Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Анна откинула перину в сторону.
— Мне кажется, что мы с тобой… — начала она.
— Неужели ты не понимаешь, что я его не выношу? Он все только портит. Портит! У тебя были добрые намерения. У Юхана были добрые намерения. У всех…
На другой день погода опять была как на заказ. Вениамин хотел показать Педеру и Эверту горное озеро, где было много рыбы. Они взяли с собой еду, кофейник, удочки. Дразнили Юхана, уговаривая его идти с ними.
— Нам нужен следопыт, знакомый с прериями, — сказал Вениамин.
Но Юхан объявил, что никогда не любил рыбалку. Даже в молодости. Он собирается выйти в море, на веслах, но не будет рыбачить. Они с Диной хотят побездельничать.
— Разбудите Вилфреда! Он не откажется!
В наказание за вчерашнее было решено разбудить Олаисена. Но вернувшийся от него Педер сказал, что Вилфред обещал сыновьям ловить с ними с ялика мелкую сайду.
— Похоже, сегодня все собираются рыбачить дома, — сказал Педер и кинул взгляд на Карну.
— И ты тоже? — поддел его Вениамин.
— Нет, почему же, — смущенно ответил Педер и вздохнул.
Анна попросила Карну помочь ей навести порядок в чуланах и на чердаке. Ей нужно найти кое-какие вещи.
Во время уборки она сказала Карне, что хочет поговорить с Вилфредом, пока мужчин нет дома. Не поможет ли ей Карна остаться с ним наедине так, чтобы это не выглядело нарочито?
— Что ты хочешь у него узнать?
— Про вчерашнее… его отношение к Ханне…
Глаза у Карны забегали.
— Не надо с ним говорить! Вчера он налетел на Ханну, словно она… Он может тебя ударить, если рассердится!
— Глупости, — весело сказала Анна.
Карна пошла в дом, где жила Стине, чтобы попросить Олаисена помочь Анне передвинуть на чердаке один тяжелый сундук. Анна хочет спустить его вниз и разобрать. На чердаке для этого слишком темно.
Олаисен охотно вызвался помочь. Не хватало, чтобы он отказался! Анна принялась благодарить его еще до того, как он взялся за сундук, и тут же отправила Карну нагреть воды для уборки.
Она засучила рукава, волосы у нее растрепались. Щеки пылали. От волнения она даже не смотрела в его сторону, хотя у нее уже было придумано, как начать разговор.
Олаисену ничего не стоило одному спустить вниз этот сундук. Он отстранил Анну, вознамерившуюся помочь ему, и удовлетворенно перевел дух, когда сундук был уже спущен.
На площадке Анна немного смущенно сказала ему:
— Я угощаю портвейном. У меня всегда припрятано в зале немного портвейна… Я люблю там сидеть и думать… У окна… В плетеном кресле…
Она волновалась. Заметил ли он это?
Олаисен не без колебания вошел в залу. Прилично ли это? Они были одни. В ее спальне. Он старался не подать вида. Невозмутимо улыбнулся. Поднял рюмку и огляделся. Красивая комната. Между прочим, чердак у них тоже хорош. Большой. Там вполне можно сделать еще одну жилую комнату. Правда, там нет дневного света…
Услыхав, что Карна поднимается по лестнице, Анна открыла дверь и попросила Карну сходить на чердак и погасить оставленную там лампу.
— И забери оттуда ведро, мы вымоем его внизу. Так будет лучше.
Она снова закрыла дверь и села рядом с Олаисеном.
— Эти старые вещи стояли там со времен Мафусаила, — сказал он, стряхивая с себя пыль.
— Да, мы с Карной любим бывать там, — отозвалась Анна и разлила портвейн по рюмкам.
— Спасибо за помощь! — Она подняла рюмку.
— Не стоит благодарности! — Он улыбнулся ей своей самой обворожительной улыбкой.
Анна отставила рюмку, ее явно что-то тревожило.
— Можно задать тебе один вопрос?
Он удивился.
— Мы одна семья… — начала она.
Он ждал.
— Что произошло вчера? Ты… тебе не понравилось, что Ханна играла с молодежью? Может, ты против этого из принципа? Или по религиозным причинам?
Несмотря на свою сообразительность, Олаисен не нашелся, что ответить на такой прямой вопрос.
Подождав немного, Анна продолжала:
— Молодые говорили, что ты… как бы это сказать… проявил несдержанность. У вас с Ханной плохие отношения? Может, тебе трудно говорить об этом? Может, это слишком болезненно? Я понимаю, что в каждом браке есть свои…
Она замолчала и, покраснев, посмотрела на него.
Он тяжело вздохнул. Наконец он понял, зачем его попросили спустить с чердака этот старый сундук и угощают теперь портвейном. В нем боролись удивление, недоверие и любопытство. Когда в последний раз кто-то интересовался его чувствами? Или тем, какая обида вызвала его гнев? А ведь именно об этом спрашивал у него сидевший перед ним ангел.
Мысли Олаисена спутались. Вчерашнее унижение — его хотели понять. Он был готов забыть, что Анна — жена этого проклятого Вениамина. Или именно это он и не хотел забывать? Может, ему наконец-то представилась возможность взять реванш? Рассчитаться за угрозу разорения? За то, что он оказался обманутым мужем? Нелюбимым?
Ведь, если вдуматься, разве справедливо, чтобы страдал он один?
Олаисен как будто поблек прямо у нее на глазах. Но вид у него был не несчастного человека, а оскорбленного мужа. Он глубоко вздохнул. Вокруг рта обозначились морщины.
Сперва он смотрел в сторону, но потом поднял на Анну глаза, честные глаза, полные боли.
Он признал свою вину. Да, иногда он теряет рассудок. И потом корит себя за это. Особенно в последние годы. После того, как узнал правду. О Ханне…
Больше он ничего не сказал. Все было отмерено с аптекарской точностью. Нельзя спешить. Надо сидеть, обхватив голову руками. И помнить, какую боль причинит ей этот разговор.
— О Ханне? — прошептала она.
— Если б ты знала… правду, — тихо проговорил он и покачал головой.
Анна смущенно попросила рассказать ей правду. И тогда она все узнала. Не сразу. Нет. Постепенно. По мере того, как задавала вопросы. Но не больше, чем ей хотелось знать.
— Мне трудно об этом говорить! Хотя много раз я порывался все тебе рассказать. Один раз, застав их, я сказал им, что пойду к тебе. Но не пошел… Не хотел доставлять страдания невинному человеку…
— Вилфред! Чего ты не хотел мне говорить?
Он взглянул на нее — кажется, она держится высокомерно? Не верит ему? Это его задело.
Тем не менее он начал издалека. Стал рассказывать, как семейство Грёнэльв хотело разорить его и поссорить с Педером. Да, у них с братом было тяжелое детство, но у них никого нет, кроме друг друга. Ему было непросто уволить Педера. Он пытался наладить…