Около одиннадцати с Китом случилось нечто такое, чего никогда не должно случаться с кидалой: у него кончились сигареты. Ошеломленный, он обшарил весь гараж в поисках всегда имевшихся у него в запасе дюжинных упаковок — но не мог найти и единой пачки! Из этого видно, как долго пренебрегал он своими кидальческими занятиями.

Когда он отправился раздобыть себе курево у Оффи (где легко найти то, что может понадобиться современной семье: выпивку, видеокассеты, разогретую пиццу), я уселся и бросил досужий взгляд на его тетрадь, его дартсовый дневник. И среди крохотных нотаций о своенравии третьей стрелы, безграмотных фантазий о нежданном богатстве, мрачно переписанных пассажей о том, что Ганнибал, возможно, играл в какую-то форму дротиков, я наткнулся на следующее:

Надо прекратить делать К. больно. Нехорошо вымещат все это на малышке.

Пропади он пропадом. Господи, да когда же это все наконец кончится? Пропади он пропадом.

Хватит. Достаточно. Довольно.

Итак, полуфинал!

Пятисетовый полуфинальный матч «Душерских Лучников-Чемпионов» для Кита Таланта был встречей домашней. С другой стороны, состязание такого уровня ни в коем разе не могло состояться в «Черном Кресте». Нет, этой ночью Киту предстояло отправиться в куда более престижное место: в паб «Маркиз Идендерри», что в Актоне. Именно это питейное заведение Кит всегда и представлял — пенящаяся кружка, багровый подсумок для дротиков, полная клиницизма концовка. Ни в коем разе не подловили бы Кита выступающим за «Черный Крест», чья пьяная клика космополитичных стилистов никогда и близко не подбиралась к Высшей лиге — да, собственно, ни разу не выиграла ни единого матча. Более или менее продвинутый игрок всегда норовил оказаться где-нибудь в другом месте. По существу, Кит не мог не быть притянут гравитационным полем какой-нибудь распивочной, в большей мере ориентированной на дартс, то есть такой, где во всем чувствуется преданность этому виду спорта. И притянул Кита «Маркиз Идендерри»: его терраски, обтянутые бордельным красным бархатом, его позвякивающие канделябры, его бармен в подтяжках, полосатой рубашке и с бакенбардами при выбритом подбородке, его подавальщицы, обряженные на манер молочниц, с их более чем откровенными вырезами, с их основательным знанием, кто есть кто в дротиках (да и все правила были им досконально известны). К услугам игроков было великолепное оборудование: восемь досок, выставленных в один ряд, плюс к тому задействованная по случаю большого события высоко поднятая линия метания вкупе с декоративной мишенью и цифровыми табло. Кэт помогла ему одеться: отполированные кубинские сапоги, тореадорские клеши, черная рубашка с короткими — для свободы броска — рукавами и вышитым серебряной нитью предостережением: «КИТ ТАЛАНТ — МАСТЕР КОНЦОВОК». Затем — дартсовая накидка с крыльями, как у летучей мыши… Во влажном полумраке «Черного Креста» Кит мог иной раз показаться молчаливым и отстраненным, но стоило поместить его в классное злачное местечко типа «Маркиза Идендерри», и — нате вам! — парень попросту оживал. Киту нравилось это заведение. Порой его обуревал неподдельный восторг перед «Маркизом Идендерри», и он, размазывая по лицу слезы, готов был избить любого, кто говорил об этой забегаловке в пренебрежительном тоне.

— Да. Это здесь, — сказал Гай. Он ободряюще улыбнулся, глядя куда-то в сторону. — Ты как, не теряешься?

Николь, не размыкая губ, улыбнулась ему в ответ.

— Да вроде бы нет.

Взяв его за руку, она пояснила:

— Просто я не очень-то люблю пабы.

Это было правдой: Николь всегда предпочитала либо дорогие коктейль-бары, либо разнузданные «подполья»[84].

— А ведь познакомились мы именно в пабе.

— Ну что ж… Не могут же все они быть гадкими!

Он вышел из машины и поспешил, обогнув ее, подойти к ее дверце. Николь протянула ему руку. Он помог ей выйти, озарив ею ночь.

— Выглядишь великолепно, — сказал он тихо. Затем повысил голос. — Не знаю, может, нам стоит оставить твою накидку в машине?

