Но от миссис Гаскелл не удалось услышать ничего особенного, поскольку Шарлотта слишком стеснялась задать некоторые из вопросов, и вряд ли можно было предположить, что она смогла бы их сформулировать. По большому счету, все, что у нее было и есть, это глубоко укоренившийся страх перед чужим и неизвестным. Как я к этому пришла, или как это пришло ко мне? Да, большинство женщин приходят к этому, но от этого вовсе не становится проще.

Нужно учитывать некоторые вещи, маленькие гирьки на весах решения. Например, мистера Джеймса Тейлора — его интеллект находится в унисоне с ее собственным, чего никогда не будет с Артуром, — невозможно представить в качестве мужа, потому что она считает этого мужчину физически отталкивающим. Ей бы приходилось отстраняться от него, даже если бы он говорил о чем-то интересном. Ей нравится быть рядом с Артуром. Она находит его прикосновение приятным и даже ободряющим, любит рассматривать, как его густые черные волосы вьются у корней. Пока все хорошо. И потом, есть очевидные чувства Артура к ней, сила его объятий, то, как он на нее смотрит, как будто видит вовсе не угловатую серость, о которой ей говорит зеркало. Известно — широко и точно, — что мужчины желают видеть в своей постели красивых женщин, но это, возможно, тоже удастся преодолеть.

Тем не менее, шагая к алтарю, Шарлотта движется в огромном пустом пространстве, единственными течениями в неведомом воздухе которого являются тень страха перед неизвестностью, удивление и недоумение. Как это происходит? Куда идет твое «я»?

При виде Артура Шарлотта немного приободряется — в туманном пространстве появляется наконец пол. Неправильно говорить, будто Артур выглядит счастливым, оттого что женится на ней, потому что это подразумевает некую ясность и безмятежность. Скорее он выглядит так, как будто какая-то гибельная новость оказалась ошибочной и ему едва ли удается привыкнуть к ослепительной перемене.

На медовый месяц они поедут в Ирландию, через Уэльс, чтобы навестить родственников Артура. Венчание проходит рано утром, а к вечеру они достигают города Конвей и останавливаются на ночь — на первую брачную ночь — в гостинице.

Очень приятно путешествовать с Артуром, со своим мужем. Вот это, думает Шарлотта, хорошо. Раньше смысл путешествия состоял в том, что ее доставляли на место назначения как письмо. Теперь кто-то хочет, чтобы путешествие приносило ей удовольствие, беспокоится, удобно ли ей сидеть, тепло ли ей; как будто подобные вещи важны. Теперь есть кто-то, с кем можно поговорить о достопримечательностях, которые встречаются на пути. И Шарлотта знает, что для Артура нет ничего приятнее, чем говорить с ней. А еще хорошо, что он не пытается сказать что-то умное, хотя в наблюдательности ему не откажешь. Да, она могла бы счастливо путешествовать с ним всю жизнь.

Но огромное пространство поджидает. И когда они в ветер и дождь приезжают в гостиницу, сплошь состоящую из толстого камня и массивных перекладин, чиханье подтверждает, что тяжелая голова этим утром была первым шагом к тому, чего она и боялась: начинающейся простуды. Шарлотта думает: «Я отдамся мужу, чихая». И тут же осознает, что теперь хотя бы мысли больше похожи на ее собственные.

Мистер и миссис Николс. Эти слова, прозвучавшие из уст горничной, зовущей к ужину, — быть может, все дело в мелодичности уэльского выговора — кружат Шарлотте голову, почти лишают самообладания своей нереальностью. Нет, нас нельзя так называть, все это обман, хочет кричать какая-то ее часть — вероятно, последний непокорный всплеск опасений, хотя они уже послушно сдали знамена.

Артур очень тих после ужина, когда они удаляются к себе в спальню: ворошит угли в камине, заводит часы, бродит по комнате. Шарлотта спешит подумать: «Это ужасно. Что с ним такое, что я сделала, неужели теперь он покажет себя обыкновенным грубияном?» Но потом напоминает себе — или кто-то или что-то напоминает ей, — что он не чужой человек; она успела довольно хорошо его узнать и, прежде всего, должна понимать, что Артур молчалив, когда его чувства особенно глубоки. На самом деле в такие минуты он часто может быть в смятении, нерешительности — или просто нервничать.

Она говорит:

— Артур, нам пора укладываться в постель?

— Ах… да, конечно, пора, — отвечает он, как будто Шарлотта подала ему оригинальную идею.

Итак, неожиданное дело, которым они занимаются в противоположных углах комнаты: снимают с себя одежду, оглядываются по сторонам, не зная, куда бы ее сложить, неуклюже надевают ночные сорочки и приглаживают волосы. Неожиданное — нельзя сказать, что Шарлотта вообще чего-то ожидает, разве только в голове маячит смутный образ тигриного прыжка и гибели.

Потом следует неловкий пробел, когда она не может отойти от камина и лечь в кровать. Она не в силах объяснить себе, почему ей не страшно и не противно, и когда Артур подходит и становится рядом с ней на колени, чтобы обнять и поцеловать, она вовсе не возражает; просто ее вдруг охватывает какая-то скованность, неспособность мыслить и действовать. И в этот момент он говорит, глядя на ее ладонь в своей руке:

— Ты должна понимать… моя дорогая Шарлотта, ты должна понимать, что я совсем ничего не знаю об этом. Боюсь, тебе придется быть со мной терпеливой.

— Боже мой! — произносит она, никак не ожидая, что рассмеется и что смех вот так откроет ее Артуру. — О, дорогой, мы с тобой настоящая пара.

В конце концов Артур поднимает Шарлотту — или она усаживается ему на руки — и несет к постели.

— Ты легкая, как перышко, — шепчет он.

Что, конечно, не оригинально, как и улыбка. Тем не менее он говорит от всего сердца.

Оказавшись в Ирландии, Шарлотта наблюдает чужие ландшафты, но не чувствует себя чужой. И Артура, и ее люди встречают с бесхитростным радушием, и если в нем есть какая-то примесь, то это восхищение. Артур женился на известной писательнице. Когда дом, в котором его вырастили дядя и тетя, показывается на вершине поросшего лесом холма, Шарлотта пораженно замирает на месте.

— Ты… ты никогда не хвалился этим.

— Ну… в конце концов, знаешь ли, не я его строил. Мне просто повезло, что этот дом был моим.

Ах, это из-за папы, думает Шарлотта, понимая, что желание защитить может принимать очень разные формы.

Шарлотте нравится, как Артур лежит рядом с ней в кровати, когда они засыпают, или, точнее, когда он засыпает первым, потому что она всегда еще какое-то время моргает, вглядывается в темноту, бросает ей вызов, какой бы ни была усталой. Ей нравится, как он обнимает ее, обхватывает ее руками, нравится чувствовать его подъем на своей пятке. Она остается собой, вольной смотреть вперед, — но теперь может не волноваться о том, что сзади: об этом уже позаботились, там стоят часовые. Нелепо, наверное, делать вывод, что Шарлотта всегда чувствовала свою узкую спину широкой, незащищенной и скованной в ожидании клинка. Впрочем, таким же нелепым кажется приступ плача, который находит на Шарлотту однажды ночью в большой пустой спальне в тетином доме, когда натопленный торфом камин потихоньку сливается с мраком. Глухое эхо тревожит сон Артура.