над земельными владениями и торговыми операциями играли также местные вооруженные формирования несирийского происхождения, образовывавшиеся на основе этнической или племенной общности (магрибинцы, курды, туркмены, албанцы и др.) и носившие названия делийя, тюфенкджи, левендийя. Эта необузданная городская вольница вкупе с характерным для Сирии чувством местной обособленности всякий раз предопределяла выбор союзников и средств борьбы в аянской среде.

В силу этих обстоятельств едва ли уместно говорить о постоянной «антиосманской» или «проосманской» позиции отдельных аянских кланов сироливанского региона. Скорее, интересы сирийских аянов то сталкивались, то переплетались с задачами османской провинциальной администрации. Главной целью Порты в Сирии было ограничить рост влияния местной знати и не допустить складывания «сильных домов» наподобие иракских кюлеменов. Здесь исторически сложились две тактики. Согласно одной из них, в сирийские эйалеты назначались должностные лица, не связанные с местной средой. В этом случае они рисковали стать игрушкой в руках местных лидеров и пытались найти себе союзников из их числа или столкнуть между собой своих противников. Другая тактика предусматривала временное привлечение на высшие должности в эйалетах видных провинциальных аянов.

Они, укрепляя свою власть на местах, объективно способствовали ослаблению роста центробежных сил в провинциях, ограничивали самоуправство янычар и боролись с налетами бедуинов. Однако результат применения этих тактических маневров был, как правило, один и тот же — османская администрация все в большей степени попадала в фокус междоусобной борьбы соперничающих кланов и группировок.

Наглядным примером взаимопереплетения интересов османской администрации и местного аянства служит история возвышения рода аль-‘Азм. Уроженцы города Хама на северо-западе Сирии представители семьи аль-‘Азм буквально оккупировали должность губернатора (вали) Дамаска: на протяжении XVIII в. они занимали этот пост 9 раз, управляя этим важнейшим сирийским эйалетом с 1725 по 1783 г. с небольшими перерывами. Фактически Исмаил-паша аль-‘Азм (1725–1730 гг.) и его преемники — Сулейман-паша (1733–1743 гг.), Асад-паша (1743–1757 гг.), мамлюк Асад-паши ‘Осман-паша ас-Садык (1761–1771 гг.) и Мухаммед-паша (1773–1783 гг.) — составили своеобразную династию повелителей Сирии. Временами под их власть переходили эйалеты Триполи и Сайда, а в 1730 и 1756–1757 гг. аль-‘Азмы занимали посты губернаторов одновременно во всех сирийских провинциях. В истории Сирии аль-‘Азмы остались как «сильная рука», обласканная Портой в расчете на обуздание своеволия янычар и других местных элит. Действительно, почти за 60-летний срок правления семейство аль-‘Азм умело объединяло свои усилия с дамасскими улама — особенно с кланом аль-Муради, пользовавшимся влиянием в центральных кварталах города, против местных янычарских агават, штаб-квартирой которых служил южный пригород Дамаска — аль-Мейдан. Придерживаясь в целом проосманской ориентации, вали Дамаска использовали как тайные интриги своих покровителей в Стамбуле, так и прямые вооруженные столкновения с конкурентами. Так, в 1746–1747 гг. Асад-паша аль-‘Азм с помощью столичных янычар (капыкулу), вызванных из Стамбула, и североафриканских наемников (магариба) жестоко разгромил янычар-йерлийя, поддержавших начальника финансового ведомства эйалета (дефтердара) Фатхи-эфенди в его попытке отстранить аль-‘Азмов от власти. В непрерывной борьбе за раздел и передел сфер влияния аль-‘Азмы остались значимы и после утери ими поста вали Дамаска. Так, в 1786 г. назначенный из Стамбула губернатор сирийской столицы Ибрахим Дели-паша ад-Далати был изгнан из города местными и столичными янычарами. Не имея реальной поддержки со стороны Стамбула, он на свой страх и риск вступил в коалицию с аль-‘Азмами, засевшими в Хаме, и алимским кланом аль-Муради. «Оппозиция» янычарам, возглавляемая законным пашой, собрала наемников, мобилизовала туркоманские и бедуинские племена и осадила Дамаск. В результате пригород йерлийя аль-Мейдан был сожжен, капыкулу осаждены в цитадели, а «чужеродный» паша смог вступить в должность.

