А у нас в этом плане сложилось тяжелейшее положение – проект строительства завода все время менялся, ранее запланированные цеха и участки не строились, а оборудование на них было уже заказано и пришло. Так, в частности, на складах завода лежало оборудование двух цехов по производству электродной массы, которые так и не были начаты строительством, был начат строительством копер, но не был закончен, так как с завода сняли задание по выплавке синтетического шлака, и т. д., и т. п. Продавать оборудование, даже ненужное, завод не имел права – такая уж была «самостоятельность» советских хозяйственников. Нужно было сообщить о ненужном оборудовании министерству, оно сообщало Госплану, и тот якобы должен был найти, кому ненужное нам оборудование нужно, и тому передать. Но я не помню, чтобы эта схема хоть когда-нибудь сработала, хотя наш отдел оборудования постоянно сообщал наверх, что у нас склады затоварены ненужным заводу оборудованием. Вот и получилось, что у нас на заводе под видом оборотных фондов лежит то, что нам не нужно, а тут банк прекращает оплату того, что нужно для работы. И банку, как и любому контролеру, наплевать, будешь ли ты работать или остановишься, ему главное отчитаться в своей полезной деятельности контролера. Что делать?

И тогдашний директор С.А. Донской принимает единственное возможное решение, о котором, безусловно, все начальники и контролеры знали, – он приказывает нам, начальникам цехов, принять в цеха все ненужное оборудование со складов завода и «списать его на производство». Это означало, что мы якобы установили это оборудование в своих цехах и начали на нем работать, списывая с него стоимость на свою себестоимость по норме амортизации (тогда это было обычно 1/7 в год). А через 7 лет мы как бы «изнашивали» это оборудование, и оно списывалось с баланса цеха окончательно. Но это новое оборудование в цехах не было нужно, ящики с ним мешали работать (ведь это цех, а не склад), и начальники цехов все это новое оборудование прямо со складов отдела оборудования вывозили в металлолом, оставляя себе только бумаги, что оно якобы в цехах. В тот год мы уничтожили оборудования на огромную сумму, но финансовые органы смогли отчитаться, что они доблестно выполняют решения партии и правительства и «приводят в норму оборотные фонды предприятий».

У меня дело обстояло так. Я тоже получил в ЦЗЛ массу оборудования, которое ну никак не мог приспособить в цехе, посему тоже вывез его в металлолом. Но воздушный компрессор очень мощный мне было страшно жаль (хохол все-таки!). И мы здоровенный ящик с ним и более мелкие ящики с комплектующими сняли краном и поставили в экспериментальном участке. Сначала я предлагал его другим цехам завода, потом городским предприятиям и колхозам, предлагал просто так – ну жалко мне было такую ценную вещь, на которую пошло столько человеческого труда, прямо в консервирующей смазке выбрасывать в металлолом. Один директор совхоза вроде загорелся его забрать, но когда узнал мощность двигателя, то сник – у него в совхозе не хватило бы электроэнергии его эксплуатировать. А экспериментальный меня долбит и долбит: из-за этих ящиков они банки с сырьем и металлом вынуждены складывать в три этажа, а это уже опасно и может привести к травмам. Пришлось махнуть рукой – слесари компрессор разрезали и вывезли в металлолом.

А буквально через пару месяцев сижу на оперативке в цехе № 6, и вдруг выясняется, что допущена проектная ошибка и что в этом цехе не хватает сжатого воздуха. Компрессорная завода быстро увеличить его подачу не могла – требовалось ее расширение, заказ дополнительных компрессоров и т. д. И отделу оборудования дали срочное задание – найти хоть какие-нибудь компрессоры, чтобы решить эту проблему. А я сидел, как обкаканный – потерпел бы еще три месяца и, глядишь, помог бы заводу списанным мне в цех компрессором. Но при чем тут я? Это ведь если бы контролеры не заставили нас уничтожать оборудование, то компрессор бы ждал этого случая у нас на складе.

Теперь уместно вспомнить и о народном контроле, вернее, о том, во что выродилась эта когда-то нужная организация. Вспоминаю такой анекдотический случай из черного юмора. На еженедельных заводских оперативках обязательно присутствовал начальник ОРСа (отдела рабочего снабжения), и начальники цехов довольно часто попрекали его за работу заводских столовых – то посуды мало и приходится ждать, когда помоют, то целую неделю в меню одна курятина и т. д., и т. п. И как-то в какой-то праздничной компании наша приятельница, директор одной из заводских столовых, начала нас ругать – вот какие мы, начальники цехов, несносные, нажалуемся директору завода, тот отругает начальника ОРСа, а тот потом ругает их – директоров столовых. Я удивился – неужели наши, довольно товарищеские требования к столовым – единственный раздражающий фактор для директора столовой? А как же народный контроль? Он же регулярно проверяет столовые: закладку продуктов, качество еды и т. д., и т. п. Ведь от него должны идти главные неприятности директорам столовых.

– Да что народный контроль, – пренебрежительно ответила приятельница. – Они придут, нахватают дефицитных продуктов, да еще и на халяву выпьют. Тут как-то пришел С., – она назвала фамилию члена заводского народного контроля, – попросил опохмелиться, засосал полбутылки коньяка, тут же упал на мешки с сахаром и заснул. И, гад, обмочился и обмочил весь сахар под собой.

– Ну какие проблемы, ведь вы же этот сахар наверняка в компот вбросили, – пошутил я, чтобы ее подначить. Но она вдруг наивно подтвердила:

– Вбросили, но ведь все равно неприятно!

Да уж! Но я расскажу о своем случае с народным контролем, который произошел через некоторое время после случая со злополучным компрессором. Пришло время и заводскому народному контролю отчитаться в своей полезной деятельности, и его председатель, мой сосед по коридору, начальник ОТК завода С.С. Черемнов, выбрал, паршивец, меня в качестве мальчика для битья. Сделал у меня в ЦЗЛ ревизию и, естественно, «обнаружил», что у меня не хватает того самого оборудования, включая этот компрессор. И городской народный контроль оштрафовал меня на треть зарплаты – обозначили, сволочи, свою полезную деятельность. Я потом, правда, заставил за это и Черемнова попотеть, хотя до материальных потерь с его стороны дело не довел, все же я не такой бессовестный, чтобы так поступить с товарищем по работе.

А вот еще славные контролеры – Лаборатория государственного надзора (ЛГН), которые контролировали качество продукции. Расскажу такой случай. Когда-то, во времена царя Гороха, когда кремнистые сплавы только начинали плавить, в море взорвался пароход, везший в трюмах ферросилиций. Дело в том, что при некоторых содержаниях кремния эти сплавы начинают разлагаться при наличии влаги в воздухе. Разложение идет с выделением газов фосфидов и арсенидов – водородистых фосфора и мышьяка. Эти газы в смеси с воздухом образуют взрывоопасную смесь. Когда поняли, в чем дело, то трюмы начали вентилировать, и взрывов больше не было, но от этого страха в ГОСТы на кремнистые сплавы вошло положение о том, что мелкие фракции (мелкие кусочки) этих сплавов должны затариваться в стальные герметичные барабаны (бочки). У нас было отлаженное производство этих барабанов, и проблем не было – если потребитель просил мелкую фракцию, то мы затаривали ее, предъявляя потребителю счет на эту услугу.