Мистер Николс немного разжимает пальцы.

— Тогда уберите руку, — предлагает он.

И Шарлотта оставляет ее на месте.

— Нет, правда давно? — спрашивает его Шарлотта.

— Долгие годы, — говорит он, и взгляд его темных, с налетом свирепости глаз как будто устремляется в прошлое. — Не могу подсчитать. Задолго до того, как умер твой брат и твои сестры. После этого, конечно, я мог только наблюдать. Пытаться представить, что ты чувствовала. А потом были твои книги. Я видел, что ты выживаешь через них. Живешь ими. Я не хотел этого нарушать.

— Долгие годы, — эхом отзывается Шарлотта, дивясь и в то же время понимая. Страдания искривляют течение времени. Они снова идут по проселочной дороге к Оксенхоупу. Снег тает. Ее ладонь в его руке. А где же ей, по большому счету, еще быть? За каждым шагом — следующий. Даже обыденная прогулка должна завершаться каким-то местом назначения. — Ты прав насчет романов. Но это не значит, что это… вещь, в которой я больше не нуждаюсь. Артур, я должна продолжать писать.

— Конечно же, — рассудительно произносит он. — Ты одна из ведущих авторов современности.

Наконец-то ей хочется смеяться — не иронично и не горько: теплым смехом, если такое возможно. А потом она думает: «Конечно, возможно. Но только теперь».

— И потом, знаешь… мы должны подумать о папе. Как рассказать ему? Улучшение наших отношений, наше знакомство, как он выражается, папа принял скрепя сердце. Он никогда не был сговорчивым. Но следующий шаг…

— Я готов к этому, — говорит мистер Николс, — если ты готова.

Да, решать, так или иначе, приходится ей.

В Лондоне мистер Уильямс сухо упоминал о пьесе, вольно поставленной по мотивам «Джен Эйр» в одном из мелких театров. Причем слова «вольно» и «мелких» несли основное значение. Очевидно, весьма пылкое представление, где добродетель под угрозой, главный герой непреклонен, а злодея совершенно легко определить и очень хочется освистать. Сейчас это приходит в голову Шарлотте, ибо она обнаруживает, что живет в точно такой же пьесе.

— Никогда! — Папа выскакивает из-за стола и стоит в дверях кабинета, раскрасневшийся, разгневанный и готовый хлопнуть дверью. Практичность заставила его пересмотреть свои позиции, но лишь до определенной степени. Замена мистера Николса на должности викария оказалась неудовлетворительной. Папе не хватает расторопности мистера Николса. Поэтому следует подумать о возвращении мистера Николса. Но что до следующего шага…

— Папа, подумай о жертве, которую он принесет. Он мог бы жить гораздо богаче в каком-нибудь другом городе; но он предлагает остаться твоим викарием, на прежнем жалованье, и продолжить исполнять большую часть обязанностей приходского священника. Но, живя здесь, в этом доме, в качестве… в качестве моего мужа, он помогал бы тебе еще в столь многих вещах…

— Никогда. Я никогда не допущу в этот дом другого мужчину.

Папа хлопает дверью.

Наверное, подходящий момент для громких возгласов «фу!» и падения занавеса. Однако это реальная жизнь, в которой каждый маленький шажок ведет к следующему шагу, где разоблачение происходит медленно и без драматических эффектов. Мой муж — да, Шарлотта согласилась рассматривать Артура Николса в этом свете. Она не совсем любит его, но что-то в достаточной степени близкое к любви нарастает рядом, точно мыс над полосками тумана. Обожание, которое предлагает ей Артур, настолько искреннее, настолько полное, что наотрез от него отказаться было бы зазорным расточительством. А Шарлотта всегда противилась расточительству, по опыту зная, что добра в этом мире может на всех не хватить.

Да, папа, я собираюсь выйти замуж за бедного ирландского викария. И это начало, и я понимаю, как это, должно быть, терзает тебя, когда все твои начала уже позади. Но я верю, что мне это разрешено. В свое время я пришла к мысли, что отношусь к сорту людей, которые обречены никогда не знать счастья. Но теперь я хочу испытать — я должна испытать манящую альтернативу.

— Боюсь, я не похож на героев твоих книг, — говорит он, когда они в первый раз целуются. А потом добавляет: — Не считая, конечно, что я женюсь на героине.

— Ангелы небесные, я вовсе не героиня.

— Нет? — Нахмуренный лоб, отрывистый тон, в чем Шарлотта уже умеет разглядеть внезапный выход из задумчивости. — Что ж, Шарлотта, я не знаю, как тебя еще назвать.

— Я не покидаю тебя, ты же видишь, папа.

У них состоялся долгий мучительный разговор на эту тему; наконец они сели рядом и папа позволил ей взять себя за руку. Быть может, именно тишина заставляет Тэбби просунуть голову в двери.

— Ну что, образумились? — ворчит старушка.

— Ты так говоришь, Тэбби, как будто это простой вопрос, — отвечает папа, мрачно сверкнув глазами и легонько сжав пальцы Шарлотты в своей ладони.

Свадьбу решают сыграть в Хоуорте; и в последний момент, в ночь перед церемонией, папа говорит, что слишком плохо себя чувствует, чтобы повести Шарлотту к алтарю, как запланировано. «Что ж, — думает Шарлотта, — нужно позволить ему это. Жизнь отняла у него слишком много, так что отказ отдавать — даже символически — последнее, что осталось, вполне естественен».

Эту роль вместо папы выполнит одна из гостей — мисс Вулер, в прошлом начальница Шарлотты в Роу-Хеде. Вступать в брак из рук женщины, притом образованной и независимой, — в этом должно быть какое-то значение для Каррера Белла, создателя «Джен Эйр», и для других женщин, которые не хотят знать своего места. Соответствие, а может, ирония: в конце Концов, она не пошла путем мисс Вулер, а сделала традиционный выбор. Создается даже впечатление, что это выбор отчаяния, и Шарлотта уверена, что именно такие выводы сделают в некоторых кругах. Что ж, моя милая, это был последний шанс, потому она и ухватилась за папиного викария. И безусловно, она не выходит замуж, как Джен Эйр, в страстном союзе, предначертанном родством душ.

Итак, целый завораживающий букет смыслов. Но Шарлотта, переступая порог церкви, обнаруживает в себе полную неспособность улавливать какой-либо смысл. Шарлотта, которая часто замечала, что рьяная активность ума просто-таки изнуряет ее, которую даже сон редко освежал, потому что грезы всегда сплетались в сложные споры и повествования, похоже, утратила всякое желание делать какие-либо выводы. И это белое муслиновое платье, и вуаль с вышивкой в форме ивовых листьев Шарлотта воспринимает как нечто абсолютно чуждое ей, что-то, что должно вызывать иронические замечания и мысль. Но вместо этого, как ни странно, все сделалось элементарным и бессвязным. Это свадебное платье. Довольно милое. Я в нем.

Быть может, разум уступает дорогу чувствам. Не только тем, что она переживает сейчас, но и тем, которые она ожидает испытать, сделавшись замужней женщиной. Да, разумеется, им нужна широкая арена. Шарлотта уже подготовила места для всего: от страха и боли, разочарования и сожаления до радости и превращений. Она понятия не имеет, как эти места заполнятся. Во время последнего визита в Манчестер Шарлотта пыталась осторожно расспросить миссис Гаскелл, как та себя чувствовала после свадьбы: какие мелкие тревоги ее мучили, как она с ними справлялась; помогли ли чувства к избраннику и его чувства к ней справиться с тем, что наверняка было… да, она могла думать об этом только как о сложном и труднопреодолимом препятствии, ведь ко всем остальным важным событиям жизни подходишь с какими-то знаниями, с какой-то подготовкой.