В качестве иллюстрации изменчивости и непостоянства политической ситуации в сирийских эйалетах можно привести и историю Халеба (Алеппо) в XVIII столетии. Этот город на северо-востоке Сирии, служивший резиденцией иностранных консульств и миссий, средоточием европейских торговых факторий, был в то же время ареной постоянного противоборства двух группировок — янычар и потомков Пророка (шерифов, араб. мн. ч. ашраф). Через ремесленные цехи и суфийские братства в эту многолетнюю борьбу втягивались массовые слои горожан. Соперничающие группировки халебской знати были неоднородны по социальному составу. Более того, нередко влиятельные аянские кланы, отождествлявшие свои интересы с победой янычар или шерифов, переходили из одного лагеря в другой сообразно политической и экономической ситуации. Шерифы Халеба составляли сплоченную фракцию, обладавшую собственными вооруженными дружинами. Пост их главы (накиб аль-ашраф) в XVIII столетии уже не замещался из Стамбула, а был своеобразной «монополией» местной суннитской семьи алимов Тахазаде. В свою очередь, халебских янычар-йерлийя редко сменяли «столичные» янычары-капыкулу из Малой Азии. Поэтому они также оставались сравнительно однородным и сплоченным корпоративными интересами корпусом. Взаимные нападки соперничавших аянских группировок Халеба не дают основания говорить о противостоянии в этом городе «сепаратистских» и «централизующих» сил. Скорее речь может идти о переделе сфер влияния и борьбе за контроль над земельными владениями и торговыми путями Северной Сирии.

По специфическому пути происходило усиление позиций местного аянства в Ливане, формально находившемся под юрисдикцией пашей Триполи и Сайды. Мир и безопасность традиционно поддерживались здесь за счет разветвленной иерархии вассально-сюзеренных связей. В сложной этнорелигиозной обстановке (в Ливане проживали друзы, шииты, алавиты, марониты, а с XVIII в. сюда бежали также униаты и часть православных жителей Сирии) главы религиозных общин выступали не только в качестве духовных лидеров, но также землевладельцев, откупщиков-мукатааджи, членов османской администрации и даже военачальников. Как отмечал российский дипломат XIX в. К.М. Базили, «гористые округа… оставались во владении наследственных своих эмиров и шейхов, которые по-прежнему заключали конфедерации между собой, выступали в поход со своими ополчениями, вели друг с другом войну, не спрашиваясь у пашей или даже по навету пашей».

В XVIII столетии главенствующее положение в Ливанском эмирате заняли друзские эмиры и шейхи, зависимые от правящего эмира (аль-амир аль-хаким) Горного Ливана. С 1697 г. у власти в Ливане укрепилась династия Шихаб, возглавившая группировку друзов-кайситов и часто вынужденная отстаивать свои позиции от претензий друзов-йеменитов. В 1711 г. в сражении при Айн-Даре эмир Хайдар I Шихаб (1707–1732) нанес сокрушительное поражение йеменитам, что привело к их исходу из Ливана в горную область Хайран к югу от Дамаска, получившую название «горы друзов» (Джебель ад-Друз). Сокращение численности ливанских друзов совпало с возрастанием доли маронитского населения и интенсивной христианской колонизацией центральных районов Ливана. В наибольшей степени от этих процессов пострадали шииты: к 1759 г. марониты изгнали их из северных округов эмирата (Бшарри, Батруна, Джубейля и Кесруана) на юг и в район их традиционного расселения — долину Бекаа.

Возвышение маронитов, выступивших в роли младших партнеров друзской знати, оказало большое влияние на общественную и экономическую жизнь Ливана XVIII в. Оно привело к оживлению торговли, ремесла и террасного земледелия, а также шелководства. Обновление церковной жизни маронитов,