А ведь почти все эти «спасённые» были теперь существами могущественными и стали бы, без сомнения, ценными союзниками в любом задуманном ею предприятии — хотя бы в той же охоте на харнианцев в Бездне.

Запершись в своём кабинете, не уступающему по роскоши спальне, Шада, вся в предвкушении, уселась, поджав ноги, на кожаные подушки приземистого, широкого, дирхдаарской работы кресла под огромным портретом своей хозяйки и трёх её отцов. Её окружал суровый строй шкафов, забитых книгами и бесценными тетрадями, содержащими описание всех миссий Аниаллу, подробное настолько, насколько это было возможно, учитывая, что служанке ни разу не удалось её сопровождать; а также собственные наблюдения Шады, интересовавшейся без преувеличения всем, до чего она только могла дотянуться. А дотягивалась она до очень многого, и даже Аниаллу вряд ли до конца представляла, насколько глубока осведомлённость её горничной и кухарки в тайной жизни Энхиарга…

Перебрав бумаги, скопившиеся за вчерашний, проведённый в сборах и волнениях день, она приготовила стопку чистых листков и развернула маленький свиток, содержащий имена всех тех, кого она собиралась вовлечь в задуманное дело, и лишь сегодня утром, после десятков исправлений и дополнений, наконец-то переписанный начисто. И, надо сказать, доведись Аниаллу увидеть его, она немало удивилась бы выбору Шады. Служанка же, в чьей голове уже многие недели все эти существа вели битву за честь попасть в список, теперь сама была готова отстаивать право числиться в нём каждого из «победителей».

Две особы, чьи имена красовались на первой строке, не нуждались ни в какой защите. Диреллея и Канирали имели на то неоспоримое право: едва ли кто-то из бывших подопечных Аниаллу был обязан ей больше и любил её сильнее, чем эти двое. Имя Диреллеи значилось первым потому, что Шада посчитала более простым привлечь на свою сторону импульсивную эльфийку, чем спокойную, рассудительную Кани. Ей достаточно будет описать Диреллее ситуацию, сложившуюся между Кеаном и Аниаллу, и та, памятуя собственные обиды, непременно примчится в Бриаэллар поддержать подругу.

Ей нужно было очень точно подобрать слова, чтобы показать эльфийке всю тяжесть положения Алу и в то же время не возбудить в ней желания немедленно оторвать Кеану голову. В поисках вдохновения Шада повернулась к застывшей на холсте четвёрке, двоих из которой она почитала своими учителями. Потом, найдя себя всё-таки недостаточно воодушевлённой, открыла стоящую перед ней массивную шкатулку, где лежали, с огромным трудом отысканные и выкупленные ею, драгоценности матери, разошедшиеся по рукам, после того как ту продали в рабство, и положила ладонь на прохладные камни. Несколько мгновений она гладила подрагивающими пальцами кольца, ожерелья и серьги, которые так ни разу и не отважилась надеть, а потом решительно захлопнула резную крышку и взялась за перо.

* * *

— Брай, если ты помнишь, Фай настоятельно тебя просила не делать этого! — воскликнула Аниаллу, хватая за шиворот Брая — зачарованный игрой жидкого пламени, разрумянившийся си'алай, к ужасу своих соседей, низко перегнулся через борт стеклянной лодки и блаженно погрузил в огненное озеро обе руки. — Она даже письмо нам написала! И Селорна предупредила отдельно.

— Да я знаю, знаю я, — не оборачиваясь, бросил Брай. — Но госпожа Фай в своих посланиях напирала на то, чтобы я не пытался почуять через ларшу других харнианцев, а этого я как раз и не делаю.

— Не лукавь. Она боялась, что твои соплеменники смогут обнаружить тебя самого, а для этого не важно, коснёшься ли ты ларши просто так или с какой-то целью.

— Вылезаю, — нехотя согласился си'алай.

Десятью минутами позже, улыбаясь и держа в одной руке букет ярких лэнэссер, купленных для того, чтобы проще было завести разговор, а в другой — горячую ладонь Брая, досадливо косящегося на останки кремированных рукавов, Аниаллу вступила в дом Фай и Мейва Куцехвоста.

Заслышав их голоса, Такрен, расположившаяся за обеденным столом, медленно подняла голову. Она была одета очень просто — в тёмное узкое платье из старой шерсти. На груди её лежало несколько ниток тускло посверкивающих мелких бус. Она чуть заметно улыбнулась, молча рассматривая гостей, замерших на пороге её жилища. От одного её вида Аниаллу почувствовала себя так, словно её окатили холодной водой… или высыпали за шиворот целое ведёрко каких-то скользких гадов. Что-то не так было в этой подземной кошке. Брай тоже как-то сразу притух. Даже волосы харнианца перестали возбуждённо искриться.

— Так-так, вот и наши затворники явились, — опираясь рукой с длинными когтями на спинку стула, проговорила Фай. — Как вам на свободе, мои дорогие небесные птички? Не страшно?

— Нет, — как могла твёрдо ответила Аниаллу.

Ни Мейва, ни Анара в комнате не было. Алу предполагала, что Фай постарается услать их куда-нибудь, но очень надеялась, что это ей не удастся. Когда же через мгновение сианай почувствовала присутствие мужа, она заволновалась: если он здесь, то почему не вышел встретить её?

— Он спит, — заметив её бегающий взгляд, объяснила Такрен и покосилась на занавес в правом углу. — К нашему климату трудно привыкнуть.

— Я помню, — хмыкнула Аниаллу, поудобнее перехватив лэнэссеры. — Здесь вообще мало что изменилось, — сказала она, окинув нарочито бодреньким взглядом пёстрый сумрак комнаты, — всё так же темно и мрачно.

Сианай обогнула стол и пошла вдоль полок, что-то высматривая на них. Отыскав пустую вазу, она засунула в неё яркие безднианские одуванчики и водрузила её на противоположный конец стола. Золотистые блики легли на серую крышку остроугольным узором.

— Вот я и решила принести сюда немножко солнышка! — объявила Алу и уже вполне искренне улыбнулась страшноватой хозяйке…

Лучше бы она не видела сейчас её бледного, неприятно-красивого лица: Фай смотрела на неё как-то оценивающе, как плотоядная посетительница какой-нибудь безднианской таверны на нерасторопного официанта, размышляя, не присовокупить ли его к обеду?..

— Правда, их совсем чуть-чуть — цветочница сказала, что у вас какой-то праздник сегодня, — заставила себя продолжить Аниаллу, расправляя тонюсенькие лепестки пушистых «солнышек».

Она будто проглотила здоровенную ледышку, очень хотелось обхватить себя руками, но Алу не позволила себе этого. Не понимая, что с ней происходит — в её ментальной защите не было ни единой бреши, — она тщетно пыталась разгадать, каким образом Фай удаётся так влиять на неё?

— Это ничего, — промурлыкала та и пошевелила пальцами левой руки, лежащей в чаше с мутными, сероватыми кристаллами; камни неприятно зашуршали. — Уверяю тебя: даже если бы ты зажгла для меня персональное солнце, это не доставило бы мне большего удовольствия, чем чувствовать рядом то, что ты принесла с собой сейчас.

— Ты так любишь лэнэссеры? — каким-то замороженным голосом спросила Алу.

— Нет. Я люблю тайны, — без тени насмешки ответила Фай. — А ты несёшь в себе страшную тайну, сианай, и я рада, что ты принесла её именно сюда, в Лэннэс. И прямо ко мне. — Она склонила голову, словно благодаря Аниаллу за это.