— Спит в коляске. С ней всё нормально. А с вами-то что? — Я нетерпеливо притопнул ногой. — Почему сорвались из Москвы?

Медовые Липкины локоны переплелись с волосами Оксаны — цвета красного дерева. Я даже залюбовался юными созданиями. Только вот румянца бы им на щёчки, да блеска в глаза…

Я решил не тянуть резину:

— Оксана, что-нибудь с Падчахом случилось?

Та вскочила, как сумасшедшая, и уставилась на меня зелёными глазами:

— Что?… Ты откуда знаешь?! Когда?… — И зарыдала.

— Да перестань ты — детей напугаешь! — Я тряхнул её за плечи. — Ещё раз говорю, что дочка в порядке. Как вы только, дурёхи, её в сохранности доставили? Ну, да не будем о ней. Ты имеешь плохие вести о Падчахе? Из-за чего траур?

Оксанка вцепилась в мой рукав, как хищная птица:

— Я ничего не знаю! А ты?…

— И я тоже, не сглазить бы. — Мы оба постучали по деревянному. — Где братья-то?

— Под машину попали.

Оксана облизала искусанные губы, а Липка при всех уткнулась мне в грудь. — Не сберегли… Дуры мы, сволочи! Стыдно перед родителями до ужаса!..

— Под машину? — Мне показалось, что я ослышался. — Оба? Насмерть?

— Ну, так! Олесь умер сразу, а Орест — в Морозовской больнице. Ему сильно живот повредило. А Олесю — голову всмятку…

Оксана говорила тихо, почти спокойно. На губах её застыла слезливая улыбка. Вот этого я боялся больше всего. С такой гримасы часто начиналось безумие.

— Они в морге лежат, в больнице. У меня адрес есть. Но я боюсь… Одна туда ехать не могу, и с Липкой тоже. Андрей, давай скатаем в Москву! Надо братиков схоронить. Ты ведь знал их…

Она могла бы ничего не говорить. Я уже приготовился к путешествию в столицу, к посещению морга и к прочим скорбным хлопотам. Теперь предстояло предать земле на Николо-Архангельском кладбище двух семилетних мальчиков. Совсем недавно мы ездили на могилу. В начале января отцу Оксаны исполнилось бы сорок семь лет. Тогда даже в голову не пришло, что спустя всего два месяца придётся раскидывать смёрзшуюся землю, чтобы опустить туда два маленьких гроба.

— Андрей, умоляю, помоги!.. — простонала Оксана.

— Конечно, помогу! — заверил я. — Какая машина их сбила? Где?

Я старался не смотреть на укоризненное лицо Франсуазы. Не вспоминать, как солнечной осенью братья Бабенко носились по парку «Красная Пресня», толкая перед собой Откину коляску. Они брызгались в ванночке, помогая купать племянницу, таскали из магазина коробочки с детским питанием для неё. Как же вы так оплошали, хлопцы?…

— УАЗ и «Волга». Это случилось на перекрёстке, около нашего дома. Прямо напротив метро, — торопливо заговорила Липка. — Со стороны улицы Красная Пресня ведь нет перехода. Нужно обходить по Звенигородке. А они побежали… Я им сколько раз говорила! Шлёпала даже, орала на них, чтобы перестали там перебегать. Нет, как об стенку горох! Выделывались перед другими мальчишками. Боялись трусами прослыть. С какими-то большими связались, из четвёртого класса. А сами — в первом…

Липка пожевала носовой платок, чтобы успокоиться.

— Когда это случилось? — тихо шепнула Франсуаза.

