– Привет!

Они кинулись к ней.

По их словам, они были очень голодны, а мать не могла их накормить. Она велела им идти на улицу, потому что больна.

– Покажите-ка, где вы живете, – предложила Мэри. – Может, я смогу помочь вашей маме.

Женщина лежала без сознания, кожа ее была желтой, и вся она была покрыта кровью и блевотиной. У нее был жар.

«Но Вэлу было не лучше», – сказала себе Мэри и взялась за работу. Она привела в порядок женщину и ее постель, затем комнату и, наконец, дом. На кухне она нашла щетки и ведро, а также несколько картофелин и солонину для детей. Мысленно она возблагодарила миссис О'Нил за то, что та научила ее делать уборку. Вспомнила она и ее замечание, что, если варить достаточно долго, можно приготовить все что угодно.

Когда дети были накормлены и одеты, а их мать прибрана и ухожена, насколько это было возможно, Мэри пошла в соседний домик, затем следующий и так далее. Она ходила из дома в дом, вооруженная своими корзинками, а также терпением и уверенностью, что лихорадку можно победить.

И еще до того, как закончился этот долгий дождливый день, она нашла двух помощников – мужчину и женщину. Она научила их тому немногому, что знала сама, а главное, сумела внушить им, что лихорадка вовсе не всегда несет смерть.

Они обещали ей, что ночью будут заходить к больным по очереди, чтобы накормить и прибрать их. А Мэри обещала вернуться на следующее утро с новыми запасами еды. Всего у них было десять пациентов.

«Только десять, – с горечью подумала она, – я могу помочь всего лишь десятерым, да и то самую малость».

Уйдя достаточно далеко от Ирландского канала, Мэри дала волю слезам. Затем расправила плечи и быстро зашагала под дождем, по грязи туда, где стояла повозка с мертвецами. Сегодня она обнаружила тринадцать разлагающихся трупов. Она завернула их в саван.

День за днем Мэри проводила в районе, где жили иммигранты, стараясь помочь им всем, чем могла. Ее уже не пугали все эти ужасы. Кошмар стал для нее повседневностью. В одном домике, состоящем из двух комнат, она обнаружила двадцать шесть распухших трупов. В другом – ребенка, сосущего холодную грудь мертвой матери. Она отводила детей в соседние приюты, не забывая добавлять к своей обычной утренней ноше пакеты с едой для сирот.

Она плакала от горя, когда черные рвотные массы говорили ей о том, что она потерпела поражение, и от счастья, когда теплый, но не горячий лоб или дурно пахнущие экскременты больного свидетельствовали о ее успехе.

Ладони ее покрылись волдырями от едкого мыла, которым она скоблила полы в тесных домиках, а глаза покраснели от дыма. Но какой бы уставшей и подавленной ни чувствовала себя, она всегда держала голову высоко, всегда была аккуратно и чисто одета и всегда улыбалась. Она знала, что лучшим лекарством для этих больных и растерянных людей была ее уверенность в том, что лихорадку можно победить.

Однажды, обмывая одного старика, она услышала позади себя какой-то шорох. Мэри оглянулась через плечо. Увидев миссис О'Нил, она искренне обрадовалась.

– Так это ты, Мэри Макалистер, – сказала вдова. – Я слышала слухи, но не могла поверить этому. Когда закончишь с мистером О'Рорком, он и без того зажился на свете, приходи ко мне. Я тебя накормлю, а ты удовлетворишь мое любопытство.

– Надо же! – воскликнула миссис О'Нил, когда Мэри закончила свой рассказ. – В жизни не подумала бы, что между мной и колдуньей-язычницей есть что-то общее. Но тут эта женщина права. Я сама видела, как один человек – он и болен был совсем чуть-чуть, только что пожелтел немного – умер после того, как от их ножей потерял всю хорошую кровь.

Не думай, Мэри, что твои добрые дела в этом квартале остаются незамеченными. Я знаю своих соседей, от них не убудет помочь ухаживать за больными. Я пригоню их к тебе завтра. Может, кое-кто и побрезгует обмыть лицо больного лихорадкой, однако не такие уж они важные персоны, чтобы отказываться помыть полы.

Приходи ко мне завтра, дорогая, и я докажу тебе, что твое доброе начинание подхватят многие. И едой не надо так нагружаться. Приноси только для сирот, а я буду варить бульон для несчастных больных. Сдается мне, туда вполне можно добавить немножко капустки.

Через два дня Мэри была уже не нужна на Ирландском канале.

Она медленно шла домой, впервые почувствовав, как сильно устала за это время. Ей бы радоваться надо, что вдова О'Нил так ловко взялась за дело. Теперь уходом охвачено больше больных, а чувство единства сближало и роднило больных и здоровых.

Она в самом деле была рада.

И все же теперь она чувствовала себя уже ненужной, чужой среди них. Она ощутила свое одиночество.

«Знаешь, Мэри Макалистер, – сказала она себе, – тебе просто нужно как следует выспаться. Тогда, может быть, ты прекратишь заниматься самоедством».

Но спать она легла поздно. Вернувшись домой, она увидела, что входная дверь открыта настежь, а в дверях стоит ее бабушка.

– Мари, дорогая моя, – сказала мадам Сазерак, протянув руки навстречу внучке, – а я тут жду тебя. Скорее обними свою старую бабушку. Я ужасно соскучилась по тебе.

Вдохнув чистый запах лавандовых духов бабушки и прижимаясь щекой к ее морщинистому лицу, Мэри почувствовала, что от ее уныния не осталось и следа.

– Mémère, вам не следовало приезжать в город. Но я ужасно рада вас видеть.

– Не глупи, Мари. Как я могла не приехать? Через два дня наши именины, и мы устроим вечеринку.

Вечеринка в атмосфере отчаяния и смерти, аромат лаванды сквозь зловоние горящей смолы, ясный, певучий голос Mémère на фоне пушечной канонады?

– Mémère, дорогая, вы – креолка до мозга костей! – не удержалась от смеха Мэри. Она впервые засмеялась за все эти дни.

С приездом бабушки дом преобразился, словно по мановению волшебной палочки. Анна-Мари Сазерак вела себя так, словно в Новом Орлеане все было совершенно как прежде. Проснувшись на следующее утро, Мэри почувствовала аромат кофе и беньеток. Служанка Mémère, Валентин, принесла ей поднос с завтраком прямо в постель. Изысканный фарфор, розовое полотенце и салфетка ручной вышивки, серебряная вазочка с только что срезанными розами – Мэри казалось, что она в жизни не видела ничего прекраснее.

Спустившись после завтрака вниз, она увидела, что столы в комнатах отполированы. В воздухе витал пикантный аромат лимона. Повсюду стояли вазы с цветами. Mémère сидела на низенькой табуретке, веером разложив перед собой на полу рисунки.

– Бонжур, любовь моя. Посмотри, какую замечательную почту я получила. Это рисунки новых моделей из Парижа. Надо заказать тебе платье к дебюту. И другие наряды. К сезону у тебя должно быть все самое лучшее. Что бы там ни говорили, но во всем Новом Орлеане не найти портнихи, которая могла бы сравниться с парижскими модельерами. Взгляни-ка на эти рисунки – никаких кринолинов. Теперь в моде нечто вроде проволочного каркаса, который поддевается под юбки, от этого они выглядят необыкновенно пышными. Пожалуй, я себе тоже закажу что-нибудь. Очень интересный фасон.