– Я, мой повелитель… то есть Анда-Нокомис… Зачем?

– Видишь ли… – Он замялся. – Нет, я сейчас тебе объяснять не стану, тебе потом все расскажут.

– А почему мне с вами сейчас нельзя, Анда-Нокомис?

– Майя, ты слишком измучена, тебе надо отдохнуть и выспаться, а завтра после обеда отправишься в путь. Здесь Тескон останется, вот он тебя и поведет. Я тебе и спутницу нашел – надежную и смышленую.

– Ой, так нас только трое будет?

– Гм, и впрямь хорошо бы с вами кого-то постарше послать. – Он на миг задумался, а потом воскликнул: – Ну конечно! У-Нассенда в Мельвду собрался, вот с ним вы и пойдете. Лучше не придумаешь.

– У-Нассенда? – переспросила Майя.

– Старик, которого ты утром встретила. Он знахарь. С ним вас никто не тронет – его все в Субе знают, ему все дороги открыты.

– Он жрец? – Для Майи, как и для всех жителей империи, знахарство было сродни религии или волшебству.

– Помнится, он как-то упоминал, что был жрецом, но сейчас он просто знахарь, лечит всех, кто к нему обращается, бесплатно. Никому не отказывает. У нас здесь особые хвори – болотная лихорадка, озноб и прочее. Хорошие лекари в Субу редко заглядывают: денег здесь не заработаешь, да и местность странная. Нассенда – единственный, кто во всем разбирается, за это его и уважают, всюду принимают с почтением.

– А он в этой деревне живет?

– У него своего пристанища нет, он все время в дороге. Нам повезло, что вчера вечером он здесь оказался.

Майя никак не могла разделить радостного настроения Байуб-Оталя. Ее охватило отчаяние, – право же, лучше было в Вальдерре утонуть, как Фел. Она привыкла надеяться на лучшее, но какая тут надежда? Майе пришло на ум давнее предупреждение Оккулы: «Ох, банзи, держись подальше от Субы, не то кровавым поносом изойдешь». С Субой бекланцы связывали все расстройства желудка и кишечника. А вдруг она уже заразилась – поэтому и головная боль, и общее недомогание? От болотной лихорадки самый здоровый человек в одночасье помирает. Неужели Майя не уберегла от заразы свое крепкое, прекрасное тело? Она вспомнила, как Сенчо ласкал ее на прохладной благоуханной веранде, защищенной сетками от вездесущей мошкары… «Лягушки на болоте, как субанцы в Субе» – присловье, известное всей империи. Вот узнает Кембри, что Майю переправили в Субу, и сразу решит, что она погибла.

Байуб-Оталь осторожно коснулся Майиной руки, встал и решительно направился к выходу.

– Не бойся, мы ненадолго расстаемся, – сказал он на прощание. – И кстати, я пришлю к тебе девушку, ее Лума зовут.

Майя снова задремала. Во сне ноющая лодыжка превратилась в тяжелый камень, привязанный к ноге; Майе нужно было подняться по бесконечной лестнице на площадку, где под сенью платанов стояла Неннонира, далекая и неприступная.

Постепенно сон рассеялся. Майя утерла испарину со лба. Под крышей жужжали мухи, сквозь щелку пробивался алый луч заката. Откуда-то доносилось заунывное гудение, словно бы ветер завывал сквозь ставни. Майя приподнялась и огляделась: на полу у входа сидела девушка, скрестив ноги и разглядывая что-то внизу. Заунывное гудение – скорее, тихое мычание – исходило от нее; незамысловатый мотив, пять или шесть повторяющихся нот, будто птичья песенка. Девушка напевала ее бессознательно, точно дышала или моргала. Указательным пальцем она так же бессознательно выводила какой-то узор на половице. На тонком запястье болтался уродливый деревянный браслет, грубо раскрашенный синим и зеленым; босые ступни были заляпаны грязью, волосы заплетены в косу, перевязанную обрывком кожаного ремешка.

Майя решила, что это та самая Лума, о которой говорил Байуб-Оталь, и задумалась, как бы расположить ее к себе. Задобрить ее подарками Майя не могла, но не желала выглядеть ни заносчивой, ни совсем уж невежественной, хотя совершенно ничего не знала о субанских обычаях. Вдобавок ее терзала мысль о смертельной заразе – наверняка Луме известно, как уберечься от болезни. Вот бы это выпытать, а там, глядишь, и сбежать удастся… Отчаяние с новой силой нахлынуло на Майю; она совершенно не представляла, как устроить побег. Ладно, сейчас об этом думать не стоит.

– Тебя Лума зовут? – спросила она, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно приветливее.

Девушка неохотно оторвалась от созерцания узоров в пыли, подняла голову, моргнула, улыбнулась и закивала. На вид ей было лет семнадцать; глаза темные, с тяжелыми веками; нос широкий, а губы пухлые – в общем, не дурнушка, на дильгайку похожа, только кожа землистая, и в углу рта заеда.

– Лума, – кивнула девушка, облизнув губы.

– Прошу тебя, расскажи мне, как у вас жить принято, – попросила ее Майя. – Я в Субе первый раз, у меня на родине все иначе.

Девушка с улыбкой развела руки в стороны и произнесла:

– Шагре.

– Анда-Нокомис сказал, что ты со мной в Мельвда-Райн пойдешь. Ты там была?

Лума снова кивнула.

– Правда? – обрадовалась Майя. – Ну и как там?

– Шагре, – ответила девушка.

Майя недоуменно уставилась на нее.

– Хочешь есть? – спросила Лума, выговаривая слова на субанский манер.

– Что? Ой нет, спасибо, я недавно ела, – ответила Майя.

Девушка приняла ее ответ за согласие и направилась к выходу.

– Погоди, – окликнула ее Майя.

Лума остановилась и испуганно поглядела на нее, почесывая подмышку.

– Я умыться хочу, – сказала Майя, однако, встретив недоуменный взгляд, жестами изобразила, как плещет воду на лицо и шею.

– А, мыться! – сообразила Лума и рассмеялась, довольная тем, что поняла Майю. – Ты сейчас хочешь?

– Да. Покажи мне, пожалуйста, где у вас умывальня, – попросила Майя, указывая во двор.

Лума кивнула, почтительно поднесла ладонь ко лбу и пропустила Майю к лесенке. Дул легкий ветерок, лениво шевелилась солома на стрехе, колыхалась высокая бурая трава на лужайке за хижинами. За девушками увязалась стайка детворы – кто голышом, кто в лохмотьях. Лума обернулась и хлопнула в ладоши, распугивая их, как цыплят.

Сгущались сумерки. К вечеру жизнь в деревне обычно замирает, жители прекращают свои труды и собираются у очагов, но здесь все было вялым и каким-то замедленным, будто под водой или во сне. Люди выглядели безучастными, не слышно было ни оживленных разговоров, ни взрывов смеха, даже птицы не пели, только откуда-то с болот изредка доносился протяжный резкий крик выпи или ябиру.

Майя несколько раз заводила беседу, но Лума разговорчивостью не отличалась. Девушки шли в молчании.

– А сколько человек живет у вас в деревне? – наконец спросила Майя.

Лума улыбнулась и кивнула.

– Сколько? – Майя обвела рукой хижины.

– А как ты думаешь?

– Не знаю… Триста?

– Шагре, шагре, – одобрительно закивала Лума.