Гаспар скривился, как будто рассказывал о чем-то очень мерзком, затем засунул руку во внутренний карман своего пиджака, вытащил оттуда деньги и швырнул их под ноги Говарду.

— Вот эти пятьсот франков, — сказал он. — Возьми их и отдай ему назад. Я не хочу иметь ничего, что хотя бы косвенно было связано с тобой. Он предупредил, что ты придешь за ней.

Он подождал, пока Говард рассматривал коробочку, а затем резким движением головы указал ему на дверь.

— Открыть ее ты можешь и на улице, — холодно заявил Гаспар. — Уходи и никогда больше не возвращайся сюда.

Бесконечно долгую секунду Говард смотрел на седовласого француза, затем развернулся и вылетел из магазинчика с такой скоростью, что Рольф с трудом догнал его.

От удара я, должно быть, потерял сознание, но вряд ли пребывал в этом состоянии больше минуты, потому что первое, что услышал, был резкий гудок локомотива, который помчался дальше. Еще секунду я лежал неподвижно, ожидая, когда утихнет боль в затылке, затем медленно открыл глаза, увидел кусок затянутого грозовыми облаками неба и понял, что я еще жив или как минимум относительно невредим.

Я с трудом приподнялся. Адская боль снова пронзила затылок, и я невольно застонал. Мне казалось, что на моем теле не осталось живого места. Все мышцы болели либо от ушибов, либо от растяжения. Когда я попытался подняться, опираясь на колени и локти, я еле удержался, чтобы снова не закричать от боли.

Осмотревшись, я понял, что мне еще крупно повезло. Я не упал на щебень железнодорожной насыпи, а скатился с откоса и притормозил благодаря тому, что врезался в густой кустарник (что, скорее всего, спасло меня от множества переломов или кое-чего похуже). Кроме многочисленных ссадин и царапин на руках и лице, у меня, похоже, ничего более серьезного не было. В общем, мне посчастливилось избежать тяжелых повреждений, если учитывать, что я упал с поезда, который мчался на полной скорости.

Где-то далеко от меня, возможно на расстоянии мили или двух, раздался гудок паровоза, который напомнил мне об очень веской причине, заставившей меня спрыгнуть с крыши поезда. Раздвинув ветки, я некоторое время наблюдал за незнакомой местностью и только потом вышел из своего укрытия. Я с трудом поднялся по откосу, все еще неуверенно держась на ногах, и направился к мосту. До железнодорожных путей было недалеко, не больше двадцати, максимум тридцати ярдов, — расстояние, которое поезд на своей скорости прошел бы менее чем за секунду. От этой мысли я содрогнулся. Доли секунды… Если бы я отреагировал на самую малость позже…

Я внимательно осмотрел мокрую от дождя железнодорожную насыпь, увидел смятый куст, от которого по земле тянулся след из поломанных веток и примятой травы. На какой-то миг меня охватил непреодолимый страх. Мне вдруг показалось, что на насыпи что-то шевелится и вот-вот появится тип с железными зубами, чтобы снова накинуться на меня и попытаться убить. Но я отогнал эти мысли и тихо обозвал себя дураком. Единственное, что я мог найти здесь, — это его обезображенный труп.

Тем не менее я долго не мог решиться спуститься к железной дороге, чтобы поискать тело своего опасного попутчика. Одна только мысль о том, как может выглядеть его тело после удара о мост, вызывала у меня жуткий приступ тошноты. И все же, запретив себе думать об этом, я пробрался через кусты и пошел по следу, который остался на земле. Почва, казалось, была глубоко вспахана, как будто по ней прошлись плугом, небольшие кусты словно подрезали, а молодое деревце толщиной с мою руку было сломано. Все выглядело так, будто с неба упал небольшой метеорит. Везде валялись клочья одежды, куски металла, а также какие-то вещи — настолько смятые, что определить, чем все это было раньше, я не смог. Я нашел ботинок, который выглядел так, будто его распилили пилой. Затем я обнаружил целую кучу мелких, сильно покореженных кусков металла. На берегу небольшой, но довольно бурной речушки, которая тянулась вдоль железной дороги, след неожиданно оборвался.

Вот чего я не нашел, так это тела своего странного попутчика.

Я прошелся вдоль железнодорожной насыпи несколько раз, тщательно осматривая места, где остались следы этого жуткого человека. Сначала я спешил, а потом решил обследовать все более основательно. Но результат оставался неизменным: ярдов через тридцать след обрывался, теряясь в грязи на берегу реки, а там, где по моим расчетам должно было валяться изуродованное тело, ничего не было.

Ошеломленный, я стоял и смотрел на то место, где он должен был лежать. Единственным логическим объяснением неудачи моих поисков было то, что сила удара оказалась настолько мощной, что его отбросило к реке и унесло течением. Но что-то подсказывало мне, что на самом деле все это было не так и я правильно делаю, соблюдая осторожность.

Прямо под моими ногами что-то блеснуло. Не сходя с места, я нагнулся и протянул руку, чтобы поднять заинтересовавший меня предмет. Но я так и не дотянулся до него, потому что в этот момент мне вдруг показалось, будто мое сердце сжала чья-то стальная рука, а затем резко отпустила его. После этого я едва сдержал подступившую к горлу тошноту.

Это был глаз.

Он лежал в траве прямо передо мной, похожий на стеклянный шар, — блестящий, без века, ужасный и отвратительный. Казалось, что в момент смерти в нем застыло выражение упрека. Это был человеческий глаз. Или же, возможно, самая идеальная копия человеческого глаза, которую я когда-либо видел. Единственное, что вызвало сомнение, — это торчащие с обратной стороны глаза тонкие проволочки, которые напоминали разорванные кровеносные сосуды.

Несколько секунд я стоял не двигаясь, затем все-таки осмелился и, опустившись на колено, осторожно прикоснулся пальцами к блестящему глазу. Подняв его с земли, я удивился: он оказался тяжелее, чем я думал. Когда же я неосторожно задел тончайшие проводки, сверкнула крошечная голубая искорка. Изнутри устройства послышалось еле слышное жужжание, зрачок сдвинулся сначала влево, затем вправо и снова вернулся на свое место.

Признаться, я был не очень удивлен. После всего, что произошло со мной во время поездки, у меня могло быть одно-единственное объяснение.

Однако я не успокоился. Совсем наоборот.

— Мне очень жаль месье, но боюсь, что это не в моих силах. Я не могу помочь вам. — Лицо человека за окошком выражало сожаление. Сомнений в том, что это было сказано искренно, не возникало, поскольку перед кассиром лежала купюра в пятьдесят франков, которую Говард просунул в окошко так ловко, что никто из тех, кто стоял сзади, ничего не заметил. — У нас все распродано уже несколько недель назад, ведь это премьера.

— Но я вас очень прошу! — прошептал Говард, вытащил из кармана еще одну банкноту и положил ее рядом с первой. — Может, вам все-таки удастся мне помочь. Всего один билет.

— Я согласен даже на стоячее место! — добавил его спутник, грубоватый здоровяк. — Можно даже внизу: пение все равно не такое уж великое искусство.

Дружелюбное выражение на лице кассира сменилось холодной строгостью, но Говард, сдерживая улыбку, быстро сказал: