что вся эта умопомрачительная красота предназначена другому. Неважно кому! В квартире на девятом этаже собралась большая компания, и все ждут не дождутся возвращения очаровательной хозяйки.

Комбинезон с Пятой авеню или римская туника не могли иметь места, тем более что и погода выдалась мерзопакостная. Духи, так же, как помаду и темно-красный лак для ногтей, следовало позаимствовать у Жеки: ее «Опиум для народа» не спутаешь ни с чем.

Затянув широкий пояс на черном «коктейльном» платье на самую последнюю дырочку, она распахнула фрамугу и перегнулась через подоконник. Далеко внизу серебрилась мокрая крыша затормозившей у подъезда машины… Ага, прибыли-с! Но, извините-с, придется подождать-с! Для начала пусть Петрович ахнет и, есть надежда, наконец-то сообразит, что куль с овсом — не пара Бриджит Бордо. Причем, в зените ее всемирного обожания.

В кухне, где клубился сизый дымище, вишневые губы, сладкие-пресладкие зрелые вишни, растянулись в обольстительную улыбочку:

— Доктор, угостите даму папироской!

Петрович оторвал тупой взгляд от шахматной доски — Жека, со своей больной «башкой», опять поставила медицине мат — ахнул и в обалдении приподнялся навстречу. Спохватился, протянул пачку сигарет. Пламя зажигалки в его пухлой руке трепетало так, словно к кухне приближался шторм. Еще бы! Из-под веерообразных ресниц, не мигая, на доктора смотрели суженные от дыма, страстные глаза. Правый глаз не удержался и зазывно подмигнул… О господи, боже ты мой! Очумевший Петрович закачался, ухватился рукой за край стола и, увлекая за собой шахматную доску, с грохотом приземлился на пол! Все попытки поднять его под дикий хохот зрительного зала потерпели фиаско: толстяк застрял между столом и холодильником, как Винни-Пух в норе у Кролика.

— Ха-ха-ха!.. Сдохнешь с тобой, Танька! Тянем-потянем, вытянуть не можем! Давай вставай, Епиходов ты наш! Местного разлива! Часом, кий не сломал?.. Ха-ха-ха!

Сумасшедший дом! Жекиного зонтика не оказалось ни на вешалке, ни под вешалкой, ни за вешалкой. Пришлось схватить свой, со сломанной спицей. Черт с ним! Главное — не переиграть. Или, еще хуже, не расплакаться.

Классный светло-серый костюм. Внушительный темно-серый зонтик. Смуглый мужчина, прогуливающийся под мелким дождиком на фоне «мерса» с личным водителем, выглядел потрясающе. С мятым Петровичем не сравнишь. А если честно, то не сравнишь ни с кем! Но, увы, он не собирался просить прощения: если бы речь шла о прощении, то сейчас он уже летел бы навстречу, широко улыбаясь и протягивая какой-нибудь необыкновенный букет. Букета не было, и эмоций тоже: обернувшись на звук захлопнутой двери, он не спеша, гуляючи, свернул на дорожку к подъезду.

— Привет.

— Здрассьте! — Кокетливая, веселенькая, она, пританцовывая, затянулась сигареткой, отшвырнула окурок в мокрые кусты и улыбнулась так, как должна была бы улыбнуться самая что ни на есть легкомысленная девчонка, к тому же, слегка подшофе:

— Пардон, задержалась! Тетка отбыла в Штаты, и мы уже третью неделю подряд празднуем День независимости… хи-хи-хи… Чуть не забыла, что вы должны приехать.

Господин Швырков (а как же еще следовало теперь называть его?) и не думал ахать. Хмыкнул, отступил на шаг и смерил ироничным взглядом:

— Футы-нуты! Надо же, куколка какая! А я смотрю, что это за улетная баба из подъезда выползла! — Вдобавок к плебейской лексике он, который никогда-никогда не был пошлым, с недвусмысленным напором стиснул зонтики и вжался светлым ботинком в мысок черной туфли… Ужас! Что это с ним?.. Заметив, как вздрогнула «куколка» (от изумления забывшая о своем амплуа), он словно бы смутился, поспешил отойти и, высоко вскинув голову, так что выражение его лица стало тайной, принялся разглядывать окна на девятом этаже. — Ну, раз в гости не приглашаешь, тогда пошли в ближайшую забегаловку. Не под дождем же торчать?

— Хорошо, пойдемте… ненадолго. Меня, как вы понимаете, ждут.

Тучеподобный зонтик навис над маленьким, хлипким. Локтя коснулась горячая рука, и сразу знакомо ударило током. Вспыхнувшая, как порох, влюбленная дурочка, она капризно увернулась и побежала вперед, будто и в самом деле страшно торопилась побыстрее вернуться домой, в теплую компанию.

В полуподвальном баре царил полумрак. Копна светлых волос, контрастное черное платье и африканские вишневые губы, по-видимому, смотрелись ого-го! даже в приглушенном свете. Чтобы впредь не привлекать внимания трех вытаращившихся парней, визуально знакомых по электричке «7.45» — не дай бог, запомнят и начиная с первого сентября будут терроризировать каждое утро! — она поспешила сесть за ближайший к выходу, не самый уютный столик. Впрочем, и самый уютный столик вряд ли бы сильно изменил необъяснимо хмурое настроение мужчины в светло-сером костюме, который направился к стойке. Вальяжной походкой, манерой общаться с барменом и большой загорелой щекой (когда-то на ней уместилось целых семнадцать поцелуев!) он невероятно, до слез, напоминал Колючкина.

Пустое! Колючкина здесь быть не могло — он остался в волшебной стране у синего моря. Что и понятно, ведь он — персонаж сказочный, мифологический, выдуманный одной страшно самолюбивой девчонкой. Уж если герой ее романа, то непременно лучше всех!

Вернувшись с двумя стаканами сока, насупленный двойник Колючкина уселся напротив и брезгливо сощуренными глазами стал изучать интерьер, не посчитав нужным улыбнуться «сероглазой девочке», хотя бы в память о тех прекрасных днях, что они провели вдвоем… Ну что ж! Непринужденно положив ногу на ногу, она предалась созерцанию своего грандиозного маникюра. С трудом сдерживая слезы. Слезы жалости и к себе, и к человеку, который за восемнадцать дней из обаятельного весельчака, шутника и балагура превратился в столь надутую, стандартную, пресыщенную жизнью личность. Правда, можно было рассудить и по-другому — это его естественное состояние. Полгода назад, зимой, он, собственно говоря, таким и был. Потом пришла весна, зажурчали ручьи, зачирикали птички, и дальше все элементарно. Как у пернатых. Брачный период закончился, и больше нет необходимости распускать хвост. Но зачем он тогда приехал?.. Загустевший Жекин лак на левой руке лег на удивление ровно.

— Классные ноготки! И макияж суперский. А чего раньше так не красилась?

— Не было подходящего случая.

На безымянном кусочек лака уже отслоился. Барахло, а не лак.

— Так уж и не было? — В неожиданно близком, тихом голосе, несомненно, прозвучала обида, но достаточно было с надеждой поднять глаза, чтобы еще раз убедиться в иллюзорности своих надежд: если кто-то кого-то и хотел здесь обидеть, то прежде всего он — язвительно-насмешливый. — Неслабо! Но, в принципе, умытая ты гораздо лучше.

— Это следует расценивать как комплимент?

— Как нравится, так и расценивай. Короче… — С неожиданно серьезным видом, по-деловому, будто вся предыдущая пикировка была ничего не значащей прелюдией к чему-то гораздо более важному, он достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку и щелкнул