Я не смогу вернуться к ним. Теперь мне придется жить среди Других и научиться разговаривать так же, как они. Я должна снова научиться понимать слова и произносить их, иначе я не смогу ни с кем общаться. Даже если бы за это время мне удалось отыскать клан Других, я не сумела бы объясниться с ними, а они не смогли бы меня понять. Может быть, именно поэтому мой тотем заставил меня задержаться в долине до тех пор, пока здесь не появился этот мужчина. Возможно, у него я снова научусь разговаривать?» Она поежилась как от озноба, хотя в пещере не было сквозняка.

А Джондалар все говорил не умолкая, задавая все новые вопросы – хоть и не надеялся получить на них ответ, – ради того, чтобы слышать собственный голос. Женщина по-прежнему не откликалась, и ему показалось, будто он догадался, что тому причиной. Он решил, что она готовится вступить в круг Тех, Кто Служит Великой Матери или уже принадлежит к их числу. Тогда многое становилось понятным: ее познания в целительском искусстве, ее власть над лошадью, причина, по которой она живет в одиночестве и отказывается разговаривать с ним, то, что ей удалось найти его и перенести в пещеру. Он не имел ни малейшего представления о том, где она расположена, но сейчас его это не особенно волновало. Он радовался тому, что ему повезло и он остался в живых. Впрочем, припомнив еще кое-что из разговора с Шамудом, он забеспокоился.

Теперь он понял, седовласый целитель предсказывал, что Тонолану суждено было погибнуть, и он мог бы еще тогда догадаться об этом, если бы прислушался повнимательнее. Но разве Шамуд не сказал вдобавок, что он непременно отправится в путь с братом, потому что Тонолан приведет его в места, до которых сам он никогда бы не добрался? Почему же он оказался именно здесь?

Эйла все пыталась придумать, как бы ей подступиться к незнакомцу и научиться словам его языка. Наконец она вспомнила, с чего начинал Креб: с имен. Собравшись с духом, она посмотрела прямо в глаза Джондалару, прижала руку к груди и сказала: «Эйла».

Джондалар вытаращил глаза:

– Значит, ты все-таки решила поговорить со мной? Так звучит твое имя? – Он приподнял руку и указал на нее. – Повтори еще раз.

– Эйла.

Она говорила со странным акцентом. Каждый из слогов звучал отрывисто, как будто она сглатывала часть звуков, а гласные поражали своей гортанностью. Он встречал людей, говоривших на самых разных языках, но ему ни разу не доводилось слышать ничего подобного. Он постарался как можно точнее воспроизвести произнесенное ею слово, хоть и знал, что добиться полного сходства ему не удастся: «Эээй-лаа».

Эйла с трудом узнала свое имя, когда Джондалар произнес его. Некоторые из членов клана считали, что выговорить его нелегко, но в его устах оно звучало совершенно иначе. Когда он говорил, звуки сливались воедино, на первом слоге интонация повышалась, а на втором понижалась. Эйла не помнила, чтобы кто-нибудь еще произносил ее имя таким образом, но у нее возникло ощущение, что именно так оно и должно звучать. Затем она указала на него и подалась вперед в надежде, что он назовет свое имя.

– Джондалар, – сказал он. – Мое имя – Джондалар из зеландонии.

Фраза оказалась слишком длинной, Эйле не удалось ничего в ней разобрать. Она покачала головой и снова указала на него. Джондалар понял, что она растерялась.

– Джондалар, – повторил он, а затем еще раз, помедленнее: – Джондалар.

Эйла напрягла все силы и постаралась заставить свои губы шевелиться так же, как это делал он. Но ей удалось выговорить только: «Доо-даа».

Джондалар заметил, как ей трудно произнести нужные звуки, хотя она очень старается. «Может быть, какой-то физический изъян мешает ей выговаривать слова? – подумал он. – Возможно, она все время молчит просто потому, что не может разговаривать?» Он еще раз повторил свое имя, стараясь произносить каждый из звуков как можно четче, как будто разговаривал с ребенком или с человеком, чьи умственные способности ограниченны:

– Джон-да-лар… Джон-да-лар.

– Дон-да-ла, – проговорила она.

– Ну вот, теперь уже гораздо лучше! – сказал он, одобрительно кивая и улыбаясь.

На этот раз она и вправду очень постаралась. Он несколько усомнился в справедливости своего предположения о том, что она готовится войти в круг Тех, Кто Служит Великой Матери. Пожалуй, она недостаточно умна для этого. Он сидел, продолжая кивать и улыбаться.

«Он сделал счастливое лицо! Никто из членов клана не мог улыбаться, кроме Дарка». Меж тем ей самой улыбка казалась чем-то вполне естественным, и вот теперь она увидела ее на лице Джондалара.

Ее изумленный взгляд показался Джондалару таким забавным, что он едва не прыснул. Его улыбка стала еще шире, а в глазах заплясали смешинки. Его веселость оказалась заразительной. Эйла почувствовала, как у нее приподнялись уголки губ, и, видя его приветливое лицо, она осмелела и расплылась в широкой, радостной улыбке.

– Ох, женщина, – сказал Джондалар, – разговорчивой тебя не назовешь, но ты очень хороша собой, когда улыбаешься!

Его мужское естество распознало в ней женщину, и весьма привлекательную, и внезапно он увидел ее с новой стороны.

Что-то изменилось. Он по-прежнему улыбался, но его глаза… Эйла заметила, что отсветы огня придают им фиолетовый оттенок и в его взгляде появилось нечто помимо веселья. Она не поняла, что это такое, но ее тело восприняло заключенный в нем молчаливый призыв и отозвалось на него. На Эйлу нахлынули те же будоражащие кровь ощущения, которые она испытала, наблюдая за Уинни и гнедым жеребцом. Она застыла, глядя на мужчину как завороженная, но затем, сделав немалое усилие, резко тряхнула головой и, отвернувшись, принялась поправлять шкуры на постели, а потом взяла чашку и поднялась на ноги, стараясь не смотреть на него.

– Похоже, ты застенчива, – сказал Джондалар, и взгляд его стал менее пронзительным. Он уловил в ней сходство с молодыми женщинами, еще не познавшими Первой Радости. В нем проснулось настойчивое желание, и он проникся удивительной теплотой, всегда охватывавшей его при совершении этого ритуала. Он почувствовал, как по чреслам его разливается жар, и тут же ощутил резкую боль в ноге. – А впрочем, это даже к лучшему, – проговорил он, тихонько усмехнувшись. – Сейчас я для этого не гожусь.

Он снова улегся на постели, отодвинув в сторону и разгладив шкуры, которые Эйла подложила ему под спину, чтобы ему было удобнее сидеть. Он чувствовал усталость и боль во всем теле, которая стала еще резче, как только он вспомнил о событиях, в ходе которых так сильно пострадал.