Брэндон растерялся. Был, правда, ещё один шанс. Он может во всеуслышание сказать, что был любовником королевы Франции и она беременна от него. Конечно, это позор, и он лишится всего, чего достиг. Но спасет ли он этим Мэри? Он отчетливо вспомнил, о чем говорила с ним когда-то Луиза Савойская: прелюбодеев такого уровня не ждет ничего, кроме смертной казни. Но допустит ли это Луиза? Зачем ей начинать царствование сына с подобного прецедента, если все можно сделать тихо и пристойно? Никто и не узнает ничего. Может, стоит попробовать договориться с Луизой и принять на себя позор в обмен на жизнь Мэри? Пока он видел в этом единственный выход. Но, правда, существовал ещё один. Безрассудный, нелепый, рискованный. И все же Брэндон решился именно на него. Тайно собрав всех членов своей свиты, он заявил, что немедленно должен отбыть, они же должны отвечать всем, что герцог Саффолк срочно уехал в Кале, очень спеша в Англию. А они пока пусть начнут распространять слух, что Франциск не сможет быть королем, ибо Мэри Тюдор ждет ребенка. Брэндон не обращал внимания на то, как вытянулись их физиономии, и говорил, говорил, говорил... Чарльз объяснял, что необходимо, дабы слух шел снизу и распространился как можно шире. Чем больше людей будут знать об этом, тем более спорными окажутся права Франциска на престол, и тем меньше шансов незаметно убрать королеву. Ведь по закону Франциск не может короноваться, пока Мэри во всеуслышание не заявит, что не носит под сердцем будущего дофина.

– Зачем вам это нужно, сэр? – удивленно спросил один из членов свиты. – Неужели Мэри Тюдор и в самом деле...

Брэндон жестом остановил его.

– Делайте, как велено. Я же немедленно уезжаю. И если через какое-то время не вернусь с её величеством... то не вернусь больше никогда.

Все были взволнованы и заинтригованы, Чарльз вышел, не давая никаких пояснений. Во дворе его уже ожидал Гэмфри Винтфильд с несколькими вооруженными людьми из английской охраны. Было решено, что из Компьена они выедут в направлении моря, но затем свёрнут и, объезжая город, поскачут в Париж. В Париже им необходимо будет где-то остановиться, не вызывая подозрений и, возможно, придется скрываться несколько дней. Гэмфри, уже знавший, что им предстоит, и скорее возбужденный, чем встревоженный, напомнил своему господину, что отец его друга Боба Пейкока недавно купил дом на окраине Парижа, в предместье Сен-Сюплис. Этот вариант вполне подходил.

Брэндон увидел, как его слуга Льюис вывел через боковой вход Джейн. Выплакавшись, девушка немного поспала. Это было хорошо – ей требовалось набраться сил.

– Как вы себя чувствуете мисс Попинкорт? Сможете выдержать ещё одну скачку? Мы едем в Париж.

Во мраке она несколько минут вглядывалась в его лицо.

– Что вы задумали, Брэндон?

И также в темноте, в которой не было видно его лица, глухо прозвучал его ответ:

– Хочу попробовать совершить невозможное. Похитить вдовствующую королеву. Отель Клюни со стороны улицы Сен-Жак казался неприступным. На ночь на воротах опускалась решетка, на зубчатой стене через равные промежутки времени сменялась стража. Другое дело – монастырь бернандинок. Его тоже окружала стена, но он фактически не охранялся. Обо всем этом Чарльзу Брэндону сообщили его люди, тщательно обследовавшие каждую пядь вокруг Клюни и его окрестностей. И Брэндон пришел к выводу, что если и можно будет проникнуть в особняк, то только через монастырь.

Вечером он разбудил Джейн, которая после обратной дорога в Париж чувствовала себя совсем разбитой и проспала целый день. Правда, к вечеру она чувствовала себя лучше, а то, что она находилась под кровом Пейкоков, и отец Боба оказал ей теплый прием, привело её даже в возбужденное состояние. Брэндон более подробно посвятил Джейн в свой план. Правда, план был несколько спонтанным, сумбурным, но, зная, в какой опасности Мэри, он не мог откладывать это дело в долгий ящик. Чарльз утешал себя тем, что в истории уже бывали прецеденты с похищениями королев. В двенадцатом столетии королева Матильда Анжуйская совершила побег из замка в Оксфорде, и в том же веке королева Элеонора Аквитанская сбежала от своего мужа Генриха П... И все же Брэндон понимал, как опасно то, что он задумал, и чем это может обернуться как для него, так и для Мэри. Но хуже, чем сейчас, быть уже не могло – по крайней мере, для Мэри. Поэтому он решил рискнуть, ведь в том, что Мэри оказалась в беде, была и его вина. Как, впрочем, и короля Генриха, и канцлера Булей. Но они находились далеко, а Мэри помощь необходима прямо сейчас! К тому же Брэндон во всем случившемся больше всего винил себя и свою неуемную страсть к Мэри... свою похоть, поэтому и возложил на себя самую опасную и трудную работу. Он понимал, что столько раз предавал Мэри, столько отказывался от неё, что сейчас, когда ей угрожала опасность, просто не мог поступить иначе. Его план был крайне прост: им надо постараться похитить её из Клюни, спрятать на время в Новом доме Пейкока, а когда первый шум утихнет, пробираться посуху во владения Маргариты Австрийской в Нидерланды, откуда уже не составит труда переплыть по морю в Англию. Он даже подумывал обратиться за помощью к Томасу Болейну, но это было опасно. За послом наверняка следят. И хотя его дочь сейчас состоит при Мэри, и Брэндон даже подумывал выйти на Анну, чтобы заручиться её поддержкой, но он понимал, что та слишком молода, чтобы впутывать её в это дело. К тому же Джейн недолюбливала Анну, попросту не доверяя ей, да и у Брэндона остались не самые приятные воспоминания о «маленькой ябеде».

Поэтому они решили более никого не вмешивать в это дело и рассчитывать только на собственные силы. Брэндон попросил Джейн поточнее обрисовать ему внутреннее расположение особняка Клюни, а также провести его тайно в сад монастыря и показать, где содержат вдовствующую королеву. Если им повезет и они смогут выбраться оттуда, то у Сорбонны их будут ожидать его люди, и они укроются в Париже, где среди его миллионного населения не так-то просто будет обнаружить беглецов. Джейн понимала, что многое в этом плане несовершенно, многое рассчитано на удачу, но она уже ввязалась в эту историю и не могла отказаться. К тому же ей требовалось только провести Брэндона в монастырь, а дальше вся ответственность лежала на нем одном.

Вечером, когда от резкого потепления Париж окутался дымкой тумана, они с Брэндоном, миновав лабиринт узких улочек со стороны холма Святой Женевьевы и обходя ограды городских аббатств, подошли к обители бернандинок. Заходить они решили не с главного входа, а через боковую калитку, выходившую в тупик. Этим входом пользовались редко, и обычно здесь дежурила одна из послушниц, которая дремала, перебирая четки, или вязала носки для бедных. Именно сюда и подошла туманной февральской ночью послушница Джейн. Брэндон в мягкой обуви и черной одежде почти слился с темнотой, прижавшись к поросшей плющом стене подле двери. Издали за ними наблюдали его люди, придерживающие лошадей в поводу.

На стук Джейн в тяжелой двери приоткрылось зарешеченное окошко, мелькнул слабый свет.

– Кто здесь, во имя Пречистой Девы? – раздался старческий голос.

Джейн назвала себя. Послышался лязг открываемых нескольких засовов, и дверь слегка приоткрылась, чтобы пропустить послушницу.