Николь выглядела на миллион долларов. Или, во всяком случае, на миллион фунтов. Поверх черного бархатного костюма, состоявшего из жакета с V-образным вырезом и юбки с длинным разрезом сзади, была наброшена светлая норковая накидка («Это подделка», — солгала она); плюс изысканные туфельки, прозрачные чулки, бриллианты в ушах и на шее, на тонкой золотой цепочке; плюс золотые часики; плюс золотая защелка на черной кожаной сумке.

— Я имею в виду, — сказал Гай, — никто ведь не поймет, что она не настоящая.

Чуть раньше, когда Гай позвонил в дверь Николь и та, как было условлено, сразу же спустилась по лестнице, Гай был глубоко обеспокоен (и, конечно, глубоко тронут) простодушным богатством ее наряда. С каким же усердием — и с каким очевидным успехом — постаралась она выглядеть искушенной особой! А ведь они всего-навсего собирались в паб, чтобы посмотреть игру в дартс и поддержать Кита, который наверняка сказал ей, что это довольно-таки роскошное заведение.

— Кто не поймет?

— Люди из паба.

— Ты хочешь сказать, что они попытаются ее украсть? Но ты же меня защитишь. Да они и не посмеют.

Гай слабо улыбнулся. Он имел в виду только то, что норковая накидка в «Маркизе Идендерри» могла породить дурные чувства. Но он, конечно, предпочел об этом промолчать.

Они вошли в паб, в шумливый мир примитивных желаний, желаний, которым безропотно подчинялись, охотно следовали; которые регулярно удовлетворяли. Ночью дневные страхи теряют силу, — вот в чем состояла царившая там идея. Перечень желаний включал в себя товары и услуги, секс и рукоприкладство, деньги и ТВ, а также, превыше всего, в роковой синергии, — выпивку и игру в дартс. Мешанина почетных гостей сразу же заставила Гая испытывать неловкость, затопив его зрение привычной болью; так что он просто протискивался вслед за нею, вслед за Николь, перед которой густая толпа словно бы раздвигалась, оставляя проход, обеих сторон которого она касалась кончиками ворсинок норковой накидки.

Здесь будет шумно и тесно, как в аду, подумал он. В аду будет не протолкнуться. Но вот они достигли самого чрева «Маркиза Идендерри», и в нем оказалось просторно, и можно было вздохнуть — и были там и столы, и стулья. Паб попросту был чересчур большим, чтобы его сумели запрудить обыкновенные человеческие существа. Они уселись, и перед ними тотчас появился облаченный в униформу официант — его подтянутость и нетерпеливость явственно свидетельствовали о том, что нынче вечером ожидается небывалая отдача, небывалый оборот, а администрация, несомненно, уже так и видит небывалую прибыль. Были там и проворные подметальщицы, вооруженные длинными метлами и ведерками для мусора, готовые в любую минуту разобраться с опрокинутыми пепельницами и разбитыми стаканами. А когда невдалеке разразилась драка — на удивление яростная и кровопролитная для столь раннего вечернего часа, — к дерущимся поспешили двое пожилых вышибал, которые хрусткими ударами по носу уложили на пол вероятного победителя, а затем, к острастке остальных, хорошенько, в ритме стомпа, попинали поваленного ногами, бросая вокруг разъяренные взгляды. Гай что-то бормотал, мямлил и дважды извинился перед официантом, прежде чем решился заказать себе пиво; Николь же, с довольно-таки застенчивым видом, попросила себе коньяку — именно его она пила сегодня, начиная примерно с полудня. Официант окостенел, напрягаясь еще сильнее, и поспешил прочь. Гаю было приятно (по крайней мере, казалось, что ему приятно) видеть кое-какие лица, давно знакомые по «Черному Кресту». Сейчас эти давние знакомцы отнеслись к Николь с тем восхищением, которое проявляет себя в гримасах боли и глубокого разочарования. Гай чувствовал, что сексуальные россказни и сплетни, витавшие в «Черном Кресте», каким-то образом курсировали и в «Маркизе Идендерри»; но они были бессильны по-настоящему затронуть ее. Он смотрел на Николь — она, в своем вечернем платье, выглядела серьезной и невозмутимой. Он не знал, что ум ее, подобно кремниевому суперчипу, занят был вычислениями столь невероятными, какой могла бы быть траектория последнего дротика, по биссектрисе рассекающая угол его эрекции: дуги, касательные, мишени.