Век идеологий

Летом 1961 года восточногерманская полиция, побуждаемая советским лидером Никитой Хрущевым, пыталась развернуть обратно волну восточных немцев, бегущих в Западный Берлин. Когда жесткие запреты не сработали, полиция установила двадцать шесть миль колючей проволоки и бетона, проходящих, как уродливый шрам, по всему городу. Разъяренные берлинцы называли его Schandmaurer, стена позора. О, это был истинный символ XX столетия!

На восточной стороне Берлинской стены стояли мрачные здания коммунистического мира с его евангелием земной утопии в каком-то будущем бесклассовом обществе. На западной были магазины и фильмы «свободного Запада» с его бесконечным поиском богатства и счастья здесь и сейчас. А вдоль стены тянулись безымянные бункеры – молчаливые памятники когда-то непобедимому Третьему рейху Адольфа Гитлера.

Как христианство с его посланием о мире и свободе пережило эти годы войны народов? Как и другим евангелиям, ему приходилось бороться за место на замаранных кровью стенах людских конфликтов. И если взглянуть из нашего времени на последние два поколения, то мы увидим, что христианская весть вписана в минувшие декады, словно граффити в окружении других посланий, столь же захватывающих и, возможно, более требовательных: ими были нацизм, марксизм и капитализм.

Постхристианские боги для масс

Арнольд Тойнби, выдающийся историк, однажды предположил, что XX век ознаменовал замену великих мировых религий и на их место пришли три постхристианские идеологии: национализм, коммунизм и индивидуализм, принявшие характер религии. Каждая предъявляет окончательные требования: патриотизм, классовая борьба или светский гуманизм. У каждой есть свои священные символы и церемонии, свои вдохновенные писания, свои догмы, свои святые и свои харизматические лидеры.

Впрочем, теория Тойнби верна лишь частично. Люди на Западе, похоже, правильно понимают XX век с точки зрения этого процесса секуляризации: возникшие идеологии – национализм, коммунизм и индивидуализм – в значительной степени вытеснили или укротили великие религии, и те стали казаться незначительными. Многие предсказывали, что так будет и дальше. Разум и наука объяснят все больше о мире и людях. Люди будут возрастать в образовании, и им не понадобится религия, по крайней мере не такая. Сторонники секуляризации предсказывали, что в Бога будет верить все меньше людей, а Бог будет утрачивать свою божественность. Хотя многие на Западе по-прежнему держатся секулярной модели, эта теория до смешного неточна, если рассматривать в ее свете весь мир. Мир религиозен как никогда, и даже сверхрелигиозен. Верующие на Западе все еще могут верить, что христианство отступает – и не знают о том, сколь беспримерно оно расширяется. Столетие еще не кончилось, а теоретики полностью изменили теорию Тойнби; и мы лучше поймем будущее, если уделим внимание не политическим и не экономическим, а религиозным и культурным вопросам.

И тем не менее возникли многочисленные тоталитарные правительства. Их часто возглавлял диктатор или небольшая правящая элита, контролирующая армию. При помощи сложных психологических методов правители могут направлять разум и эмоции людей против врагов режима. Пропаганда и контроль над средствами массовой информации, как и регулирование экономики, направлены на создание людей нового типа, совершенно лишенных жажды личной свободы. Это тоталитарный путь.

Корни этих идеологий XX века и их тоталитарных режимов восходят к залитой кровью земле Первой мировой войны. Новой религией Европы начала XX века был национализм. Пангерманизм и панславизм привели великие державы Европы к конфликту на Балканах. Растущий милитаризм, экономический империализм и силовая политика создали «пороховую бочку» – и искра, призванная ее воспламенить, полыхнула 28 июня 1914 года, когда молодой студент, вдохновленный сербским национализмом, убил наследного принца Австро-Венгрии. К августу Германия и Австрия (Центральные державы) выступили против Франции, России и Великобритании (Союзников). До войны более 27 стран были вовлечены в конфликт, от Токио до Оттавы.

Мир впервые познал «тотальную войну». Солдаты и летчики гибли, как и прежде. Но теперь и мирные жители отказывались от гражданских свобод и жертвовали личные вещи для военных усилий. По обе стороны линии фронта люди полагали, что вершат праведный крестовый поход. Когда 6 апреля 1917 года в войну вступили Соединенные Штаты, президент Вудро Вильсон, сын пресвитерианского священника, сказал, что эта война призвана «сделать мир безопасным для демократии».

В то время как американцы мобилизовали рабочую силу и материалы, русские потерпели военный крах. В ноябре 1917 года в России свершилась революция, и большевики – воинствующий самозваный авангард нового социалистического общества – вырвали власть у царя, а в начале 1918 года революционеры заключили мир с Германией.

Высадка миллиона американских бойцов позволила Союзникам вынудить Германию сесть за стол переговоров, что в конечном итоге привело к Парижской мирной конференции. Но условия мира, навязанные немцам, оказались любопытной смесью наивного идеализма и желанной мести.

Вудро Вильсон обеспечил создание Лиги наций – лишь для того, чтобы увидеть, как американский народ отказывается ее поддерживать. Другие союзники были более заинтересованы в том, чтобы получить от Германии признание вины и искалечить страну на долгие годы. Они преуспели. Но немцы никогда этого не забывали – и как итог этой мстительности возник нацизм.

Заря нацизма

О, нацисты показали миру, что значит тоталитаризм! Они были партией правого крыла при диктатуре – иными словами, сторонниками фашизма. Такие правительства, пытаясь противостоять разочарованию и отчужденности личности, а также социальной и экономической напряженности, подчеркивают классовое единство и делают упор на традиционные ценности. Фашистские движения прославляют нацию, определяя ее с точки зрения миссии, расовой уникальности или самого государства. Фашистские правители разрешают частную собственность и капиталистическое предпринимательство, но жестко контролируют их.

После Первой мировой войны «правые» правительства возникли по всей Европе, но самым большим из них был немецкий национал-социализм, более известный как нацизм. Миллионы людей на родине Лютера ушли из протестантских церквей к этой новой политической религии. Многие были скомпрометированы или предпочли сотрудничество; другие отошли от традиционного христианства.

В протестантском духовенстве в послевоенной Германии по большей части царили монархические настроения. Служители Церкви не питали симпатий ни к социализму, ни к демократии. Но многие люди – напротив. Рабочие стали ненавидеть социально и политически реакционную Церковь. А немецкий культурный класс, созрев для нацизма, обратился к романтическому взгляду на прошлое Германии: в нем сплетались героика, аристократия и часто присутствовал пантеизм.