиции их оркестра: нестройное звучание разных инструментов, — видимо, музыканты настраивали их перед репетицией.

— Подожди, — предотвратила она неудержимый поток слов, готовый излиться из Хилли. — Отвечай только «да» или «нет». Ты был там?

— Да, сэр! — Голос Хилли был вовсе не похож на голос Джеймса Бонда, но Харриет узнала его «бондовский» тон. — Я изъял орудие убийства.

— Ты выбросил его, куда я просила?

Хилли в восторге захихикал.

— Агент Хар! Неужели я когда-нибудь подводил тебя?

В маленькой паузе, последовавшей за этим, острые уши Харриет разобрали посторонние звуки на заднем плане — шепотки, толкотню и хихиканье.

— Хилли, — медленно произнесла она, садясь на постели, — кто это там с тобой?

— Никто! — Хилли сказал это слишком быстро, и слегка запнулся, как будто в это время толкнул кого-то локтем.

Шепот. Потом тихий смех: девчонка! Гнев пронзил Харриет как электрический разряд.

— Хилли, — прошептала она зловеще, — лучше, чтобы рядом с тобой никого не было, потому что… Послушай меня…

— Эй! — (Он что, смеется?) — В чем проблема, Хар?

— Потому что, — Харриет повысила голос, уже не заботясь о том, слышен он в коридоре или нет, — револьвер теперь весь покрыт твоими отпечатками пальцев, ты понял?

В трубке наступило молчание, только смешки и перешептывания все еще слышались на заднем плане.

— Хилли?

Когда он снова заговорил, его голос звучал мрачно и растерянно.

— Я… Да убирайся ты отсюда! — резко сказал он кому-то.

Трубка повисла на проводе, послышались звуки борьбы, приглушенные вскрики, потом быстро удаляющиеся шаги. Харриет терпеливо ждала. Когда Хилли снова взял трубку, голос у него был слегка запыхавшийся.

— Так нечестно! — выпалил он. — Ты меня подставила!

Харриет молчала. Ее отпечатки тоже были на револьвере, но напоминать об этом Хилли она не собиралась.

— Кому ты рассказал? — спросила она после холодной паузы.

— Никому… Ну, только Антону и Грегу. И Джессике.

«Джессике? — подумала Харриет. — Джессике Диз?»

— Да ладно тебе, Харриет, — теперь он говорил жалобным голосом. — Почему ты такая противная? Я сделал все, что ты велела.

— Я не велела тебе говорить об этом Джессике Диз.

Хилли в отчаянии хмыкнул.

— Видишь, ты сам во всем виноват. Ты не должен был никому говорить об этом. Теперь у тебя будут неприятности, а я не смогу тебе помочь.

— Но ведь я… — Хилли запнулся. — Ведь я никому не сказал, что это ты!

— Что я — что?

— Ну, что это ты сделала… ну, то, что ты сделала.

— А почему ты думаешь, что я хоть что-то сделала?

— Ага, так я тебе и поверил!

— Кто был с тобой у башни?

— Никто… — Это было сказано несчастным голосом.

— Значит, пистолет этот теперь твой. Тебе никогда не доказать, что я просила тебя забрать его.

— Нет, я могу доказать, могу!

— Каким же образом?

— Ну я… — произнес Хилли без особой уверенности. — Я могу…

— Ничего ты не можешь, и теперь орудие преступления сплошь покрыто твоими отпечатками пальцев, — мрачно заявила ему Харриет. — И если не хочешь неприятностей, скажи своим дружкам, что ты все выдумал, а не то сядешь в тюрьму и умрешь на электрическом стуле.

Последнее было чересчур даже для Хилли, но по его молчанию Харриет поняла, что он это проглотил.

— Ну ладно, не дрейфь так, Хил, — сказала она, сжалившись над ним. — Я-то никому не скажу об этом, понял?

— Правда не скажешь?

— Конечно нет. Все останется между нами. Если только ты уже не растрепал всей школе.

— А что, если его найдут? — безнадежным голосом спросил Хилли. — Что тогда?

— Тебя видел кто-нибудь?

— Нет.

— А в каком месте ты выбросил его? — спросила Харриет, слабо маша рукой сестре Кутс, которая просунула в дверь голову, чтобы попрощаться, потому что у нее заканчивалась смена.

— С железнодорожного моста.

«Хорошо», — подумала Харриет. Это был один из самых пустынных участков.

— А ты видел машину?