— Значит, ты помнишь Эпоху Бед? — спросил Кашинг, — Ты пережил ее и сохранил все в памяти?

— О, сохранить-то сохранил, — отвечал Ролло, — Я помню события, но бесполезно расспрашивать меня об их смысле и значении, поскольку тогда я ничего не понимал, хотя много думал об этом. Видите ли, я был лишь роботом на побегушках, поденщиком. Я умел выполнять только простые задания, хотя, как я понимаю, многие мои собратья были обучены особо и стали искусными техниками, да и вообще… Воспоминания у меня в основном неприятные, хотя за последние столетия я научился мириться с положением и не роптать на жизнь. Меня создавали не как одиночный механизм, но я был вынужден стать им. Волею злых обстоятельств я научился жить сам по себе, хотя это и не приносит подлинного счастья. Вот почему я с такой готовностью предложил вам свое участие в вашем предприятии.

— Даже не зная, в чем оно состоит? — спросила Мэг.

— Если впоследствии мне не понравится запах этого дела, я просто повернусь и уйду.

— Это не дурное дело, — сказал Кашинг, — Простой поиск. Мы ищем Звездный Город.

Ролло глубокомысленно кивнул:

— Я слышал о нем. Немного. И случайно, с промежутками во много лет. Он расположен, насколько мне удалось определить, на возвышенности или утесе где-то на западе. Этот холм или утес окружен густыми рощами Деревьев, которые, по легенде, охраняют Город и никого туда не пропускают. И есть еще, говорят, другие охранные приспособления, хотя верными и определенными знаниями о данных приспособлениях я не располагаю.

— Значит, такой город существует?

Ролло развел руками:

— Кто знает? Есть много историй о всяких странных местах, странных штуковинах и странных людях. Старик, с которым я зимовал, как-то упоминал о нем. По-моему, только однажды. Но он рассказывал много историй, и не все они были правдивыми. Он говорил, это место называется «Громовый утес».

— Громовый утес, — повторил Кашинг, — А ты, случайно, не знаешь, где он может быть, этот Громовый утес?

Ролло покачал головой:

— Где-то на Великих Равнинах. Это все, что мне известно. Где-то на великой Миссури.

Отрывок из «Истории» Уилсона:

«Одним из самых удивительных последствий Крушения стало развитие у человека некоторых особых качеств и способностей. Существует много рассказов о людях, обладающих такими способностями, порой совершенно невероятными. Однако никто не может подтвердить правдивость этих рассказов.

В библиотеке университета есть обширная литература о паранормальных способностях и даже описания случаев применения таких способностей. Справедливости ради надо отметить, что в подавляющем большинстве это чисто теоретическая литература и источники иногда изобилуют противоречиями. После внимательного изучения литературы, созданной до Крушения (это, разумеется, единственное, что у нас есть), можно, наверное, заключить, что действительно имел место целый ряд убедительных примеров психических и паранормальных явлений, придававших некоторые основания вере в правильность этих теорий.

После Крушения (хотя у нас не было документов, на основе которых можно составить суждение), похоже, наблюдалось гораздо большее количество паранормальных и психических явлений, чем до него. Надо, конечно, понимать, что ни одно из сообщений о них не может быть подвергнуто критическому изучению и разбору, как это было в прошлом. А поскольку ни один из отчетов не был отброшен как несостоятельный, может создаться впечатление, что сообщения поступали чаще, чем мы думаем. Каждый случай, если о нем становилось известно, превращался в чудесную и удивительную историю, и мало кого заботило, правдива она или нет. Но даже с учетом всего этого создается впечатление, что явление действительно набирает силу.

В этом университете есть люди, считающие, что рост явления, по крайней мере отчасти, объясняется разрушением научных и технологических шаблонов, по которым до Крушения жило все человечество. Если мужчина (или женщина), как утверждают мои коллеги, часто слышит, что та или иная вещь невозможна или, хуже того, что она представляет собой глупость, у него (у нее) наблюдается ослабление готовности верить в нее или отстаивать ее существование. Это может означать, что до Крушения люди, имевшие склонность к психическим и паранормальным проявлениям, могли подавлять свои способности или (с той же целью) разуверять всех в своих способностях (ибо кто согласится принимать участие в дурачествах?), а в итоге прогресс в этих областях был мизерным. В конце концов целая отрасль человеческого знания, целый разряд человеческих способностей был, вероятно, обойден вниманием, если не уничтожен вовсе, благодаря технократам, утверждавшим, что все это либо глупость, либо нечто совершенно невозможное.

Сегодня подобного диктата больше не существует. Технологическое мышление по меньшей мере дискредитировано, если не искоренено, машины уничтожены, общественные системы разрушены. Это спустя одно-два столетия дало человечеству возможность свободно заниматься глупостями, на которые прежде смотрели косо. Возможно, нынешнее положение создало благоприятные условия и среду, в которой нетехнологическое мышление и подход к решению человеческих проблем могли получить шанс на развитие. Думая об этом, задаешься вопросом, каким был бы наш мир, если б человечество не занималось почти исключительно физикой и биологией и если бы технология не стала главным звеном. Лучше всего, разумеется, было бы уравнять все науки и идеи, дабы они могли взаимообогащать друг друга. Но вышло так, что один образ мысли задушил все остальные…»

Они шли вверх по реке. Теперь уже в дневное время, поскольку наблюдать за прерией могли двое. То Ролло, то Кашинг забирались на верхушки утесов и высматривали отряды воинов и другие опасности. За первые несколько дней они засекли два-три отряда; ни один из них не интересовался речной долиной, и все двигались на восток. Наблюдая за ними, Кашинг чувствовал тревогу за университет, но убедил себя, что вряд ли они на него нападут. А если и нападут, высокие стены остановят любого супостата, кроме тех, кто проявит большую настойчивость, нежели простая банда кочевников.

Река Миннесота, вдоль которой они шли, была куда более спокойным потоком, чем Миссисипи. Она текла по своей лесистой долине со скоростью ленивого пешехода. Это была узкая речка, хотя иногда разливалась вширь в низинах, и им приходилось огибать такие места.

Прежде всего Кашинга раздражало то, что они идут слишком медленно. В одиночку он мог бы двигаться вчетверо быстрее. Но по мере того как шли дни, а новые банды кочевников все не появлялись, срочность отошла на второй план. В конце концов, дошло до него, никто ведь не устанавливает сроков.

Подавив раздражение, он попытался наслаждаться путешествием. За годы в университете он как-то позабыл о радостях вольного житья. Туманные промозглые рассветы, солнце, встающее на востоке, шум ветра в кронах, V-образный след на воде, оставленный проплывшей ондатрой, неожиданная лужайка, украшенная цветами, крик совы в сумерках над рекой, вой волков на утесах. Приходилось жить тем, что давала природа: речная рыба, белки и яблоки, толстые жареные кролики, иногда куропатка.