— Шестого, днём. — Оксана говорила хрипло, будто каркала. — Я с Откой гуляла. Подошла с коляской к перекрёстку. А там — толпа. Это примерно в три часа было. Люди говорили, что двух мальчишек задавило. Одного — сразу насмерть, а другой совсем плох. Но мне и в голову не пришло, что это они… Водитель УАЗа тут же стоял. Гаишники всё измеряли. Мужик оправдывался. Там ведь действительно нет перехода. Я пришла домой, а тут Липка явилась из магазина. После обеда я собиралась за билетами ехать — в Питер, на целое купе. Братики очень сюда просились. Мы бы в офисе пожили несколько дней. И вообще, я не хотела оставаться дома в праздники…

Оксана поморщилась, и я не преминул спросить.

— Почему не хотела?

Трудно было понять, связана ли трагедия на перекрёстке с ожидаемыми Оксаной неприятностями. Для этого мне не хватало информации.

— А ну, это семейное… Наши родственники нашлись. Сначала — киевские, потом — донецкие. Мамина родная сестра — Валентина Михайловна; и папин дядя — Василь Пальевич…

Оксана тёрла пальцами лоб, будто старалась что-то вспомнить, но не могла.

— Руслан хотел просить у них разрешения увезти с собой Липку и братьев. Они сперва даже согласились. Им до нас никогда дела не было…

— А потом сказали, что никакому турку или там чеченцу дитёв не отдадут. Я — дитё! — Липка хмыкнула, спустила ноги на ковёр, отбросила волосы за спину. — Как собаки на сене… Отсудим, говорят, к себе заберём. Я сказала: «Ни за что к вам не поеду!» Не потому, что там плохо живут. А просто противно. Они же нам не писали всё это время, не звонили. Мы сто раз подохнуть могли! Или в детдом попасть…

Липка уже отошла от стресса. Она говорила, как обычно, мелодично и звонко. При этом сильно жестикулировала.

— А теперь вот, пожалуйста, нашлись! Хотели приехать за Олесем и Орестом как раз восьмого числа. Денег, говорят, по знакомым наскребли на дорогу, все визы выправили. И собрались явиться, чтобы насильно младших увезти. Тётя Валя даже кричала: «Пусть лучше дети помрут, но туркам не достанутся!» Вот они и умерли, братики наши… — всхлипнула Липка. — А я помню, как их домой привезли. Червячков таких — в голубых одеяльцах. Мы с Ксаной их в коляске катали, как Отку потом…

Липка, ничего не стесняясь, прижималась ко мне всем телом. Франсуаза в упор смотрела на нас, но думала, похоже, о другом.

— Родственники письмо получили. Там про всё было. Как Оксанку к бандитам засылали… С того скандал и пошёл. Они хотят на тебя в суд подать, Андрей!

Липка распахнула мокрые сапфировые глаза. Она гладила мою руку целомудренно, по-детски, словно не любовниками мы были, а папой и дочкой.

— Говорят: «Сначала Оксанку пользовать начнут, а потом и других! Знаем мы этих турок! Не отдадим детей! Оксанка пусть едет, куда хочет, но с собой только свою девку берёт. Или нехай в Москву нас поселяют, опекунами к маленьким. Ведь, если Ксанка уедет, взрослых в квартире не останется…»

— А я не собиралась выписываться. И детей в Турцию не повезла бы насовсем. — Оксана говорила надтреснутым, усталым голосом. — Падчах деньги давал бы, для жизни в Москве. Вроде, и с родственниками договорились. И вдруг им письма приходят — и в Киев, и в Донецк!

— Какие письма, Оксана? Говори толком! — потребовал я. — Всё никак понять не могу, откуда мой-то бывший шеф Горбовский всё знает. Зачем твоим родным говорить про «погружение»? Ты не наболтала лишку, когда утрясала дела с братьями?

Я, конечно, мало в это верил, но решил выяснить до конца.

— Зачем мне? — Оксана пожала плечами. — Я даже не намекала на такое. Просто сказала, что познакомилась с прекрасным человеком, и он мне предложение сделал. У моих родных возможности самые маленькие. Они без меня ничего и узнать-то не могли. А тут вдруг пятого числа звонит тётя Валя из Киева, начинает орать… Я ушам своим не поверила…